Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

Мне кажется: овес примят
Руками длинной тени
От разломавшей палисад
Разросшейся сирени.

Я выверить хочу часы
По розовому свету
Тяжелой радужной росы
На листьях бересклета,

По задымившейся земле
В обочинах овражин,
По светоносной легкой мгле,
Приподнятой на сажень.

Я выверить хочу часы
По яростному свисту
Отбитой заново косы
В осоке серебристой,

По хриплой брани пастуха,
Продрогшего в тумане,
По клокотанию стиха
В трепещущей гортани.

Вспотело светило дневное,
И нефтью пропахли дворы,
И город качается в зное,
Лиловый от банной жары.

И бьется у каждого дома
Метельный летающий пух,
Блистающий и невесомый,
Неуловимый на слух.

Он химикам лезет в пробирки,
И снегом заносит цеха,
И виснет под куполом цирка,
И липнет на строки стиха.

Как бабочек туча, как птицы
Каких-то неведомых стран,
Летит над асфальтом столицы
Бесшумный горячий туман.

И в запах бензина и пота,
В дурманы углекислоты,
В испарину жаркой работы
Врывается запах мечты.

Не каждый ли в городе встречный
Вдыхает его глубоко,
И это не запах аптечный,
И дышится людям легко.

Он им удлиняет прогулки,
Он водит их взад и вперед
Ночами в пустом переулке
И за сердце чем-то берет.

Им головы кружит веселый
Медовый его аромат,
И кажется — люди, как пчелы,
На темном бульваре жужжат.

Как будто слетелись за медом,
Чтоб в соты домов унести
Хоть капельку летней природы,
Попавшейся им на пути.

Все — заново! Все — заново!
Густой морозный пар
Оберткой целлофановой
Окутал наш бульвар.

Стоят в мохнатом инее
Косматые мосты,
И белой паутиною
Окутаны кусты.

Покрыто пылью звездною
Стекло избы любой,
Гравюрами морозными,
Редчайшею резьбой.

Деревья, что наряжены
В блестящую фольгу,
Торчат из черной скважины
На новеньком снегу.

И каждому прохожему,
И вам, и даже мне
Пробить тропу положено
По снежной целине.

И льдины, точно лилии,
Застыли на воде,
И звезды в изобилии,
Какого нет нигде.

Птица спит, и птице снится
Дальний, дальний перелет,
И темница, и светлица,
И холодный лед.

И зарницы-озорницы
Пробегают взад-вперед,
Будто перьями жар-птицы
Устилают небосвод.

Быстро гаснут эти перья —
И чернеет сразу мрак,
Знаю, знаю, что доверье
В русской сказке — не пустяк.

Я двигаюсь нынче по дугам,
Я сделался вписанным кругом.

Давно я утратил невольно
Свой облик прямоугольный.

И мне самому непонятно,
Что был я когда-то квадратным.

Я сыздетства был угловатым,
Во всем и за всех виноватым.

Углы мои — с детства прямые —
Я нес на дороги живые.

Мне было известно заране:
О камень стираются грани.

Скривился отчетливый угол,
И линия сделалась кругом,

Чтоб легче по жизни катиться,
А главное — не ушибиться.

Искавший ответа у молний,
Я стал осторожно безмолвным.

Всего я касался лишь краем
И стал чересчур обтекаем

В сравнении с бывшим собратом,
С другим неуклюжим квадратом.

Легко пифагорово время
Решило мою теорему.

Решило и доказало,
Со мной не стесняясь нимало.

Модели начерчены вьюгой,
Полярным магическим кругом:

Былого квадрата ненужность
Легко превратилась в окружность.

Стекло обледенело,
Блестит резная запись,
В ночной метели белой
Скитается анапест.

Летят снежинки-строфы,
Где ямбы и хореи,
Как блестки катастрофы
Разгрома в эмпирее.

Их четкое строенье
Еще с времен Гомера —
Точь-в-точь стихотворенье
Старинного размера,

Един закон сцепленья,
Симметрии вселенной,
Сложенья и деленья
И четкости отменной.

Снег падает устало,
Снежинки давят плечи,
Стихи — это кристаллы,
Кристаллы нашей речи.

Не гусиным — лебединым
Напишу письмо пером,
Пусть бежит к тебе по льдинам
В половодье напролом.

Напишу — и брошу в воду
Лебединое перо —
По ночному ледоходу
Засияет серебро.

И в такую холодину
Разобрать не сможешь ты,
Лебедь это или льдина
Приплывет из темноты.

Приплывет перо на скалы,
Ледяное как звезда,
Никогда ты не слыхала
Лебединой песни льда.

Никогда ты не слыхала
Лебединой песни льда,
В час, когда ночные скалы
Бьет весенняя вода.

Вот солнце в лесной глухомани
Течет в ледяное окно.
И кажется — сыплют в тумане
С небес золотое пшено.

В лесу, возле каждой тропинки,
На жестком и рыхлом снегу
Рассыпаны эти крупинки,
И я их собрать не могу.

Тропа узка? Не спорю.
Извилиста? Зато
Она выходит к морю,
На горное плато.

Натыканы цветочки
Нездешней красоты
В пружинящие кочки,
В железные кусты.

Чрезмерно сыровата,
По мнению людей,
Набухла мокрой ватой
От слез или дождей.

Чего уж старомодней
Одежда ей дана,
Листвою прошлогодней
Засыпана она.

И хвои толстым слоем
Заглушены шаги,
И дышит все покоем,
Распадками тайги.

Вся выстланная мхами,
Безмолвие храня,
Тропа живет стихами
Со мной и для меня.

Взад-вперед между кручами
Ходит ветер колючий,
Раздвигая летучие
Темно-желтые тучи.

А над ними высокое
Небо львиного цвета,
Гром, по-волжскому окая,
Пробирается где-то.

Знаки молнии розовой,
Как связиста петлицы,
Небо, полное грозами,
Хочет ливнем пролиться.

Голый лес насквозь просвечен
Светом цвета янтаря,
Искалечен, изувечен
Жестким солнцем января.

Там деревьям надо виться
И на каменном полу
Подниматься и ложиться,
Изгибаться вслед теплу.

Он рукой ломает слезы,
А лицо — в рубцах тайги,
В пятнах от туберкулеза,
Недосыпа и цинги.

Он — Колумб, но не на юге,
Магеллан — без теплых стран.
Путь ему заносит вьюга
И слепит цветной туман.

Он весной достигнет цели
И наступит на хребты
В дни, когда молчат метели
И когда кричат цветы.

Он слабеет постепенно,
Побеждая боль и страх,
И комок кровавой пены
Пузырится на губах.

И, к нему склоняясь низко,
Ждет последних слов жена.
Что здесь далеко и близко
Не поймет сейчас она.

То прощанье — завещанье,
Завещанье и приказ,
Клятвенное обещанье,
Обещанье в сей же час.

Продолжать его деянья —
Карты, подвиг, дневники,
Перевалам дать названья
И притокам злой реки.

Ключ к природе не потерян,
Не напрасен гордый труд,
И рукой жены домерен
Героический маршрут.

Он достойно похоронен
На пустынном берегу.
Он лежит со славой вровень,
Побеждающий тайгу.

Он, поляк, он, царский ссыльный,
В платье, вытертом до дыр,
Изможденный и бессильный,
Открывает новый мир,

Где болотные просторы
Окружил багровый мох,
Где конические горы
Вулканических эпох.