Владимир Маяковский - Том 2. Стихотворения и пьесы 1917-1921

Феодорчук!
И вы
думаете,
что мы
всеобщее,
равное,
тайное?
Как вам, Феодорчук, не стыдно!
Грех!
Эх,
товарищ Феодорчук,
господин Феодорчук!
Мы
так по вас истосковались,
так разволновались.
Господин Феодорчук!
Разрешите вас обнять,
поцеловать,
пригласить на вальс.

Мадам, слазьте!
Мусью, слазьте!
Не сметь
на шею
верховной власти!
Ату-ту-ту-ту!
Ать ее!
Кто там пел про демократию?

Что за предположение
отвратительное,
глупое!
Да вы
хоть насквозь просмотрите лупою.
От сердца двигателя
до последней гайки
одно уважение к досточтимой нагайке.
Да что рассказывать!
Снимайте маски!
Мы им покажем
праздник
первомайский!
Получат
от нас
первомайский привет-таки.
Вешайте проклятых
на фонари,
на ветки!
Идемте, —
нечего баснями тешить.
Вешать — так вешать!

Становитесь, —
ничего,
не помешает живот нам, —
на четвереньки, —
как полагается
настоящим животным.

Развесивши правых,
развесивши левых,
с камнями в оправах
заснем в наших хле́вах,
развесивши правых
развесивши левых.

Смотрите картину
последнюю,
третью.
Совершенно невозможно
без смеха смотреть ее.

Спит, проклятое,
и все ему мало!
Ишь, животное,
опять задремало!
Да он еще и пьяный.
Мало того, что сонный.
Развесил чего-то
штиблеты,
кальсоны.
Я тебе покажу, как пьянствовать!
Эй,
ты,
вставай!

Держи его!
Давай,
давай!
Покажем ему
кузькину мать.

Какая такая идея?
Что я?
Где я?

Тук, тук, тук,
тук, тук, тук.

Что это еще за стук?

Эй,
которые там
средь грёз и нег!
Пожалте
чистить
грязь и снег!

И пришел ко мне отец Свинуил,
и сел это он около
и говорит он:
«Матушка, говорит,
Фекла,
сиди, говорит, здесь,
ежели ты дура.
А я, говорит,
не могу,
вот она у меня, говорит, где
эта самая, говорит,
пролетарская диктатура».
И осталась я одинешенька.
День-деньской плачу,
ничего не делая.
Похудела — похудела я.
Со щек с одних спустила по пуду, —
скоро совсем
как спичка буду.

Караул!
Воры!

Дура!
Тише!

Отец Свинуил!
О господи!
Через окно…
Да что это за занятие светское!

Цыц, товарищ Фекла!
Да здравствует власть советская!
Ничего не попишешь —
зря
Деникина
святой водой кропили-с.
Что́ Антанта, —
товарищ Мартов
и то
большевиков признал.
Укрепились.

Отец Свинуил!
От вас ли слышу?
Да ведь вы же ж так ненавидели…

А что мне?
На Принцевы острова ехать,
что ли?
Там только меня не видели!
Не то что в пароход,
ни в одну эскадру
такому не уместиться пузу.
Попробовал в трюм лезть, —
куда! —
все равно что
слона запихивать в бильярдную лузу.

Что же нам делать?
Что же нам делать?
Господи!
Хочешь,
в столб телеграфный,
ей-богу,
в столб телеграфный поставлю свечку,
только спаси,
только помилуй
твою разнесчастную овечку.

Чего хнычешь,
ничего не понимая!
Какой завтра день?

День?
Первое мая.

Первое мая!
Первое мая!
Что первое мая?
Посмотри на календарь,
число-то какое?
Красное?

Красное.

Значит, праздник.
Дело ясное?

Ясное.

Значит, народ без дела шляться будет?

Ну, будет.

Так вот
я
и возопию к нему:
«Слушайте,
православные люди!
Праздник празднуете,
а праздновать без попа-то как?»
И разольюсь
и размажусь,
аки патока.
Это, мол,
не ладно,
что праздник, а без ладана.
Без попов, мол,
праздник
не обходится и в Европе ведь.
Праздник и не в праздник,
если не елейная проповедь.
Покажут, мол, вам, товарищи, праздник,
когда попадете на́ небо.
Несли бы вы, товарищи, лучше подаяние бы…
И жизнь, ой, пойдет, —
не жизнь, а манная.
От всех этих похорон
растопырю карманы я.

Услышь же молитвы наши,
господь вседержитель!

Услышит, —
шире карманы держите!

Народу-то!
Народищу!
Никогда еще
народа стоко
и в пасху не ходило.

Чего глазеешь,
черт кудластый?
Раздувай,
раздувай кадило!
А ну-ка,
рассмотрим,
взлезем на паперть.

Как же ж это можно
в праздник
и без попа переть?

Да што без попа-то, —
без хоругвей прут,
и у каждого лопата!

Вывози, пречистая!
Дай обобрать ее.

Тише!
Идут.

Братие!

Братие!

Братие!
Да что вы,
черт вас дери,
отец я ваш духовный или нет?