Альфред Теннисон - Королевские идиллии
В пустыне, что хотите вы увидеть?[175]»
Тут замолчали все. И вдруг в тиши
Раздался резкий голос Галахада:
«Я видел, государь, Святой Грааль —
Да, видел я Грааль и слышал крик:
«О Галахад! О Галахад, за мной!»
«Ах, Галахад, – сказал Король, – виденье
Лишь для таких как ты, а не для них[176].
Лишь ты да та монахиня, которой,
Мой Персиваль, не отыскать святей,
Узрели это знаменье – предвестник
Того, что распадется Орден мой.
А что до вас, то вам всю жизнь идти
За колокольцем вожака». – Да, брат,
Король был к рыцарям своим суров. —
«Талиессин[177] – великий наш поэт
Едва запел, немые тотчас тоже…
Мой Ланселот на то и Ланселот,
Что пятерых осиливает разом.
А каждый юный рыцарь мнит себя,
Ни разу не сразившись, Ланселотом:
Пока не бит, ничто его не учит!
А вы – кто вы такие? Галахады?
Нет! И не Персивали!» – так вослед
За Галахадом соблаговолил
Назвать меня Король. – «Но все ж вы люди,
Имеющие силу и желанье
Восстановить добро и справедливость,
Способные обуздывать свои
Внезапные порывы исступленья.
Вы – рыцари, которые сумели
В двенадцати великолепных битвах
Залить его же варварскою кровью
Неистового Белого Коня[178].
Но увидал один, и все слепцы
Желают тотчас видеть… Что ж, идите!
Коль дали клятву, то она священна!
Однако знайте – ибо всем известно,
Что каждый крик, о помощи молящий,
Здесь, в этом зале, слышен, – если вас,
О рыцари мои, при мне не будет,
То не удастся больше совершить
Вам дерзновенных подвигов, гоняясь
За огоньком блуждающим по топям.
И многие, нет, большинство из вас
Сюда уже вовек не возвратятся,
Хоть кажется, наверно, слишком мрачным
Пророчество мое… Теперь ступайте!
И пусть мы встретим завтрашнее утро
Еще раз на турнирном нашем поле
Любимым развлеченьем, чтоб Король ваш
В последний раз пред тем, как с ним проститесь,
На поиски Грааля отправляясь,
Всех рыцарей своих несокрушимых
Увидел и порадоваться смог
Вновь Ордену, который создал он».
И вот, когда взошло наутро солнце,
Все рыцари Артурова Стола
Сошлись друг с другом на турнирном поле
И так сражались страстно, и так много
Переломили копий, как еще
Ни разу не случалось в Камелоте
С тех пор, как государем стал Артур.
А я и Галахад повергли столько
Могучих рыцарей, ибо виденье
Нам сил прибавило, что в возбужденье
Народ едва не разломал барьеры,
Крича: «Сэр Галахад! Сэр Персиваль!»
Когда вступил на землю новый день, —
О брат, видал бы ты наш Камелот,
Который возводился век за веком
Былыми королями и столь древний,
Что сам Король боялся, что он рухнет, —
Чудесный наш, богатый, мрачный город! —
То даже там, где крыши в небесах
Сходились, даже там теснились люди,
За нашей наблюдая кавалькадой.
А ниже – с галерей, где были дамы, —
С тех длинных галерей, поддержкой коим
Служили шеи мощные драконов,
Вцепившихся в растресканные стены,
Потоком бесконечным падал наземь
Дождь из цветов, когда мы проезжали.
На всех углах мужчины и мальчишки,
Сидящие верхом на лебедях,
Грифонах, львах и на крылатых змеях,
Всех называли нас по именам,
Крича: «Бог в помощь!», а внизу, вдоль улиц
Стояли, плача, рыцари и дамы,
И плакали богатый и бедняк,
И сам Король едва от огорченья
Мог слово вымолвить, а королева,
Скакавшая бок о бок с Ланселотом,
Все время причитала и кричала:
«На нас нашло безумье за грехи!»
Подъехав ко Вратам Трех Королев —
Мистическому символу сражений
Артуровых, расстались мы, и каждый
Своей дорогой дальше поскакал.
И духом воспарив, стал вспоминать я
О прежней моей удали в турнирах,
О том, как грозное мое копье
Повергло многих рыцарей известных.
И никогда еще мне не казался
Столь синим свод небесный, а земля
Такой зеленой, ибо кровь во мне
Бурлила, и я знал, я точно знал,
Что мне откроется Святой Грааль.
Но мрачное пророчество Артура,
Что будет гнаться большинство из нас
По топям за блуждающим огнем,
Вдруг словно тьмой мой ум заволокло.
И каждое мое дурное слово,
Которое когда-то произнес я,
И каждая моя дурная мысль,
Что в голову мне прежде приходила,
И все, что в прошлом сделал я дурного,
Ожив в моей душе, ко мне взывало:
«Нет, эти поиски не для тебя!»
И поднял я глаза и увидал,
Что я один среди песков и терний,
И до смерти мне захотелось пить,
И я нежданно тоже закричал:
«Нет, эти поиски не для тебя!»
И поскакал я, и уже решил,
Что суждено мне умереть от жажды,
Но вдруг узрел зеленые лужайки
И речку со стремниной, на которой
Играли белые барашки волн,
Мой взор и слух чаруя. А за речкой
Был яблоневый сад, и с яблонь в речку
И на лужайку падали плоды.
Подумал я: «Вот здесь и отдохну
Я, недостойный поисков таких».
Но стоило к воде мне прикоснуться
И к яблокам, как тут же обратилось
Все это в прах, и я один остался,
Томимый жаждой средь песков и терний.
Затем увидел я прекрасный дом
И женщину за прялкою в дверях.
Взгляд женщины был добрым и невинным,
И все ее движенья были милы.
И поднялась она навстречу мне,
Раскрыв объятья, словно бы промолвив:
«Здесь отдохнешь!» Но стоило ее
Коснуться мне, как сей же миг она
В прах обратилась и в ничто, а дом
Стал старою лачугой, и лежало
В ней мертвое дитя, и обратилось
Все тотчас в прах, и я один остался.
И поскакал я вновь, измучен жаждой,
Но тут вдруг желтый луч прорезал мир,
И там, где он касался сошника,
Оставив плуг свой, пахарь падал ниц
Пред ним, а где касался луч ведра,
Бросалась ниц пред ним, ведро оставив,
Молочница. И почему-то я
Подумал: «Солнце всходит», хоть оно
Давно уже взошло. И тут узрел я
Того, кто ехал прямо на меня
В златых доспехах и в златом венце
Вкруг шлема с драгоценными камнями.
И конь его был в золотой броне,
Усыпанной брильянтами повсюду.
И был его я блеском ослеплен,
И мнилось мне, что он – владыка мира,
Таким он был громадным! Но когда
Подумал я, что на меня летит он,
Чтоб сокрушить меня – представь! – он тоже
Мне распахнул объятия свои.
И поспешил ему навстречу я,
И он меня коснулся, но тотчас
Стал прахом, и опять я был один,
Измученный страной песков и терний.
И поскакал я дальше, и увидел
Огромный холм и город в вышине,
Стеною обнесенный. Шпили башен
Невиданных прокалывали небо.
У городских ворот народ толпился,
Кричавший мне, пока я ехал вверх:
«Добро пожаловать, сэр Персиваль,
Чистейший и сильнейший из людей!»
Но вот, счастливый, въехал я на холм,
И все пропало – голоса и люди.
И я сквозь град, в развалинах лежащий,
Проехал и увидел, что когда-то
В нем жили люди, но нашел я там
Лишь старца одного преклонных лет.
«Где люди добрые, – его спросил я, —
Которые кричали мне?» В ответ
Услышал я невнятный тихий голос:
«Откуда ты и кто?» И в тот же миг
В прах обратился старец и исчез,
И был я вновь один и крикнул с горя:
«Боюсь, коль я найду Святой Грааль
И прикоснусь к нему, он станет прахом!»
С того холма спустился я в ущелье
Глубокое настолько же, насколько
Высок был холм, и там, на самом дне
Часовенка стояла и при ней
Лачуга, где отшельника нашел я,
Которому поведал обо всех
Моих виденьях, и сказал он мне:
«Нет истинной смиренности в тебе,
Сей высшей добродетели, сын мой,
А также матери всех остальных.
Когда Господь свою отринул славу,
Чтобы предстать пред нами человеком,
Она сказала: «Все мои одежды —
Теперь твои!» – и воссияла так,
Что изумились ангелы. Она же
За Господом последовала вниз
И стала путеводною звездой
Для седовласых мудрецов Востока[179].
Но ты ее не знал… И что ж с того,
Что думал ты о доблести своей
И о своих грехах? Ведь, чтоб спастись,
Не стал ты отрекаться от себя,
Как Галахад». Вот что сказал отшельник.
И вдруг возник пред нами Галахад
В сверкающих серебряных доспехах.
Копье оставив у дверей часовни,
Вошел он внутрь, и вот уж вместе с ним
Колени преклонили мы в молитве.
Там жажду утолил мою отшельник,
И я при освящении Даров
Зрил только их, но Галахад воскликнул:
«Ты больше не увидел ничего?
А я узрел Грааль! Святой Грааль!
Он на алтарь спускался. Видел я
Лик огненный, как будто детский. Он
Лишь прикоснулся к хлебу и пропал.
Сюда пришедшему, еще ни разу
Дотронуться не удавалось мне
До чаши той, что поначалу видеть
Меня твоя сестрица научила.
Но был Святой Грааль всегда со мной
И двигался со мной и днем, и ночью.
