Владимир Маяковский - Стихи детям (1917-1930)

Сын
       отцу твердил раз триста,
за покупкою гоня:
— Я расту кавалеристом.
Подавай, отец, коня! —

О чем же долго думать тут?
Игрушек
              в лавке
                          много вам.
И в лавку
               сын с отцом идут
купить четвероногого.
В лавке им
                  такой ответ:
— Лошадей сегодня нет.
Но, конечно,
                    может мастер
сделать лошадь
                           всякой масти.—
Вот и мастер. Молвит он:
— Надо
             нам
                    достать картон.
Лошадей подобных тело
из картона надо делать.—
Все пошли походкой важной
к фабрике писчебумажной.
Рабочий спрашивать их стал:
— Вам толстый
                         или тонкий? —
Спросил
              и вынес три листа
отличнейшей картонки.
— Кстати
                нате вам и клей.
Чтобы склеить —
                            клей налей.—

Тот, кто ездил,
                       знает сам,
нет езды без колеса.
Вот они у столяра.
Им столяр, конечно, рад.
Быстро,
             ровно, а не криво,
сделал им колесиков.
Есть колеса,
                    нету гривы,
нет
      на хвост волосиков.
Где же конский хвост найти нам?
Там,
       где щетки и щетина.
Щетинщик возражать не стал,—
чтоб лошадь вышла дивной,
дал
      конский волос
                             для хвоста
и гривы лошадиной.
Спохватились —
                            нет гвоздей.
Гвоздь необходим везде.
Повели они отца
в кузницу кузнеца.
Рад кузнец.
                  — Пожалте, гости!
Вот вам
             самый лучший гвоздик.—
Прежде чем работать сесть,
осмотрели —
                      всё ли есть?
И в один сказали голос:
— Мало взять картон и волос.
Выйдет лошадь бедная,
скучная и бледная.
Взять художника и краски,
чтоб раскрасил
                        шерсть и глазки.—
К художнику,
                    удал и быстр,
вбегает наш кавалерист.
— Товарищ,
                   вы не можете
покрасить шерсть у лошади?
— Могу.—
                 И вышел лично
с краскою различной.
Сделали лошажье тело,
дальше дело закипело.
Компания остаток дня
впустую не теряла
и мастерить пошла коня
из лучших матерьялов.
Вместе взялись все за дело.
Режут лист картонки белой,
клеем лист насквозь пропитан.
Сделали коню копыта,
щетинщик вделал хвостик,
кузнец вбивает гвоздик.
Быстра у столяра рука —
столяр колеса остругал.
Художник кистью лазит,
лошадке
              глазки красит.
Что за лошадь,
                        что за конь —
горячей, чем огонь!
Хоть вперед,
                    хоть назад,
хочешь — в рысь,
                            хочешь — в скок.
Голубые глаза,
в желтых яблоках бок.
Взнуздан
               и оседлан он,
крепко сбруей оплетен.
На спину сплетенному —
помогай Буденному!

Собирайтесь, рабятишки,
наберите в руки книжки.
Вас
      по разным странам света
покатает песня эта.

Начинается земля,
как известно, от Кремля.
За морем,
                за сушею —
коммунистов слушают.
Те, кто работают,
слушают с охотою.
А буржуям этот голос
подымает дыбом волос.

От Кремля, в котором были,
мы летим в автомобиле
прямо на аэродром.
Здесь стоит
                    и треск и гром.
По поляне люди ходят,
самолету винт заводят.

Подходи,
               не робей,
расправляй галстучки
и лети, как воробей,
даже
        как ласточка!
Туча нам помеха ли?
Взяли и объехали!
Помни, кто глазеть полез,—
рот зажмите крепко,
чтоб не плюнуть с поднебес
дяденьке на кепку.

Опускаемся в Париже,
осмотреть Париж поближе.
Пошли сюда,
                     пошли туда —
везде одни французы.
Часть населения худа,
а часть другая —
                            с пузом.
Куда б в Париже ни пошел,
картину видишь ту же:
живет богатый хорошо,
а бедный —
                    много хуже.
Среди Парижа — башня
высокая страшно.

Везет нас поезд
                          целый день,
то лес,
           то город мимо.
И
   мимо ихних деревень
летим
          с хвостом из дыма.

Качает пароход вода.
Лебедка тянет лапу —
подняла лапой чемодан,
а мы идем по трапу.
Пароход полный,
а кругом волны,
высоки и со́лоны.
Волны злятся —
                           горы вод
смыть грозятся пароход.
Ветер,
          бурей не маши нам:
быстро движет нас машина;
под кормой крутя винтом,
погоняет этот дом.
Доехали до берега —
тут и Америка.

Издали —
                 как будто горки,
ближе — будто горы тыщей,—
вот какие
               в Нью-Йорке
стоэтажные домища.
Все дни народ снует вокруг
с поспешностью блошиною,
не тратит
               зря —
                         ни ног, ни рук,
а всё
         творит машиною.
Как санки
               по снегу
                             без пыли
скользят горой покатою,
так здесь
               скользят автомобили,
и в них
            сидят богатые.
Опять седобородый дым.
(Не бреет поезд бороду!)
Летим к волне другой воды,
летим к другому городу.
Хорош, да не близко
город Сан-Франциско.

Отсюда
             вновь
                       за океан
плывут такие, как и я.
Среди океана
                      стоят острова,
здесь люди другие,
                               и лес, и трава.
Проехали,
                и вот
                         она —
японская страна.

Легко представить можете
жителя Японии:
если мы — как лошади,
то они —
               как пони.
Деревья здесь невелики.
Строенья
               роста маленького.
Весной,
            куда глаза ни кинь —
сады
        в деревьях карликовых.
На острове
                  гора гулка́,
дымит,
            гудит гора-вулкан.
И вдруг
             проснется поутру
и хлынет
               лавой на́ дом.
Но люди
              не бросают труд.
Нельзя.
            Работать надо.

Отсюда за морем —
                                 Китай.
Садись
             и за море катай.
От солнца Китай
                           пожелтел и высох.
Родина чая.
                   Родина риса.
Неплохо:
              блюдо рисовой каши
и чай —
              из разрисованных чашек.
Но рис
           и чай
                    не всегда у китайца,—
английский купец на китайца
                                               кидается:
«Отдавайте нам еду,
а не то —
                войной иду!
На людях
                мы
                      кататься привыкши.
Китайцев таких
                         называем «рикши».
В рабочих привыкли всаживать
                                                   пули.
Рабочих таких
                        называем «ку́ли».

Мальчик китайский
                               русскому рад.
Встречает нас,
                        как брата брат.
Мы не грабители —
мы их не обидели.
За это
          на нас
                    богатеи английский
сжимает кулак,
                        завидевши близко.
Едем схорониться
к советской границе.
Через Сибирь вас
                             провозит экспресс.
Лес да горы,
                    горы и лес.
И вот
         через 15 дней
опять Москва —
                          гуляйте в ней.

Разевают дети рот.
— Мы же
              ехали вперед,
а приехали туда же.
Это странно,
                    страшно даже.
Маяковский,
                    ждем ответа.
Почему случилось это? —
А я ему:
— Потому,
что земля кругла,
нет на ней угла —
вроде мячика
в руке у мальчика.