Федор Сологуб - Полное собрание стихотворений

Не носил я богатых одежд,
Не лелеял надменных надежд.
Я профессором, верно, не буду,
Мне министром не быть никогда.
Это вы проникайте повсюду,
Пролезайте ужом, господа.

Если мимо промчится карета,
Где сидит госпожа, разодета,
И с презреньем меня оглядит,
Я не зависть в душе ощущаю,
И не стыд меня горький томит,
И не злобой мятежной пылаю.

Может быть, это все во мне есть, —
Чего нет в человеке, Бог весть! —
Но твержу я себе, что не надо
Эти низкие чувства питать,
Низойти до ползучего гада,
И душою совсем обнищать.

Я иду по дороге широкой.
Не беда, что иду одинокий.
То трава, то порыв ветерка
Приласкают мне ноги босые.
Ах, дорога моя далека,
Что же мне все усмешки чужие!

Здесь над людьми везде царят
Уставленные кем-то сроки,
А если люди проглядят,
Возмездья сроков так жестоки!

Ах, если б можно было жить,
Как ангелы живут беспечно,
О малых сроках не тужить,
К великим устремляться вечно!

От заповеди: «Не зевай!», —
От наставленья: «Сам виновен!» —
Уйти в желанный сердцу рай,
Который свят и безгреховен.

Но срокам утоленья нет.
В темнице сроков тесных бейся,
Стремись на ясный Божий свет,
И на бессрочное надейся.

Сверну-ка я с большой дороги
Вот этой тропкой в тихий лес, —
Там отдохнут босые ноги,
Мечта умчит в страну чудес.

Под этой сладостною тенью
На мягких, неизмятых мхах
Я наслажусь блаженной ленью,
Далеко унесусь в мечтах.

Где, на проталинке сверкая,
Тихонько плещет ручеек,
Я, ноги в воду опуская,
Забуду, что мой путь жесток.

Пускай придет лесная нежить
И побеседует со мной,
И будет дух мой томно нежить
Своей беспечной болтовней.

Придите, карлики лесные,
Малютка зой, и ты приди,
И сядьте, милые, простые,
На тихо дышащей груди.

Хоть волосочков паутинных
Нельзя заплесть или расплесть,
Но в голосочках шелестинных
Услышу радостную весть,

Что леший нас не потревожит,
Яга с кикиморою спят,
И баламут прийти не может
Туда, где чудики сидят.

Я к тебе головою приник,
Неподвижная злая стена,
И печальные речи твердит мой язык, —
И была холодна и темна.
Ты не знала меня, да и знать не могла,
И молчала ты вся, от угла до угла.

Не один я в тесной келье, —
Ты ко мне на новоселье
В час полуночный пришла,
Улыбнулась и склонилась
На кровать, где ты томилась,
Где безмолвно умерла.

Полежу с тобою рядом,
Налюбуюсь мертвым взглядом,
Руку мертвую возьму.
Тонкий локоть крепко согнут,
Губы мертвые чуть дрогнут, —
Что шепнешь ты, я пойму.

У меня ли есть отрада, —
Капли сладостного яда
От тебя, моя сестра.
Срок настанет, ты развяжешь
Узел пут моих, и скажешь,
Что пришла и мне пора.

Есть улыбки, зыбкие, как пляски.
Что же пояс и повязки!
Распахнем одежды, и помчимся так легко!
Мы ликуем, как и прежде,
И в ликующей надежде
Мы умчимся далеко.

Не стыдясь людей, она
Пляшет белая да голая.
Скоморохова жена
Быть должна всегда веселая.

Поплясала, – поднесут
Чарку крепкой, сладкой водочки,
Покататься повезут
По реке на легкой лодочке.

Станет жарко, так в реке
Знай купайся, сколько хочется,
Знай плещися налегке, —
Юбки нет, так не замочится.

Ведь вот какое было дело:
Жил-был в селе осел.
Работать надоело,
В Москву за сказками пошел.

Там в человека обратился,
Купил себе пиджак,
В село он возвратился, —
Ему в селе дивился всяк.

Рассказывал он сказки людям,
Чтоб глупых забавлять,
Но мы-то их не будем
В стихах и в прозе повторять.

Ведь и в селе не раз случилось, —
Как брякнет что спроста,
Отведать приходилось
То крепкой палки, то кнута.

И правда, что тут удивляться!
Что было, то и есть.
Ослу куда деваться?
Ослу ослиная и честь.

За плохое знание урока
Элоизу Абеляр жестоко
Розгами, – не раз уж, – наказал.
Слышал дядя вопли милой девы,
Слышал дядя грозный голос гнева,
И, довольный, руки потирал.

– Элоиза знает очень много,
Только всё ж учитель должен строго
К высшим знаньям девушку вести,
Многих юношей она умнее,
Многих мудрых стариков мудрее,
Но к наукам трудны всем пути. —

Ах! каноник глупый! непонятно
Простаку, что деве так приятно
На коленях милого лежать,
Чувствовать караюшую руку,
И на возрастающую муку
Воплями свирельно отвечать.

Не поймет каноник, – Абеляра
Так волнует эта ласка-кара,
Так терзаемая плоть мила,
И не с хриплым гневом, а с любовью
Орошает кара деву кровью,
Как забава райская, светла.

И на тело, где пылают розы,
На багряный свет от каждой лозы,
На метанье белых, стройных ног,
На мельканье алых пяток голых,
Окружен толпой харит веселых,
Улыбается крылатый бог.

Старый дом развалится,
Домовой не сжалится,
В новый дом уйдет,
И на новоселие,
На свое веселие
Всех чертей сберет,

Нежитей, кромешников,
Угловых приспешников,
Леших, водяных,
Старую кулиману,
На печи поиману,
Два десятка лих.

Болен хоженька
Уж четыре дня.
Милый боженька,
Пожалей меня.

Исцеление
Ты сынку пошли.
Страшно тление
В глубине земли.

Мало видывал,
Травки мало мял.
Ручки вскидывал,
Жалобно кричал.

Разве сделали
С ходнем что не так?
Бело тело ли
Загрызет червяк?

Молим боженьку, —
Старых пожалей,
И на хоженьку
Свой елей пролей.

Беден бес, не ест он хлеба,
Не залезет он на небо.
Он гордыней обуян.
– Помолись, простят. – Не хочет.
Хоть и страждет, да хохочет,
Вечный страж низинных стран.

Он уродливый, рогатый,
Копытастый да хвостатый,
И дыханье – серный смрад.
Широко расставив уши,
Ловит грешные он души,
Чтоб тащить их прямо в ад.

Хотя и пустынна дорога,
Но встретится кто-то чужой, —
О камень споткнешься немного,
Смутясь, загорелой ногой.

На пыльной одежде недобрый
На миг остановится взгляд,
Как будто ты встретился с коброй,
Точащей укусами яд.

А то прогремит таратайка
С сухим дребезжащим смешком:
«Вот, пыли моей поглотай-ка,
Уж если идешь босиком!»

В версте от торговой деревни,
Скрывая насмешку слегка,
Хозяйка дорожной харчевни
Подаст мне стакан молока.

Она раскраснелася ярко,
Дородней коровы своей:
– Теплынь, в сапогах-то, знать, жарко,
Дешевле без них и вольней!

Все мы, сияющие, выгорим,
Но встанет новая звезда,
И засияет навсегда.
Все мы, сияющие, выгорим, —
Пред возникающим, пред Игорем
Зарукоплещут города.
Все мы, сияющие, выгорим,
Но встанет новая звезда.

Безумные слова,
Всего глупее в мире,
Что будто дважды два
Всегда, везде четыре.

Меж небом и душой
Ты не построишь крышу,
И от тебя, друг мой,
Я этих слов не слышу.

И ты всегда права
В любви, как и во гневе,
И все твои слова —
Плоды на райском древе.

Мы – добрые черти, веселые черти.
Мы всех как-нибудь утешаем.
Несите смелей объявленья о смерти.
До полночи мы принимаем.

Тоску об усопших нам сыпьте в кисеты.
Со смертью никто ведь не спорщик.
А утром идите в контору газеты, —
Возьмет объявленье конторшик.

Он мудрою притчею вас не утешит,
Квитанцию выдаст, да сдачу.
Кисет для печали женой его не шит,
Цены он не знает для плачу.

Не ночью, не утром, умри на закате,
Пусть вечером пишут некролог.
Вдову мы утешим в прискорбной утрате,
И плач ее будет недолог.