Евгений Клюев - Зелёная земля
но, стукнув о шпору шпорой
и не дождавшись звука,
она говорит «улетаю»
и – действительно улетая -
кажется золотою,
да не золотая.
Оранжевая Птица
Там, где звенит син-син
во все колокола,
там птица-апельсин,
на дереве росла -
она росла и ничего не говорила,
а тихо-тихо повторяла
прекрасные слова на разных языках -
как на далёких облаках,
но ничего не говорила.
Сказала только, что оранжевый.
Потом добавила с тоскою:
«Как его ни облагораживай…» -
и всё такое.
А после заключила, что конечно,
и разумеется, и абсолютно.
Вот так она молчала нежно
и созревала – молча и безлюдно.
Все слушали её – и то и дело
твердили, что она сивилла,
в то время как она росла и зрела
и ничего не говорила.
Розовая Птица
Розовая Птица с кем-то заболталась -
не спешившим с отзывом.
Розовая Птица с небом заболталась
о своём, розовом,
но в районе ближних предгорий
потеряла розовую нить.
И потом… ей не хватало категорий,
чтобы всё на свете обнять,
да и слов у неё было мало -
особенно зимних и осенних!
Но её всё равно понимало
небо – самый лучший собеседник.
Оно долго смотрело на птицу
изучая её повадки,
а в конце надумало опуститься
и присесть поблизости, на ветке.
Тогда птица смутилась запоздало,
оказавшись с небом наравне,
а оно подумало и сказало:
«Иди ко мне».
Бледно – красная Птица
Бледно-красная Птица
обещала навеки проститься,
но, махая крылом,
оставалась в былом -
и никак не умела проститься.
Она была просто бусинка -
прозрачная на свет,
она была просто песенка,
в которой ни слова нет,
стеклянная такая подвесочка,
подвешенная в пустоте,
Бог знает откуда весточка,
в которой все даты не те.
Но, когда она вдруг улетела,
всё-таки забыв попрощаться,
оставшимся не хватило
той самой толики счастья,
того самого ещё-разика,
без которого не полна серия,
без которого музыка не музыка
и хорошая история не история.
Ярко-красная Птица
Ярко-красная Птица не пела в гнезде,
в зарослях леса.
Она была пожар на воде -
зачем разгорелся?
Закипели все волны, волна за волной,
и, когда не осталось совсем ни одной,
птица вышла на берег, и плакала,
и ходила вокруг да около,
и твердила, что всё сожжено
и что видно речное дно,
и что пусто оно.
И уехала в дальние страны,
за дымы, за туманы,
чтобы там, в дальних странах, забыть навсегда,
как была глубока вода
нашей юности – испарившейся за…
за какие-то полчаса,
испарившейся в небеса,
испарившейся, как слеза.
Пурпурная Птица
Пурпурная Птица ручей стерегла,
ручей стережёт,
Пурпурная Птица – два лёгких крыла,
сигнальный флажок,
а кто уж флажком этим машет
и распоряжения пишет,
мы этого знать не хотим -
и мы здесь вообще не затем.
Мы просто пришли убедиться,
что Пурпурная Птица
на случай беды
стоит на посту у воды…
Но смеётся над нами, над дурачьём,
Пурпурная Птица:
ни с каким, даже самым последним ручьём
ничего не случится -
пока кто-то его стережёт,
пока вьётся пурпурный флажок
на трепещущей глади -
Бога ради.
Малиновая Птица
Говорили два юные поклонника,
справившись загодя,
что Малиновая Птица – из малинника,
и сама она – ягода.
А Малиновая Птица клевала
крошки от пряников,
и Малиновая Птица плевала
на всех поклонников,
и пила водицу из лужицы, -
там всегда свежая, -
и твердила, что земля кружится
и на всё – воля Божия,
и махала музыкой хвостика,
почти круглосуточно
распевая: «В том-то и мистика,
что всего на свете достаточно!»
И, поклонникам оставив по полтиннику -
так сказать, с выгодой! -
улетала к далёкому малиннику,
становясь – ягодой.
Лиловая Птица
Лиловой Птицы колокольчик
сзывает весь честной народ -
и ты возьми лилового на пальчик -
пришел его черёд.
Блажен, кто слышит – и поймёт,
зачем народ… народы
идут со всех честных широт -
под колокольчиковы своды.
Смотри, они идут и плачут,
и слёз не прячут,
они не знают ничего:
их этот колокольчик вечевой
влечёт своей музыкой -
прекрасной, безъязыкой.
Он обещает: всё минует,
раз жизнь, какой бы ни была,
гремит в свои колокола -
и в ус не дует,
и никому конец неведом,
но все мы встретимся когда-нибудь потом
на облачке на золотом
под колокольчиковым сводом.
Светло-зелёная Птица
Светло-зелёная Птица из дальнего сада -
явно что не отсюда:
мы, на самом-то деле,
таких никогда не видали
в наших северных скучных краях,
полных проса и хлебных краюх:
толстенький гневный ангел -
ректангель.
Ничего ему здесь не надо,
он исчезнет прямо сейчас:
улетит в направлении дальнего сада,
где нету нас.
Мы не нравимся гневному ангелу -
ректангелю,
и он смотрит на нас косо,
вообще не клюет проса,
не хочет поддерживать разговора,
и совсем скоро
от него не останется даже гнева -
только небо.
Тёмно-зелёная Птица
Тёмно-зелёная Птица травы,
птица мокрого лета,
высокой осоки, птица увы,
птица болота,
тихо прогуливалась в камыше,
вызывая жалость:
зелено было у ней на душе,
но она мужалась.
И она сказала: «Мне наплевать!» -
А потом подумала вяло:
«Буду ходить свою жизнь напевать», -
и она её напевала!
И жизнь, благодарная ей, пошла
цвести и смеяться:
ни с того ни с сего зацвела мушмула
и упала жасмину в объятья,
и другие птицы – птицы небес -
стали судачить в полёте
о том, как хороша, небось, -
жизнь на болоте.
Коричневая Птица
Коричневой Птице далеко до павлина -
и не та у неё стать,
но Коричневая Птица – свистулька из глины:
в неё можно свистеть!
В неё можно свистеть простые напевы,
без особенных этаких чудес,
но зато – на все буйные заросли крапивы
и даже на весь лес.
Потому что у глины – большое благородство
и очень большая глубина,
и когда в неё свистишь, то очень даже просто
досвистываешь до дна.
А на дне обитает великая тайна
(узнать её можно, по небу летая,
но можно узнать и внизу):
что наши высоты и наши низины -
ничто перед этой свистулькой из глины,
содержащей слезу.
Серая Птица
У Серой Птицы блик на боку
и тень во весь живот,
но Серая Птица сидит на суку
и не знает, зачем живёт.
А ей говорят: живи для себя,
пока ещё не стара…
но она говорит сердце скрепя:
Боже, какая мура!
А ей говорят: живи для детей,
помогут – придёт пора…
но она говорит, ускользнув из сетей:
Боже, какая мура!
А ей говорят: живи для идей
и будь наконец мудра…
но она говорит, ускользнув от людей:
Боже, какая мура!
А ей говорят: тогда будь добра
и живи хотя б для добра!
Но она говорит: тарарам-тара,
тарарам-тарам-тара,
тарарам-тарам-тара…
Чёрная Птица
Чёрная Птица плачется,
что ни в чём, дескать, не виновата,
но она ведь у нас ключница -
с ключами от всего света.
Значит, душенька, плачь не плачь,
а тебе запирать на ключ,
связкой своей золотой звеня,
светлое время дня.
И она запирает все хижины,
все дворцы и так далее -
и в замочные скважины
говорит до свидания,
запирает все крепости,
все шалости и все глупости,
все игрушки, все денежки,
все кадушки, все ладушки,
запирает все да, все нет,
и все междусобицы…
И тогда уже белый свет
на ней клином сходится.
Пятнистая Птица
Пятнистая Птица, понятно, пятниста
и чуть-чуть золотится:
это кто-то рассыпал мониста -
получилась Пятнистая Птица:
южный бог поблизости танцевал -
соблюдая нежный свой ритуал,
но взмахнула хвостиком нотка -
и порвалась нитка.
Ах, такое бывает на каждом шагу,
и ещё не такое бывает,
когда Бог обо всём забывает -
Бог на зелёном лугу:
среди них, богов, тоже всякий люд:
иные танцуют себе да поют,
а потом вдруг… вот, полюбуйся:
крошатся бусы
или рушатся все мосты -
и уже через миг с высоты
раздаётся вздох каменистый:
«Мои мониста!..»
Полосатая Птица
Полосатая Птица расписная
в пустом перелеске
размышляла о вечном, не зная,
для чего ей полоски.
Будь она арбузная корочка
или тигровая лилия…
но она была обычная дурочка,
каких везде в изобилии.
И большого в ней не было смысла:
её жизни узкое русло
