Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

Ты помнишь, как поэт великий,
Свое творенье совершив,
Презрен толпою разноликой
И жизнью сокровенной жив,
Наедине с самим собою –
Лицом к лицу с одной судьбою –
Напевом звучным, как металл,
Листки заветные читал, –

И признавался горделиво,
Что сам воздал себе хвалу:
Он знал, как лавры шли на диво
Его открытому челу;
Но не искал их мощной тени:
Рукоплескания и пени –
Равно ничтожный суд людской –
Тревожат царственный покой.

Вослед высокого примера
Пред самоцельным бытием
Не такова ль должна быть вера
И в малом подвиге твоем?
Безмолвно сочетай с ночною
Сочувственною тишиною
Свой сокровеннейший напев
И смейся – людям не во гнев.

Писала о культуре роз
Хотя бы на бесплодных нивах.
О чем же после? Вот вопрос!
Да о ко-о-перативах!

Мы собираем бедные остатки
Умолкнувших забытых языков,
Разрозненные, странные слова,
Когда-то, в незапамятной поре
Звучавшие в житейском разговоре,
В призыве к бою, в лепете любви,
В проклятии, и в пламенной молитве,
И в вольной песне. Ни на черепке,
Ни на пергаменте следа той песни
Нам не сыскать. А этот след воздушный
Один бы и привел нас, может быть,
К заветной цельности, искомой нами,
К разгадке тайны…

В самом деле, отчего бы
Мне по-юному не спеть?
Минут вешние хворобы!
И не серебро, а медь

Пусть в моем – не птичьем – горле:
Верно, не на полчаса
Так надежно небеса
Плотный полог распростерли.

Я спою вам о земле,
О дожде, о первом громе.
О разымчивом тепле,
О черемухе в истоме.

Им, конечно, а не мне,
Вы поверили давно бы:
Минут вешние хворобы,
Минет усталь – но весне.

Над сквозным узором чугунным,
Над сияющим сном воды
Белой ночью в блеске безлунном,
Как виденья – дерев ряды,

Наклоняясь, не веют, не дышат,
Но живут и поют со мной,
Слепотою видят и слышат
Глухотой, глухой тишиной, –

И поют, поют немотою,
Поникая в бессонном сне;
И вовеки не изжитою
Умирать городской весне.

Прекрасны деревья
В каменном городе
Июньским блестящим
Полнозвучным днем
Меж стенами громад,
В движенье и грохоте,
В голосах и в ветре,
И в солнце своем.

Ясени парка,
Величавые, пышные,
Помавают ветвями
Над бодрой толпой;
Содружные липы,
Как они же неслышны,
Говорят вразумительно
Между собой.

А где двухсотлетняя
Широкая, прямая
Улица к островам
И взморью ведет –
Темнолисгные каштаны,
Высо ко подымая
Белые светильники,
Зовут на простор – вперед.

«Le bluet, le bluet – василек»…
Из волшебной дали выплывая,
Целый мир – словно сказка живая –
Близкий-близкий – далек, так далек.

Детский сон – не потуск, не поблек;
Здесь, на лоне приветного края
В чуждых травах проглянул, играя,
«Le bluet, le bluet – василек»…

Как недавно, невольно повлек
Старика, словно в люльке качая,
Незапамятным память венчая, –
«Le bluet, le bluet – василек»…

Заветный труд венчает годы наши.
Год и кончать, и начинать трудом –
Как процветет отраднее и краше
Родимый наш великий общий дом.

Родился ты на грани новолетья –
И этот год, как многие года,
Ты творческой встречаешь думой. Да,
Бывают ли отраднее соцветья?

Блажен рассеянный поэт,
Хоть и попал впросак:
Судьба хранит от многих бед
Хмельных, как он, писак.

Сказать он может, не солгав:
Встряхнулся – и здоров;
Загладкой бедственнейших «гаф» –
Журчанье легких строф.

И если пенью моему
Необходим предлог,
То я не знаю, почему
Он должен быть глубок?

Движенье глаз, усмешка уст —
Лукавы… Пощади! —
И жутких роз багряный куст
Уж запылал в груди.

Как помнить мне, из-за чего
Я вспыхнул и сгорел.
Когда запело торжество
Безумных струн и стрел?

Друзья, хотел бы песню эту
Пропеть я складно с вами в лад
И вас, как надлежит поэту,
Дарить чем рад и чем богат.

Вам двадцать лет – охотно верю
И вам завидовать готов.
Какой же мерою измерю
Бег и событий, и годов?

Года спешат быстрее слова,
Событья – ну, хоть отбавляй;
Как хорошо, что жизнь готова
Переплеснуться через край!

Хотел бы радостно смотреть я,
Как, оглянуться не успев,
За грань двадцатипятилетья
Шагнете, музам не во гнев, –

С такой же молодостью стройной
И в том же радостном труде,
Равно – в године ль беспокойной,
Или на тихой череде.

Не возмущенные нимало,
Всегда с людьми, всегда вдвоем…
Тогда, – что сроду нам пристало, –
Как ныне, песню пропоем.

В день радостный его – я друга не приветил,
Как повелось меж нас; ну что же, ничего:
И без меня ему был тихий праздник светел,
А может, отдалось и песней торжество.

Но вот, когда сейчас он мается, недужен,
Хоть взыскан ласкою любви в тепле жилья, –
Скажу ль, что голос мой лелеющий не нужен
И к сердцу не найдет пути строфа моя?

Вот тут-то и запеть. Уже в груди теснится
И подымается из тайной глубины
Созвучий молодых живая вереница, —

Тех, что под старость нам не для того ль даны,
Чтоб слиться изредка в короткие два слова:
«Я здесь», – напевностью живущие былого.

Меня, осеннего, на рубеже зимы
Застал негаданный и ласковый подарок.
На выпавшем снегу и сказочен, и ярок
Оброненный цветок. Над ним склонились мы.

Так белым дням моим цветистою обновой
Меж незаполненных страничек дневника
Заботливая шлет и нежная рука
Узорный, вырезной опавший лист кленовый.

Пусть золотистую сквозную желтизну
Запорошит налет повеявшего снега, –
Под ним осенняя не оскудеет нега,
Чуть милой памятью к минувшему прильну.