Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

Там, где Везер[63], Нижний Везер, —
Снова ты такой, как встарь.
Травы режутся, и ветер
Говорит с рекой, как встарь.

И приносит мать-старушка
Бедный ужин твой, как встарь.
Хлеба черного горбушка,
Свежий сыр, такой, как встарь.

Пароходов поговорки
И гудки всю ночь, как встарь.
Пахнет камфорой в каморке,
И уснуть невмочь, как встарь.

Распахнешь окно — и глянет
На тебя звезда, как встарь.
Снова даль куда-то тянет,
Не понять куда, как встарь.

Не знал любви — и был слепым.
Прозрел — но видит бог,
Что всей душою стать твоим
Я не сумел, не смог.

Твой нежный взор и разговор —
Бальзам от всех тревог.
Но исцелиться до сих пор
Я до конца не смог.

И ты баюкала дитя,
А я сидел у ног.
И наглядеться на тебя
Я не сумел, не смог.

И смерть сразила милую
Безжалостно, не в срок.
Заплакать над могилою
Я не сумел, не смог.

А жизнь была как взмах крыла.
Ты видишь между строк:
Благодарю и все дарю —
Что смог и что не смог.

На смену битвам и схваткам,
После гроз и после побед,
Изнеженностью, упадком
Новый тянется след.
Великая сцена у Нила[64]:
Что фараонов трон,
Если рабыня пленила
Героя, кем держится он!

Щиты, пращи, каменья,
Эллинский дозор.
Уносит ладью теченье
Вдаль, на морской простор.
Белым богам Парфенона[65]
Кощунство грозит искони.
Прослыли во время оно
Декадансом[66] они.

Сколько пробоин и трещин!
Хмель не для мертвых тел.
Веком веку завещан
Великий чужой удел.
Танец из вымершей дали,
Из храмов, из руин.
Потомки и предки пропали:
Никого! Ты один…

Танец при северных скалах, —
Грустный вальс! Танец мечты —
Грустный вальс! В звуках усталых
Человек! Ты!
Розы в полном цветенье,
В море впадают цвета.
Дышат глубоко тени,
Ночь голубым залита.

Там, где все реже и реже
Кровоточит волшебство,
На мировом побережье
Тождество всех и всего.
Сначала в стихах заклинали,
В мраморе, в красках картия,
Музыкою поминали…
Никого! Он один!

Никого! Ниже, ниже
В терновом венце чело.
С гвоздиными язвами ближе
Бессмертье к тебе подошло.
Складки твоей плащаницы,
Уксус — тебе питье,
Чтобы потом из гробницы
Воскресенье твое.

Твоим ресницам шлю дремоту
И поцелуй твоим губам,
А ночь мою, мою заботу,
Мою мечту несу я сам.

В твоих чертах мои печали,
Любовь моя в твоих чертах,
И лишь со мною, как вначале,
Ночь, пустота, смертельный страх.

Слаба ты для такого гнета.
Ты пропадешь в моей судьбе.
Мне ночь для моего полета,
А поцелуй и сон тебе.

Астры — о, дни тревоги…
Облик древней чары возник,
И чашу весов держат боги
На краткий и зыбкий миг.

И вновь — золотое стадо
Небес, лепестки и свет.
Что древней жизни надо
Под крылом умирающих лет?

И вновь желанное — въяве,
Хмель, роза и красный восход.
Лето в речной оправе
Следит касаток полет.

И снова — предположенье,
Но все уже ясно давно.
И ласточки льнут к теченью
И пьют эту ночь, как вино.

Ты кровь моя, наполнившая раны,
Ты хлынула, ты льешься все сильней,
Ты час, когда негаданно-нежданно
Очнется на лугу толпа теней,
Ты аромат невыносимой розы,
Глухое одиночество потерь,
Жизнь без мечты, падение без позы,
Ты горе, ты сбываешься теперь.

Ты жизнью не стыдясь пренебрегала,
Растерянно глядела и звала,
Неменьшего страдания искала,
Но равного партнера не нашла;
Лишь в глубине, ничем не замутненной,
Куда не достигает наша ложь,
Свое молчанье, скорбный путь по склону
И запах поздней розы ты найдешь.

Порой сама не знаешь, что с тобою,
И пребываешь словно в забытьи:
Твои черты, твой образ — все другое,
Твои слова, твой голос — не твои;
Мои черты успели позабыться,
Мои слова, мой голос — все не в счет;
С кем было так — того не добудиться,
Он прошлое за милю обойдет.

Последний день, безмерные пределы, —
И ты плывешь, куда велит вода;
Прозрачный свет над рощей поределой
На листьях застывает, как слюда;
Кто станет жить в листве мертво-зеленой,
Ведь сад увял и птичий крик затих?
А он живет — отринутый, лишенный
Воспоминаний: можно и без них.

Уже давно пора иметь мне сына.
Я думаю о нем не первый год.
Для достижения мечты старинной
Мне матери к нему недостает.

Но не любая барышня — невеста.
Я убеждаюсь в этом все сильней.
Пока я счастью не пришелся к месту,
Мы не узнаем матери твоей.

Но я наверняка тебя увижу.
И я заране этой встрече рад.
Ты с каждым шагом будешь мне все ближе.
Но первый шаг твой будет наугад.

Сперва ты будешь плакать, корча рожи,
Пока к другим делам не перейдешь,
Пока твой ум и взгляд не станут строже,
Пока того, что надо, не поймешь.

Ты снова перестанешь понимать,
Когда научишься смотреть, как взрослый.
Сперва нужна ребенку только мать.
Отец ему понадобится после.

Я поведу тебя средь пышных вилл,
Потом пройду с тобою шахтной толщью.
Ты будешь удивляться что есть сил.
Я буду поучать тебя. Но молча.

Я в Ипр и Во[67] с тобою вместе съезжу.
На океан крестов мы молча взглянем.
Охватят чувства нас одни и те же.
И слез — ни ты, ни я — скрывать не станем.

Нельзя судить о жизни по рассказам.
Я к жизни поверну тебя лицом.
Я верю в то, что побеждает разум.
Я не пророком буду, а отцом.

Но если будешь одного покроя
Со всеми, меряясь под их аршин,
Назло всему показанному мною,
То ты не будешь сыном мне, мой сын.