Федор Тютчев - Полное собрание стихотворений

   Красноречивую, живую
   Мою я отповедь читала,
   Я всё прекрасно так сказала —
   Вполне довольна — апробу́ю.

Доехал исправно, усталый и целый,
Сегодня прощаюсь со шляпою белой,
Но с вами расставшись… не в шляпе тут дело…

С Новым годом, с новым счастьем,
С постоянною удачей —
Вот привет любви собачьей,
Ты прими его с участьем.

Мир и согласье между нас
Сказались с первого же дня, —
Поздравим же, перекрестясь,
Тебя со мной, с тобой меня.

       И ты свершил свой подвиг роковой,
       Великих сил двусмысленный наследник,
Муж не судеб, а муж случайности слепой —
Ты, сфинкс, разгаданный и пошлою толпой,
      Но правды божьей, не земной,
      Неотразимый проповедник, —
      Ты миру доказал на деле,
       Как шатко всё, в чем этой правды нет:
      Ты, целых двадцать бурных лет
      Мир волновавший — и без цели, —
      Ты много в мире лжи посеял,
      И много бурь ты возрастил,
      И уцелевшего рассеял,
      И собранного расточил!
       Народ, взложивший на тебя венец,
Ты ложью развратил и погубил вконец;
      И, верный своему призванью,
Оторопевший мир игрой своей смутя,
        Как неразумное дитя,
        Ты предал долгому шатанью.
       Спасенья нет в насилье и во лжи,
      Как ни орудуй ими смело,
      Для человеческой души,
      Для человеческого дела.
Знай, торжествующий, кто б ныне ни был он,
Во всеоружии насилья и обмана,
Придет и твой черед, и поздно или рано
      Ты ими ж будешь побежден!

      Но в искупленье темных дел
Ты миру завещал один урок великий
(Да вразумятся им народы и владыки
И всякий, кто б тебе соревновать хотел):
      Лишь там, лишь в той семье народной,
Где с властью высшею живая связь слышна
      И где она закреплена
Взаимной верою и совестью свободной,
      Где святы все ее условья
      И ей народ одушевлен —
      Стоит ли у престола он
      Иль бодрствует у изголовья
      Одра, где царский сын лежал,
      И весь народ еще недавно
      Тот одр болезни окружал
      Своей молитвой православной, —
      О, тут измене места нет,
      Ни разновидным ухищреньям,
      И крайне жалок был бы тот,
      Кто б этот оскорбил народ
      Иль клеветой, иль подозреньем.

       Хотел бы я, чтобы в своей могиле,
Как нынче на своей кушетке, я лежал,
       Века бы за веками проходили
И я бы вас всю вечность слушал и молчал.

Тебе, болящая в далекой стороне,
        Болящему и страждущему мне
        Пришло на мысль отправить этот стих,
        Чтобы с веселым плеском волн морских
    Влетел бы ‹он к› тебе в окно,
        Далекий отголосок вод родных,
И слово русское, хоть на одно мгновенье,
Прервало для тебя волн средиземных пенье…

        Из той среды, далёко не чужой,
Которой ты была любовью и душой,
        Где и поднесь с усиленным вниманьем
Следят твою болезнь ‹с› сердечным состраданьем,
Будь ближе, чем когда: душе твоей присущ
Добрейший из людей, чистейшая из душ,
        Твой милый, добрый, незабвенный муж!
Душа, с которою твоя была слита,
Хранившая тебя от всех соблазнов зла,
С которой заодно всю жизнь ты перешла,
        Свершая честно трудный подвиг твой
        Примерно-христианскою вдовой!
        Привет еще тебе от тени той,
        Обоим нам и милой и святой,
        Которая так мало здесь гостила,
Страдала храбро так и горячо любила,
        Ушла стремглав из сей юдоли слез,
        Где ей, увы, ничто не удалось,
По долгой, тяжкой, истомительной борьбе,
        Прощая всё и людям и судьбе.
И свой родимый край так пламенно любила,
        Что хоть она и воин не была,
        Но жизнь свою отчизне принесла;
        Вовремя с нею не могла расстаться,
Когда б иная жизнь спасти ее могла.

      Британский леопард*
      За что на нас сердит?
      И машет всё хвостом,
      И гневно так рычит?
Откуда поднялась внезапная тревога?

      Чем провинились мы?
      Тем, что, в глуби зашед
      Степи средиазийской,
      Наш северный медведь —
      Земляк наш всероссийский —
От права своего не хочет отказаться
Себя оборонять, подчас и огрызаться.

      В угоду же друзьям своим
      Не хочет перед миром
       Каким-то быть отшельником-факиром;
И миру показать и всем воочию́,
      Всем гадинам степным
    На снедь предать всю плоть свою.
       Нет, этому не быть! — и поднял лапу…
Вот этим леопард и был так рассерже́н.
    «Ах, грубиян! Ах, он нахал! —
    Наш лев сердито зарычал. —
Как! он, простой медведь, и хочет защищаться
В присутствии моем, и лапу поднимать,
      И даже огрызаться!
       Пожалуй, это до́йдет до того,
Что он вообразит, что есть ‹и› у него
      Такие же права,
       Как у меня, сиятельного льва…
Нельзя же допустить такого баловства!»

       Конечно, вредно пользам государства
В нем образовывать особенное царство,
       Но несогласно с пользами подда́нства
И в Ханстве возбуждать особенное ханство,
Давно минувших лет возобновлять приемы и следы,
И, устранив все современные лады,
   Строй новый заводить,
       И самозванно, произвольно
       Вдруг на Москве первопрестольной
В затменье умственном, бог ведает каком,
Вдруг заявить себя ожившим баскако́м*
       Для несуществующей Орды.