Владимир Маяковский - Стихи детям (1917-1930)

Плыли по небу тучки.
Тучек — четыре штучки:

от первой до третьей — люди,
четвертая была верблюдик.

К ним, любопытством объятая,
по дороге пристала пятая,

от нее в небосинем лоне
разбежались за слоником слоник.

И, не знаю, спугнула шестая ли,
тучки взяли все — и растаяли.

И следом за ними, гонясь и сжирав,
солнце погналось — желтый жираф.

Жили были
                   Сима с Петей.
Сима с Петей
                       были дети,
Пете 5,
            а Симе 7 —
и 12 вместе всем.

Петин папа
                   был преважным:
в доме жил пятиэтажном
и, как важный господин,
в целом доме
                       жил один.
Очень толстый,
                         очень лысый,
злее самой злющей крысы.
В лавке сластью торговал,
даром сласти не давал.
Сам себе под вечер в дом
сто пакетов нес с трудом,
а за папой,
                  друг за другом,
сто корзин несет прислуга.
Ест он,
            с Петею деля,
мармелад и кренделя.
Съест
           и ручкой маме машет:
— Положи еще, мамаша! —
Петя
        взял
                варенье в вазе,
прямо в вазу мордой лазит.
Грязен он, по-моему,
как ведро с помоями.
Ест он целый день,
                               и глядь —
Пете некогда гулять.
С час поковыряв в носу,
спит в двенадцатом часу.
Дрянь и Петя
                      и родители:
общий вид их отвратителен.
Ясно
         даже и ежу —
этот Петя
                был буржуй.

Сима
         тоже
                 жил с отцом,
залихватским кузнецом.
Папа — сильный,
                            на заводе
с молотками дружбу водит.
Он в любую из минут
подымает пальцем пуд.
Папа явится под вечер,
поздоровавшись для встречи,
скажет маме:
                     — Ну-ка,
                                   щи
Нам с товарищем тащи! —
Кашу съев
                  да щи с краюшкой,
пьют чаи цветастой кружкой.
У рабочих денег нету.
Симе
         в редкость есть конфету.
Но зато
             она и слаще,
чем для Пети
                      целый ящик.
Чай попив,
                  во весь опор
Сима с папой
                       мчат во двор.
Симин папа
                    всех умнее,
все на свете он умеет.
Колесо нашел
                       и рад,
сделал Симе самокат.
Сима тоже деловит:
у него серьезный вид.
Хоть ручонки и тонки,
трудится вперегонки.
Из мешка,
                на радость всем,
Сима сам смастачил шлем.
Красную надев звезду,
Сима всех сумел бы вздуть!
Да не хочет —
                        не дерется!
Друг ребячьего народца.
Сима чистый,
                       чище мыла.
Мылся сам,
                   и мама мыла.
Вид у Симы крепыша,
пышет, радостью дыша.
Ровно в восемь
                         Сима спит.
Спит, как надо —
                            не сопит.
Птицы с песней пролетали,
пели:
         «Сима — пролетарий!»

Петя,
         выйдя на балкончик,
жадно лопал сладкий пончик:
словно дождик по трубе,
льет варенье по губе.
Четверней лохматых ног
шел мохнатенький щенок.
Сел.
        Глаза на Петю вскинул:
— Дай мне, Петя, половину!
При моем щенячьем росте
не угрызть мне толстой кости.
Я сильнее прочих блюд
эти пончики люблю.
Да никак не купишь их:
заработков никаких.—
Но у Пети
                 грозный вид.
Отвернуться норовит.
Не упросишь этой злюни.
Щен сидит,
                   глотает слюни.
Невтерпеж,
                  поднялся —
                                      скок,
впился в пончиковый бок.
Петя,
         посинев от злости,
отшвырнул щенка за хвостик.
Нос
       и четверо колен
об земь в кровь расквасил щен.
Омочив слезами садик,
сел щенок на битый задик.
Изо всех щенячьих сил
нищий щен заголосил:
— Ну, и жизнь —
                            не пей, не жуй!
Обижает нас буржуй.
Выйди, зверь и птичка!
Накажи обидчика! —
Вдруг,
           откуда ни возьмись,
сто ворон слетают вниз.
Весь оскаленный, шакал
из-за леса пришагал.
За шакалом
                    волочится
разужасная волчица.
А за ней,
               на три версты
распустив свои хвосты,
два огромных крокодила.
Как их мама уродила?!
Ощетинивши затылки,
выставляя зубы-вилки
и подняв хвостища-плети,
подступают звери к Пете.
— Ах, жадаба!
                        Ах ты, злюка!
Уязви тебя гадюка!
Ах ты, злюка!
                       Ах, жадаба!
Чтоб тебя сожрала жаба!
Мы
      тебя
              сию минутку,
как поджаренную утку,
так съедим
                   или ина́че.
Угнетатель ты зверячий! —
И шакал,
               как только мог,
хвать пузана
                     за пупок!
Тут
       на Петю
                     понемногу
крокодил нацелил ногу
и брыкнул,
                  как футболист.
— Уходи!
                Катись!
                             Вались! —
Плохо Пете.
                    Пете больно.
Петя мчит,
                  как мяч футбольный.
Долетел,
               от шишек страшный,
аж
     до Сухаревой башни.
Для принятья строгих мер —
к Пете милиционер.
Говорит он грозно Пете:
— Ты ж не на велосипеде!
Что ты скачешь дрянный мальчик?
Ты ведь мальчик,
                            а не мячик.
Беспорядки!
                    Сущий яд —
дети этих буржуят!
Образина милая,
как твоя фамилия? —
Петя стал белей, чем гусь:
— Петр Буржуйчиков зовусь.
— Где живешь,
                         мальчишка гадкий?
— На Собачьевой
                             площадке.—
Собеседник Петю взял,
вчетверо перевязал,
затянул покрепче узел,
поплевал ему на пузо.
Грозно
           вынул
                      страшный страж
свой чернильный карандаш,
вывел адрес без помарки.
Две
      на зад
                наклеил марки,
а на нос
              — не зря ж торчать! —
сургучовую печать.
Сунул Петю
                    за щеку
почтовому ящику.
Щелка узкая в железе,
Петя толст —
                       пищит, да лезет.
— Уважаемый папаша,
получайте
                 чадо ваше!

Сказка сказкой,
                         а щенок
ковылял четверкой ног.
Ковылял щенок,
                          а мимо
проходил известный Сима,
получивший
                     от отца
что-то вроде леденца.
Щений голод видит Сима,
и ему
          невыносимо.
Крикнул,
              выпятивши грудь:
— Кто посмел щенка отдуть?
Объявляю
                 к общей гласности:
все щенята
                   в безопасности!
Я защитник слабого
и четверолапого.—
Взял конфету из-за щек.
— На́, товарищ!
                          ешь, щенок! —
Проглотил щенок
                            и стал
кланяться концом хвоста.
Сел на ляжечки
                         и вот
Симе лапу подает.
— Спасибо
                  от всей щенячьей души!
Люби бедняков,
                          богатых круши!
Узнается из конфет,
добрый мальчик
                           или нет.
Животные домашние —
тебе
        друзья всегдашние.—
Замолчал щенок,
                            и тут
появляется верблюд.
Зад широкий,
                      морда у́же,
весь из шерсти из верблюжьей.
— Я
        рабочий честный скот,
вот штаны,
                  и куртка вот!
Чтобы их тебе принесть,
сам
       на брюхе
                      выстриг шерсть.
А потом пришел рабочий,
взял с собою
                     шерсти клочья.
Чтобы шерсть была тонка,
день работал у станка.—
За верблюдиной баранчик
преподносит барабанчик
собственного пузыря.
— Барабаньте, чуть заря! —
А ближайший красный мак,
цветший, как советский флаг,
не подавши даже голоса,
сам
       на Симу прикололся.
У зверей
               восторг на морде:
— Это
           Симе
                    красный орден! —
Смех всеобщий пять минут.
В это время,
                    тут как тут,
шла четверка
                      из ребят,
развеселых октябрят.
Ходят час,
                 не могут стать.
— Где нам пятого достать?
Как бы нам помножиться? —
Обернули рожицы.
Тут фигура Симина.
— Вот кто нужен именно! —
Храбрый,
               добрый,
                            сильный,
                                           смелый!
Видно — красный,
                             а не белый.
И без всяких разногласий
обратился к Симе Вася:
— Заживем пятеркой братской,
звездочкою октябрятской? —
Вася,
         Вера,
                  Оля,
                          Ваня
с Симой ходят, барабаня.
Щеник,
           радостью пылая,
впереди несется, лая.
Перед ними
                    автобусы
рассыпаются, как бусы.
Вся милиция
                      как есть
отдает отряду честь.

Сказка сказкою,
                         а Петя
едет, как письмо, в пакете.
Ехал долго он и еле
был доставлен в две недели.
Почтальон промеж бумажками
сунул в сумку вверх тормашками.
Проработав три часа,
начал путать адреса.
Сдал, разиня из разинь,
не домой, а в магазин.
Петя,
         скисши от поста,
распечатался и встал.
Петя
        плоский, как рубли.
Он уже не шар,
                         а блин.
Воскресенье —
                         в лавке пусто.
Петя
        вмиг приходит в чувство
и, взглянув на продовольствие,
расплывается от удовольствия.
Рот раскрыл,
слюна на нем.
— Ну, — сказал, —
                               с чего начнем? —
Запустил в конфеты горсти
и отправил в рот для скорости.
Ел он, ел
               и еле-еле
все прикончил карамели.
Петя, переевши сласть,
начал в пасть закуски класть
и сожрал по сей причине
все колбасы и ветчины.
Худобы в помине нет,
весь налился,
                       как ранет.
Все консервы Петя ловкий
скушал вместе с упаковкой.
Все глотает, не жуя:
аппетит у буржуя!
Без усилий
                   и без боли
съел четыре пуда соли.
Так наелся,
                  что не мог
устоять на паре ног.
Петя думает:
                     «Ну, что же!
Дальше
             буду
                     кушать лежа».
Нет еды,
              но он не сыт,
слопал гири и весы.
Видано ли это в мире,
чтоб ребенок
                      лопал гири?!
Петя —
             жадности образчик:
гири хрустнули,
                          как хрящик.
Пузу отдыха не дав,
вгрызся он в железный шкаф.
Шкаф сжевал
                      и новый ищет…
Вздулся вербною свинищей.
С аппетитом сладу нет.
Взял
        губой
                  велосипед —
съел колеса,
                     ест педали…
Тут их только и видали!
Но не сладил Петя бедный
с шиною велосипедной.
С грустью
                 объявляю вам:
Петя
        лопнул пополам.
Дом
       в минуту
                      с места срыв,
загремел ужасный взрыв.
Люди прыгают, дрожа.
«Это, — думают, — пожар!»
От вели́ка до мала́
все звонят в колокола.
Вся в сигналах каланча,
все насосы волочат.
Подымая тучи пыли,
носятся автомобили.
Кони десяти мастей.
Сбор пожарных всех частей.
Впереди
              на видном месте
вскачь несется
                        сам брандмейстер.

Сказка сказкою,
                         а Сима
ходит городом
                        и мимо.
Вместе с Симою в ряд
весь отряд октябрят.
Все живут в отряде дружно,
каждый делает что нужно,—
как товарищ,
                     если туго,
каждый
             выручит друг друга.
Радуется публика —
детская республика.
Воскресенье.
                     Сима рад,
за город ведет отряд.
В небе флаг полощется,
дети вышли в рощицу.
Дети сели на лужок,
надо завтракать ужо.
Сима, к выдумкам востер,
в пять минут разжег костер.
Только уголь заалел,
стал картошку печь в золе.
Почернел картошкин бок.
Сима вынул,
                    крикнул:
                                  — Спёк! —
Но печален голос Оли:
— Есть картошка,
                            нету соли.—
Плохо детям,
                     хоть кричи,
приуныли, как грачи.
Вдруг
          раздался страшный гром.
Дети
        стихли впятером.
Луг и роща в панике.
Тут
      к ногам компанийки
в двух мешках упала соль —
ешь, компания,
                        изволь!
Вслед за солью
                         с неба
                                    градом
монпасье
               с доставкой на дом.
Льет и сыплет,
                        к общей радости,
булки всякие
                     и сладости.
Смех средь маленького люда:
— Вот так чудо!
                          чудо-юдо!
Нет,
       не чудо это, дети,
а — из лопнувшего Пети.
Все, что лопал Петя толстый,
рассыпается на версты.
Ливнем льет
                     и валит валом —
так беднягу разорвало.
Масса хлеба,
                     сласти масса —
и сосиски,
                 и колбасы!
Сели дети,
                  и отряд
съел с восторгом всё подряд.
Пир горою и щенку:
съест
          и вновь набьет щеку —
кожицею от колбаски.
Кончен пир —
                       конец и сказке.
Сказка сказкою,
                         а вы вот
сделайте из сказки вывод.
Полюбите, дети, труд —
как написано тут.
Защищайте
                   всех, кто слаб,
от буржуевых лап.
Вот и вырастете —
                               истыми
силачами-коммунистами.