Владимир Лифшиц - Избранные стихи

Был до войны у нас актер,
Играл на выходах.
Таких немало до сих пор
В различных городах.

Не всем же Щепкиными быть
И потрясать сердца.
Кому-то надо дверь открыть,
Письмо подать,
На стол накрыть,
Изобразить гонца.

Он был талантом не богат,
Звезд с неба не хватал.
Он сам пришел в военкомат,
Повестки он не ждал.

Войны
Железный реквизит
И угловат и тверд.
Военный люд.
Военный быт.
Массовка — первый сорт!

Под деревушкой Красный Бор
Фашисты бьют в упор.
Был до войны у нас актер
(Фашисты бьют в упор…),
Хоть не хватал он с неба звезд
(Фашисты бьют в упор…),
Но встал он первым в полный рост
(Фашисты бьют в упор…).

Таланты — это капитал,
Их отправляют в тыл,
А он героев не играл, —
Что ж делать, — он им был.

Прости меня за то, что я живу.
Я тоже мог остаться в этом рву.

Я тоже был от смерти на вершок.
Тому свидетель — рваный мой мешок.

Прости меня за то, что я хожу.
Прости меня за то, что я гляжу.

За то, что ты лежишь, а я дышу,
Я у тебя прощения прошу…

О дружбе тысяч говорим мы вслух,
Но в дружбе тысяч есть и дружба двух.

Не мудрено, что в горький тот денек
И среди тысяч был я одинок.

Тайком я снял с твоей винтовки штык,
К моей винтовке он уже привык.

И верю я, что там, в далеком рву,
Меня простят за то, что я живу.

Мне солдатские снились котомки,
И подшлемников серых кора,
И свистящие змеи поземки,
И гудящее пламя костра.

Пулемет утомительно гукал.
Где-то лошадь заржала в лесу.
Я тяжелую руку баюкал,
Как чужую, держал на весу.

Лес был тих, насторожен, заснежен.
Был закончен дневной переход.
На подстилках из колких валежин
Отдыхал измотавшийся взвод.

Кто-то шуткой ответил на шутку,
А потом занимался рассвет,
И тугую скрутил самокрутку
Мне товарищ, которого нет.

Вот карточка. На ней мы сняты вместе.
Нас четверо. Троих уж нынче нет…
Еще не вторглось в карточку известье
О том, что взвихрен, взорван белый свет.

Еще наш город давней той порою
На ней хранит покой и красоту.
Еще стоят, смеются эти трое,
Дурачатся на Троицком мосту…

Ну что ж, ты жив. Но ты себя не мучай.
Ты за собой не ведаешь вины.
Ты знаешь сам, что это только случай.
Слепая арифметика войны.

Но как смириться с тем, что где-то в Бресте,
Или в Смоленске, или где-нибудь
Перед войной снимались люди вместе —
И некому на карточку взглянуть?

Не то чтобы очень часто,
Но до сих пор вспоминаю
Простреливаемый участок
По дороге к переднему краю.

Затаила в себе ложбинка
Прищур глаз, терпеливо ждущих…
Перед нею всегда заминка
Возникала у всех идущих.

И таких, кому б не хотелось
Повернуть и уйти от смерти, —
Нет, таких среди нас не имелось,
Вы уж на слово мне поверьте.

Но любой из моих знакомых
Шел на метры отвагу мерить,
Уповая в душе на промах, —
Тут уж тоже прошу поверить.

Был я, в общем, других не хуже,
Серединка на половинку,
И, ремень затянув потуже,
За другими нырял в ложбинку.

И одни, задохнувшись бегом,
Проскочив сквозь смерть, отдыхали,
А другие, в обнимку со снегом,
По-пластунски его пахали…

Послан в роту своей газетой, —
День январский был, ледовитый, —
Полз я, помню, ложбинкой этой,
Вдруг — лежит лейтенант убитый.

Он лежит — и не видно крови
На его полушубке белом.
Удивленно приподняты брови
На лице его окаменелом.

Словно спит он, и словцо снится
Сон какой-то ему хороший.
И белеют его ресницы,
Припорошенные порошей.

Спит и словно бы знает это.
Вот и выполнена работа…
Без нагана спит, без планшета, —
Захватил уже, видно, кто-то.

Был морозец в ту зиму лютый.
Полежали мы с ним, как братья,
Может, две, может, три минуты…
Отдышавшись, пополз опять я.

Вот и все. Ни о чем особом
Не поведал я вам, признаться.
Только мыслями к тем сугробам
Стал под старость я возвращаться.

Неужели все это было?
Как мы все-таки все устали.
Почему судьба не судила
Поменяться мне с ним местами?

Человек, потерявший деньги,
Сокрушается и жалобно вздыхает.

Человек, потерявший друга,
Молча несет свое горе.

Человек, потерявший совесть,
Не замечает потери.

Два друга
Перед самою войной
Ходили вместе к девушке одной.

Подумать обещала им она.
Подумать помешала ей война.

Один из них
Ушел в Дзержинский полк.
Ей написал в июле —
И умолк.

Второй нырнул —
И вынырнул в тылу.
Он доставал кагор и пастилу.
Он доставал ей сало и пшено.
И было все меж ними решено.

Давным-давно
Она — его жена.
Еще с того, с военного пшена.

Но тут сюжет наш
Делает изгиб,
Поскольку первый
Вовсе не погиб.

Он возвратился —
Скулы как кремень,
Пустой рукав
Засунут за ремень.

Он навестил их —
Мужа и жену.
Они поговорили про войну.
И муж,
Доставший кафель и горбыль,
Шепнул жене:
— Мне жаль его…
Бобыль…

А он,
Чтоб только что-нибудь сказать,
Сказал, что дочка —
Вылитая мать,
И, уходя, просил не провожать,
Боясь на электричку опоздать.

Муж крепко спит,
А женщина сидит,
И в кругленькое зеркальце глядит,
И пудрит веки,
Долго пудрит нос,
Хотя никто не видит этих слез.

Какой банальный,
Скажут мне, сюжет!

Спокойной ночи.
Точка.
Гасим свет.

О прожитой жизни
Приходят раздумья
Все чаще и чаще.

Над горной дорогой
Палящее солнце
И ветер звенящий.

По горной дороге
Влачу, будто ношу воловью,
Изжитые дружбы
И то, что когда-то
Казалось любовью.

Слепящее солнце
Скрывается за перевалом.

Безмолвные сакли,
Как мертвые соты,
Чернеют по скалам.

Глаза пантер то вспыхнут, то померкнут.
Медведица к детенышам строга.
На сером камне дремлет серый беркут.
Качает лось волшебные рога.

Купив билет под сводом легкой арки
В большое общежитие зверей,
Заметишь ты, что люди в зоопарке
Становятся и проще и добрей.

Так явственны печаль и благородство
Слонов задумчивых и гордость рыжих львиц,
Что сладостное чувство превосходства
Здесь возникает только у тупиц.