Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Вот и Липцы…
«Где же Варенька, Варвара…
Где же рыжий Берест?»

В улицах темно,
И зловещий отблеск звездного пожара
На прудах широких отпылал давно.

«Что-то ждет сегодня? Нечего таиться:
Видно, я негаданно здесь попал в беду…
Фрунзе вдруг подумает: загулял Синицын,
И пошлет по следу в степь да в лебеду».

Он лежал избитый. А телега мчалась
С грохотом и скрипом… Вот разбитый вал…
Вот крыльцо знакомое… Здесь порой — случалось —
Вареньку Еланову по ночам встречал…

«Вот и дом высокий, палисад узорный…
Варенька Еланова здесь тогда жила…
Друг мой незабвенный, друг мой непритворный,
Та ль дорога в поле травой заросла?

Атаман Еланов — кряж восьмипудовый,
Вся в крестах, да в лентах, да в медалях грудь,—
Воевал он в Хиве, спьяну гнул подковы,
В степи акмолинские проложил он путь, —
С ним мы не дружили — твой отец, Варвара,
С самой первой встречи невзлюбил меня…»

В доме по-цыгански плакала гитара,
И схватил станичник под уздцы коня.
«Выходи!..»
Он спрыгнул…
Связанные руки
Словно онемели: за ночь отекли,
Будто в трясовице — в той степной трясухе —
Два седых станичника к дому повели.
В горнице высокой тесно, — на киоте
Пузырек зеленый со святой водой,
Зеркало на стенке в тусклой позолоте,
Сорок фотографий на стене другой.
На столе бутылки с черным самогоном,
Десять сковородок — подгорелый шпик.
Пьяный незнакомец с золотым погоном
На скамейке узкой с диким храпом спит.
Под киотом старым, развалившись в кресле,
Берест брагу черпал чаркою большой.

«Здравствуй, друг старинный, — он промолвил, — если
Станешь вместе с Берестом полною душой,
Бурю мы посеем — оренбургской степью
Пронесемся с присвистом на конях лихих,
Встретят нас станицы всем великолепьем,
Понесут хоругви в городах больших».

Поглядел Синицын: пьяный подхорунжий
Говорит докучно, пьет хмельной настой.
Для чего ж недавно он хвалился дружбой
С этим самозванцем с рыжей бородой?

«Варька, — вдруг сердито раскричался Берест,—
Гости к нам приехали — выходи скорей!»
Загрустил Синицын — в той любви изверясь,
Глаз своих не сводит с голубых дверей.

Заскрипели где-то с плачем половицы.
Как в тюрьме угрюмой, загремел запор.
Варенька выходит — стала средь светлицы,
Вскрикнула нежданно: «Как? Ты жив, Егор?»

Варенька, Варвара… Не промолвить слова…
Ты ли, с красной лентой в черных волосах,
Здесь стоишь негаданно, — полюбив другого,
Позабыв про молодость, про костры в степях?

Вглядывался долго, хмуро, молчаливо
Он в лицо Варвары, узнавая тот
Облик не забытый, облик горделивый,
Что с далекой юности в памяти живет.
Знать, немало было горя и докуки
За года разлуки (и свершился суд!),
Словно память злая истомившей муки —
Две морщинки тонких возле самых губ.

«Как же всё случилось? Как ты изменила?
Как же рыжий Берест смог тебя прельстить?»

(В полночь лампа чадная стены осветила,
Луч луны тянулся по окну, как нить.)

«Что же ты, Варвара (Берест и не слышит,
Что́ шептали губы Варины в тоске),
Эх, малы нам Липцы, подымайся выше,
День придет — и будем пировать в Москве.
Ты под сердцем носишь сына мне отныне,
Будут в день заветный петь колокола…
Будет слава Береста в приозерной сини
Как ковыль горюча, как огонь светла…»

— «Самозванец подлый! — закричал Синицын.—
Изменил ты родине, изменил друзьям,
Нет тебе пощады и в родной станице:
Эскадроны Фрунзе скачут по степям!
Не в Москве ты справишь новоселье, Берест:
Трибунал объявит смертный приговор,
Поведут конвойные через степи, через
Камыши озерные на широкий двор…»

— «Смерть моя загадана, но твою сначала
Будем миром праздновать, — Берест говорит.—
Вместе нас когда-то в седлах ночь качала,
Пусть же дружба ныне, как в костре, горит.
Завтра ж, рано утром…»
                                             Звякнула гитара.
От причин неведомых облака в огне…
В обмороке падает на порог Варвара,
И ведут Синицына в черной тишине…

В бане темной — печка да булыжник в копоти,
Подголовье низкое и поло́к сырой,
Голоса доносятся… будто кто-то шепотом
Говорит за этою грязною стеной.
Связанные руки уронил Синицын,
За окошком слышится чей-то пьяный бас…

«Вот она, угрюмая, тесная темница,
Видно, наступает мой последний час…
Не боюся смерти я — жаль, недолю старую
Вновь враги припомнили, разлучив с Варварою;
Оттого-то сердцу нынче тяжело,
Что любовь заветную снегом замело.
То, что, в дружбе ныне и в любви изверясь,
Не в бою открытом на врагов пойду,
Что подаст команду им изменник Берест
И лицом навстречу сразу упаду…
Бересту ли ныне боевое счастье,
Словно другу верному, стало бы служить?
Может он по степи проскакать в ненастье,
С кулаками пьяными ночью водку пить;
Может без раздумья с чертом подружиться
И продать немедля, не поднявши век;
Может он с барышником целый день рядиться,
Промыслом позорным не гнушаясь ввек;
Может он в разведке иль с ночным дозором
Зарубить хоть брата, не проливши слез;
Из-за перелеска, подокравшись вором,
Налететь негаданно на чужой обоз;
С девкою распутной в кабаке солдатском
Песни петь и бражничать, позабыв про бой,—
Но ему ли славиться в том краю казацком,
Вылетев на промысел с пьяною ордой?»

Так сидит Синицын на скамье убогой…
Караул сменился… Кто-то подошел
И шепнул украдкою:
«С дальнею дорогой…»
Он ответил медленно:
«Здравствуй, дед Орел.
Как пришел ты?
Что же смотрит караульный?»
— «Да храпит он рядом, пьяница разгульный.
Расскажу тебе я о печали старой,
Что случилась в Липцах, здесь, давным-давно:
На рассвете плакала бедная Варвара,
Ночью темной плакала, выглянув в окно.
Все-то ждет Синицына, ждет и не дождется.
Время миновалось, годы протекли…
Как-то поздним вечером — песня у колодца:
То с фронтов станичники с Берестом пришли.
В тот же поздний вечер Берест постучался
В низкое окошко, и сказал он ей,
Будто бы Синицын навсегда остался
На чужом просторе, средь чужих полей.
Будто вырос тополь над твоей могилой
В стороне далекой, в стороне унылой…
С той поры он к Варе зачастил, и вскоре
Все мы удивились, день настал такой, —
Хоть сушило Вареньку и томило горе,
Всё же стала осенью Бересту женой.
Ты бы взял бы Вареньку с Берестовым сыном,
Если бы такое в жизни довелось?»

— «Не о том я думаю… по родным долинам
Всюду мне мерещится чернь ее волос.
Только время кончилось — завтра утром вымоют
Кудри мои русые свежею водой…
Вижу, что обманута ты, моя любимая,
Знаю: приворожена ложью да бедой…
С Берестом же попросту…
Кто там будто топчется,
То ли просто шепчется за глухой стеной?»

Тут Орел задумался:
«Это, значит, обществом
Шли твои приятели…
Разговор с тобой…»

— «А охрана Береста?»
— «Спят они, наскучив;
Сам барышник рыжий ускакал в Миасс.
Вареньку увез он, всю в слезах горючих,
Обещал вернуться в твой последний час…»

— «Что ж, веди их…»
В баню
Входят осторожно
Пять друзей старинных — выстроились в круг,
Шашку с малым по́гибом вынувши из ножен,
Говорит Потапов — стародавний друг:

«Обманул нас Берест, заманил нас в Липцы,
Будто по приказу красных начал сбор.
Если будет надобно охранять станицы,
Мы с тобою в сечу поспешим, Егор!»

В бане тесной душно…
Или снится это?
Самокрутки чадные в духоте горят…
«В штаб мы вместе явимся ныне ж до рассвета,
На рысях мы вскорости поведем отряд…
Фрунзе — командарм наш, золотым оружьем
По приказу Ленина был он награжден,
Сам он из Пишпека, с казаками дружен,
И любого недруга побеждает он».