Альфред Теннисон - Королевские идиллии
Твоя чиста, как снег». Тогда она
Молилась и постилась до тех пор,
Пока почти прозрачною не стала
Для солнца и для ветра. И подумал
Тогда, ее увидев, я, что может
Она теперь подняться и взлететь.
Однажды призвала она меня
К себе для разговора. И когда
Она заговорила, то сияли
Ее глаза, как никогда дотоле.
Как никогда глаза прекрасны были —
Прекрасны, ибо святостью светились.
«О брат мой, Персиваль, – она сказала, —
Я нынче видела Святой Грааль.
Проснувшись в полночь, услыхала я
Как будто звук серебряного рога
Из-за холмов далеких. Я еще
Подумала: «Не в правилах Артура
Охотиться впотьмах». А слабый звук,
Который лился словно ниоткуда,
Все рос и близился… О, никогда
Ни рог, ни арфа, из которых мы
Звук извлекаем, не звучали так,
Как эта музыка. И тут вдруг келью
Пронзил холодный серебристый луч,
И вниз по длинному лучу скользнул
Святой Грааль. Был ало-розов он;
В нем словно бы живое сердце билось,
И заметались розовые тени
По белым стенам кельи. А затем
Затихла музыка, исчез Грааль,
И луч угас, и розовые блики
Сошли со стен и умерли в ночи.
Так что Святой Грааль вновь с нами, брат.
Молись, постись и призови к тому же
Твоих собратьев-рыцарей. Тогда
Виденье это явится, быть может,
Им и тебе, и исцелится мир».
С монахинею бледною расставшись,
Поведал всем о чуде я. И сам
Молился и постился постоянно,
И многие из нас до изнуренья
Неделями молились и постились,
Живя все время в ожиданье чуда.
И был средь рыцарей один, ходивший
Всегда в доспехах белых, Галахад.
«Настолько ж ты душою чист от Бога,
Насколько и красив», – сказал Артур
При посвященье в рыцари его.
До Галахада в столь младые годы
Не становился рыцарем никто.
Так вот, когда поведал Галахаду
Я о видении моей сестры,
Меня он поразил. Его глаза
Такими стали вдруг, как будто были
Ее глазами, да и сам на брата
Ее он был скорей похож, чем я.
Он не имел ни брата, ни сестры.
Кто говорил, что Ланселоту сын он,
Кто – что рожден он чьим-то волшебством.
Невесть откуда взявшись, болтуны
Поют, подобно перелетным птицам,
Мечтающим о мухах. Ибо разве
Распутничал в скитаньях Ланселот?
А славная сестра моя состригла
Чудеснейшие волосы свои,
Которые к ее ногам упали
Ковром шелковым, и из них сплела
Тугую перевязь под меч, на коей
Серебряной и пурпурною нитью
Изобразила дивную эмблему —
В серебряном луче Грааль пурпурный.
Потом, взглянув на рыцаря младого,
Ту перевязь надела на него
И молвила: «Божественный мой рыцарь,
Любовь моя, едина в нас любовь.
Я, дева, надеваю на тебя,
На девственника, мной сплетенный пояс.
Иди! И ты узришь, что я узрела,
И, все преодолев, повенчан будешь
На царство во Святом далеком граде»[169].
Сказав сие, она передала
Ему всю неземную страсть свою,
Пылавшую в ее очах, и этим
Навеки сделала его своим,
И душу свою вверила ему,
И он уверовал ее же верой.
Потом год чуда наступил. О брат,
У нас в огромном зале было кресло,
Никто не смел занять его. А сделал
Его пред тем, как навсегда исчез,
Сам Мерлин. Он же вырезал на нем
Узор из удивительных фигур.
Меж них змеею извивалась надпись
На незнакомом людям языке.
«Погибельным» назвал то кресло Мерлин,
Для добрых и для злых людей опасным.
И молвил он: «Кто сядет в это кресло,
Тот пропадет». К несчастью, сам он сел
В него, и вот – пропал. Но Галахад,
Когда узнал о том, что сгинул Мерлин,
Вскричал: «Да, пропаду я, но спасусь![170]»
Во время пира теплой летней ночью
Случилось так, что Галахад уселся
Как раз на это гибельное место.
И сей же миг все в зале услыхали,
Как треснула над головами их
И раскололась крыша. И в проеме
Как будто что-то вспыхнуло, и гром
Раздался, и среди его раскатов
Послышался вдруг чей-то громкий крик.
А вслед за яркой вспышкой зал пронзил
Луч, всемеро сильней дневного света.
И вниз по длинному лучу скользнул
Святой Грааль, который был окутан
Горящим облаком. Никто не смог
Узреть его открытым. А затем
Грааль исчез. Но каждый рыцарь видел
Лицо собрата, словно в нимбе света.
И рыцари все разом поднялись
И друг на друга, онемев, глядели
До той поры, пока я, наконец,
Вновь голос не обрел и не дал клятву.
Поклялся перед всеми я, что буду —
Из-за того, что не узрел Грааля —
И год и день искать его, покуда
Его я не увижу, как сестра —
Монахиня увидела. А следом
За мной дал клятву Галахад и славный
Сэр Борс, что был кузеном Ланселота,
И Ланселот, и многие другие.
Но всех шумнее клялся сэр Гавейн»[171].
Спросил монах Амвросий Персиваля:
«А что Король? Он тоже клятву дал?»
«Нет, – Персиваль ответил. – Короля
Там с нами не было[172]. В тот день, с утра,
От мерзостных разбойников сбежав
Из их вертепа, в замок наш явилась
Поруганная дева, умоляя
О помощи. В земле были ее
Златые волосы, а на руках
Царапины краснели от колючек
Терновника. Была ее одежда
Разодрана, как паруса на судне,
Попавшем в шторм. И двинулся Король
Выкуривать из улья рой позорный
Тех диких пчел, которые такой вот
Мед делают в его владеньях. Но
Все ж чудо приоткрылось и ему,
Когда он возвращался в Камелот
Долиною, уже покрытой тьмою.
«Смотрите, – глядя вверх, вскричал Король, —
Как утонули в тучах крыши замка!
Помолимся, чтоб не были разбиты
Они ударом молнии». Был дорог
Артуру тот наш замок, ибо в нем
Он с рыцарями часто пировал,
И не было чудесней замка в мире.
О, если бы ты, брат, увидеть мог
Наш мощный замок! Был давным-давно
Он Мерлином построен для Артура.
Всё на холме священном Камелота,
И мрачный, пышный град – за крышей крыша,
За башней башня и за шпилем шпиль —
Вдоль рощи, и лужайки, и ручья —
Стремится к замку мощному Артура,
Построенному Мерлином. Скульптуры,
И каждая из них – волшебный символ,
Наш замок украшают, опоясав
Его в четыре яруса[173]. Стоят
На нижнем – звери, рвущие людей,
Чуть выше – люди, бьющие зверей,
На третьем – совершенные бойцы,
На верхнем – люди, у которых – крылья,
А надо всеми – статуя Артура,
Изваянная Мерлином, в венце
И с парою остроконечных крыльев,
Что к Северной звезде[174] устремлены.
Часть статуи, что смотрит на восток,
Венец и крылья – сделаны из злата
И так сверкают при восходе солнца,
Что люди в дальних далях, чьи поля
Язычники опустошают часто,
Их видя блеск, кричат: «Король наш – с нами!»
А если бы ты, брат, видал наш зал!
Его не сыщешь выше и просторней!
В нем на двенадцати огромных окнах
Показаны двенадцать битв Артура.
И свет, который падает на стол,
Течет сквозь все двенадцать битв великих.
Там есть окно с восточной стороны,
Где озеро синеет, на котором
Артур находит меч Экскалибур.
А с запада – напротив – есть другое —
Пустое. Кто распишет то окно?
Когда и как? Наверное на нем,
Когда все наши войны завершатся,
Навек исчезнет меч Экскалибур.
Так вот, Артур помчался к замку в страхе,
Что Мерлина великое творенье
Подобно сну пропасть внезапно может,
Охваченное пламенем могучим,
Которое не знает сожаленья.
И в замок въехал он, и я увидел,
Взглянув наверх, дракона золотого,
Сиявшего для всех, кто в замке был.
А вслед за Королем вступили в замок
Те, кто сжигал разбойничий вертеп.
Чела их были темными от дыма
И обожженными, а их оружье
Порубленным. Среди их ярких лиц
И наши, озаренные виденьем,
И там и тут виднелись. И тогда,
Увидев, что весь замок пребывает
В волнении – одни давали клятвы,
Другие возражали им – Король
Спросил меня, ибо к нему стоял я
Всех ближе: «Персиваль, что здесь случилось?»
Когда я, брат, поведал о виденье
Моей сестры и прочем, лик его
Стал мрачным, как случалось с ним, когда
Прекрасный чей-то подвиг был напрасным.
И он воскликнул: «Рыцари мои!
Будь с вами я, вы не дали бы клятву!
О горе мне!» Но храбро я ответил:
«Будь с нами вы, Король мой, вы бы тоже
Такую клятву дали». – «Да, – сказал он. —
А ты, храбрец, не видел ли Грааля?»
«Нет, государь, святыню я не видел,
Я только слышал гром и видел свет.
Вот почему я клятву дал, что буду
Искать ее, покуда не увижу».
Стал рыцарей выспрашивать Король,
Узрел ли кто из них Святой Грааль.
А рыцари в ответ: «Нет, государь,
Поэтому-то мы и поклялись».
«Послушайте, – сказал Король Артур, —
Здесь облако вы видели, а там,
В пустыне, что хотите вы увидеть?[175]»
