Марина Цветаева - Том 1. Стихотворения 1906-1920
«Встречались ли в поцелуе…»
Встречались ли в поцелуе
Их жалобные уста?
Иоанна кудри, как струи
Спадают на грудь Христа.
Умилительное бессилье!
Блаженная пустота!
Иоанна руки, как крылья,
Висят по плечам Христа.
22-27 июня 1917
Цыганская свадьба
Из-под копыт
Грязь летит.
Перед лицом
Шаль — как щит.
Без молодых
Гуляйте, сваты!
Эй, выноси,
Конь косматый!
Нé дали воли нам
Отец и мать,
Целое поле нам —
Брачная кровать!
Пьян без вина и без хлеба сыт, —
Это цыганская свадьба мчит!
Полон стакан,
Пуст стакан.
Гомон гитарный, луна и грязь.
Вправо и влево качнулся стан.
Князем — цыган!
Цыганом — князь!
Эй, господин, берегись, — жжет!
Это цыганская свадьба пьет!
Там, на ворохе
Шалей и шуб,
Звон и шорох
Стали и губ.
Звякнули шпоры,
В ответ — мониста.
Свистнул под чьей-то рукою
Шелк.
Кто-то завыл как волк,
Кто-то как бык храпит.
— Это цыганская свадьба спит.
25 июня 1917
Князь Тьмы
«Колокола — и небо в темных тучах…»
Князь! Я только ученица
Вашего ученика!
Колокола — и небо в темных тучах.
На перстне — герб и вязь.
Два голоса — плывучих и певучих:
— Сударыня? — Мой князь?
— Что Вас приводит к моему подъезду?
— Мой возраст — и Ваш взор.
Цилиндр снят, и тьму волос прорезал
Серебряный пробор.
— Ну, что сказали на денек вчерашний
Российские умы?
«Страстно рукоплеща…»
Страстно рукоплеща
Лает и воет чернь.
Медленно встав с колен
Кланяется Кармен.
Взором — кого ища?
— Тихим сейчас — до дрожи.
Безучастны в царской ложе
Два плаща.
И один — глаза темны —
Воротник вздымая стройный:
— Какова, Жуан? — Достойна
Вашей светлости, Князь Тьмы.
3 июля 1917
«Да будет день! — и тусклый день туманный…»
Да будет день! — и тусклый день туманный
Как саван пал над мертвою водой.
Взглянув на мир с полуулыбкой странной:
— Да будет ночь! — тогда сказал другой.
И отвернув задумчивые очи,
Он продолжал заоблачный свой путь.
Тебя пою, родоначальник ночи,
Моим ночам и мне сказавший: будь.
3 или 4 июля 1917
«И призвал тогда Князь света — Князя тьмы…»
И призвал тогда Князь света — Князя тьмы,
И держал он Князю тьмы — такую речь:
— Оба княжим мы с тобою. День и ночь
Поделили поровну с тобой.
Так чего ж за нею белым днем
Ходишь-бродишь, речь заводишь под окном?
Отвечает Князю света — Темный князь:
— То не я хожу-брожу, Пресветлый — нет!
То сама она в твой белый Божий день
По пятам моим гоняет, словно тень.
То сама она мне вздоху не дает,
Днем и ночью обо мне поет.
И сказал тогда Князь света — Князю тьмы:
— Ох, великий ты обманщик, Темный князь!
Ходит-бродит, речь заводит, песнь поет?
Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет?
И пошел тогда промеж князьями — спор.
О сю пору он не кончен, княжий спор.
4 июля 1917
«Помнишь плащ голубой…»
ВОНÈМЕ[32]
Помнишь плащ голубой,
Фонари и лужи?
Как играли с тобой
Мы в жену и мужа.
Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет,
Наш клетчатый плед?!
Ты, по воле судьбы,
Всё писал сонеты.
Я варила бобы
Юному поэту.
Как над картою вин
Мы на пальцы дули,
Как в дымящий камин
Полетели стулья.
Помнишь — шкаф под орех?
Холод был отчаянный!
Мой страх, твой смех,
Гнев домохозяина.
Как стучал нам сосед,
Флейтою разбужен…
Поцелуи — в обед,
И стихи — на ужин…
Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет —
Наш клетчатый плед…
7 июля 1917
«Ну вот и окончена метка…»
Ну вот и окончена метка, —
Прощай, мой веселый поэт!
Тебе приглянулась — соседка,
А мне приглянулся — сосед.
Забита свинцовою крышкой
Любовь — и свободны рабы.
А помнишь: под мышкою — книжки,
А помнишь: в корзинке — бобы…
Пожалуйте все на поминки,
Кто помнит, как десять лет
Клялись: кружевная косынка
И сей апельсинный жилет…
(Не окончено)
7 июля 1917
Юнкерам, убитым в Нижнем
Сабли взмах —
И вздохнули трубы тяжко —
Провожать
Легкий прах.
С веткой зелени фуражка —
В головах.
Глуше, глуше
Праздный гул.
Отдадим последний долг
Тем, кто долгу отдал — душу.
Гул — смолк.
— Слуша — ай! Нá — кра — ул!
Три фуражки.
Трубный звон.
Рвется сердце.
— Как, без шашки?
Без погон
Офицерских?
Поутру —
В безымянную дыру?
Смолкли трубы.
Доброй ночи —
Вам, разорванные в клочья —
На посту!
17 июля 1917
«И в заточеньи зимних комнат…»
И в заточеньи зимних комнат
И сонного Кремля —
Я буду помнить, буду помнить
Просторные поля.
И легкий воздух деревенский,
И полдень, и покой, —
И дань моей гордыне женской
Твоей слезы мужской.
27 июля 1917
«Бороды — цвета кофейной гущи…»
Бóроды — цвета кофейной гущи,
В воздухе — гул голубиных стай.
Черное око, полное грусти,
Пусто, как полдень, кругло, как рай.
Все провожает: пеструю юбку,
Воз с кукурузой, парус в порту…
Трубка и роза, роза и трубка —
Попеременно — в маленьком рту.
Звякнет — о звонкий кувшин — запястье,
Вздрогнет — на звон кувшинá — халат…
Стройные снасти — строки о страсти —
И надо всеми и всем — Аллах.
Что ж, что неласков! что ж, что рассеян!
Много их с розой сидит в руке —
Там на пороге дымных кофеен, —
В синих шальварах, в красном платке.
4 августа 1917
Любви старинные туманы
«Над черным очертаньем мыса…»
Над черным очертаньем мыса —
Луна — как рыцарский доспех.
На пристани — цилиндр и мех,
Хотелось бы: поэт, актриса.
Огромное дыханье ветра,
Дыханье северных садов, —
И горестный, огромный вздох:
— Ne laissez pas traîner mes lettres![33]
«Так, руки заложив в карманы…»
Так, руки заложив в карманы,
Стою. Синеет водный путь.
— Опять любить кого-нибудь? —
Ты уезжаешь утром рано.
Горячие туманы Сити —
В глазах твоих. Вот так, ну вот…
Я буду помнить — только рот
И страстный возглас твой: — Живите!
«Смывает лучшие румяна…»
Смывает лучшие румяна —
Любовь. Попробуйте на вкус,
Как слезы — сóлоны. Боюсь,
Я завтра утром — мертвой встану.
Из Индии пришлите камни.
Когда увидимся? — Во сне.
— Как ветрено! — Привет жене,
И той — зеленоглазой — даме.
«Ревнивый ветер треплет шаль…»
Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час сужден — от века.
Я чувствую у рта и в вéках
Почти звериную печаль.
Такая слабость вдоль колен!
— Так вот она, стрела Господня!
— Какое зарево! — Сегодня
Я буду бешеной Кармен.
…Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом — туман, туман.
Любви старинные туманы.
19 августа 1917
