Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1
4. МЕДВЕДЬ И ЛИСИЦА
Медведь хвалился,
Что он из всех зверей
И жалостливей, и добрей,
И мертвых никогда касаться не решился.
Лисица молвила: «Тебе хвала и честь
За милосердие такое;
Но лучше б, куманек, тебе покойных есть
И дать живым — пожить в покое».
Бесстыдный лицемер хоть любит злом вредить,
А хочет добрым слыть.
103. В ПАМЯТЬ МИЛЫМ
В какой стране долина роз погибших,
Где вновь цветут их прежние цветы?
В какой стране приют друзей почивших?
Где вновь узреть их милые черты?
Живет ли то, чем сердце наше жило,
И мысль о нас еще ль хранит оно?
Нас любит ли что прежде нас любило?
И далеко ль — от нас разлучено?
И долго ли разлуке сей продлиться?
Не спрашивай, о сердце, у судьбы;
Таинственный покров не прояснится.
Мы, смертные, — безвестного рабы.
Но верь тому, что живо провиденье,
Что солнце есть, хоть скрылось в глубину;
О, верь тому! Есть в смерти возрожденье.
Зима полей — готовит нам весну.
О. М. СОМОВ
Орест Михайлович Сомов (1793–1833) известен преимущественно как критик и беллетрист. Поэтическая деятельность не была для него определяющей, однако в начале 1820-х годов представляла собою довольно заметное явление. Обедневший потомок старинного дворянского рода, Сомов родился в Волчанске, на Украине; образование получил в одном из частных пансионов, затем в Харьковском университете. Первые его стихи появились в 1816 году в «Украинском вестнике» и в «Харьковском Демокрите». На протяжении 1816–1817 годов он печатает здесь многочисленные стихотворения «на случай», эпиграммы, эпитафии и т. д. Около 1816 года Сомов переезжает в Петербург и в 1818 году избирается членом Обществ любителей российской словесности и любителей словесности, наук и художеств. Он сотрудничает в «Благонамеренном» и «Соревнователе», печатая здесь басни, переводы и переделки образцов легкой и анакреонтической поэзии (Парни, Дезожье) и т. д. В 1819–1820 годах Сомов совершает заграничную поездку, посетив Польшу, Германию, Францию, и знакомится с современной французской литературой и театром. В 1820 году Сомов возвращается в Петербург и теснее сближается с кругом А. Е. Измайлова; он — постоянный посетитель и салона С. Д. Пономаревой, где носит прозвище-псевдоним «Арфин». В 1821 году своим разбором перевода Жуковского из Гете «Рыбак» Сомов открыл полемику группы Измайлова против «новой школы словесности». На стороне «михайловцев» и В. Н. Каразина он оказывается и во время известного конфликта в среде «соревнователей» 15 марта 1820 года.
В 1822–1823 годах Сомов пишет ряд памфлетов, эпиграмм и критических разборов, направленных против Дельвига и Баратынского. Его имя постоянно упоминается и в ответных полемических выступлениях дельвиговского кружка. Вместе с тем позиция Сомова не есть позиция «антиромантика»: в начале 1820-х годов он делает перевод антиклассицистской сатиры Бершу и обращается к творчеству Байрона. Значительное влияние на Сомова оказывает и атмосфера общественного подъема 1820-х годов; в его поэтическом творчестве появляются произведения ораторского жанра, с ярко выраженной гражданской окраской. Такова «Греция» (1820) — одно из лучших произведений филэллинистической литературы периода декабризма; теми же настроениями проникнуты и переведенные им «Записки полковника Вутье о нынешней войне греков» (1825), популярные в декабристских кругах. С 1821 года Сомов активизирует свою деятельность в «ученой республике», сближается с Рылеевым и Бестужевым, принимает участие в издании «Полярной звезды» и «Соревнователя», где в 1823 году печатает свою наиболее значительную литературно-теоретическую работу «О романтической поэзии». Статья эта — результат изучения западных литератур и трудов теоретиков романтизма (г-жи де Сталь и др.), а также собственных занятий Сомова русским и украинским фольклором — обосновывает необходимость национальной поэзии, «неподражательной и независимой от преданий чуждых».
После восстания 14 декабря Сомов был арестован, однако освобожден, за неимением данных о его участии в деятельности тайного общества. В 1826–1829 годах он — постоянный сотрудник «Северной пчелы», где печатает критические статьи и переводы; он выступает (в «Северных цветах» и других альманахах) и со своими оригинальными повестями, на материале преимущественно украинского быта и фольклора. Профессиональный литератор, Сомов вынужден добывать себе средства к существованию исключительно литературным трудом. В 1829 году, порвав с Булгариным, Сомов переходит к Дельвигу и становится одним из ближайших его сотрудников по изданию «Северных цветов», а затем (в 1830–1831 годах) «Литературной газеты». К поэзии в это время он обращается лишь случайно. Умер Сомов в 1833 году[134].
104. КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
(Опыт русского размера)
Поднимались от востока тучи мрачные,
Облегли вокруг грядами синий свод небес;
Ветры буйные, крылаты, сорвались с оков,
Всею силою ударили по безднам вод.
Закипело непогодой море черное,
Клокотала вся пучина от движенья волн,
Застонали вдалеке скалы кремнистые,
Белой пеною покрылся брег утесистый…
Между волн, в средине моря, сквозь туманну даль,
То мелькнет, то снова скроется в волнах корабль;
Ветр порывный, раздирая паруса его,
Быстро мчит и повергает в треволнение;
С свистом снасти оторвавши, носит в воздухе;
От качанья мачты с скрыпом преломляются.
Корабельщики, трудами утомленные,
Потеряли всю надежду избавления;
Смотрят вдаль — там берега к ним улыбаются,
Но мгновенье — берега от глаз сокрылися;
Смутный взор они низводят в море шумное —
Море, бездны разверзая, вторит: гибель вам!
К небесам, в слезах, с мольбою обращаются —
Небеса, облекшись в тучи, шлют к ним молнии
И громами подтверждают: нет спасения!
И, вперив унылы очи в воды пенные,
На корме стоит в печали нежный юноша:
Вздохи тяжкие стесняют грудь высокую,
И струятся током слезы по лицу его;
Горьки жалобы со стоном вырываются:
«Нет! не видеть мне бесценной, милой родины.
Здесь погибну невозвратно я в седых волнах;
Не готовь мне ласк приветливых, родимая!
Не прижмется сын твой радостно к груди твоей;
Я умру — и ты не примешь вздох последний мой!
Не согреет поцелуй подруги милыя
Сих ланит, запечатленных смертной бледностью;
Не вдохнет она дыханьем уст малиновых
Жизни в грудь сию, навеки охладевшую;
Не откроют слезы, льющиесь из глаз ее,
Сих очей, сном непробудным отягчаемых!»
Так стенал, — но буря, с яростью взорвав валы,
Понесла корабль стремительно ко грудам скал,—
С громом рухнувшись о камни, расщепился он,
Лишь обломки полетели в брызгах вверх и вниз;
И пловцы, стремглав низвергшись в хляби черные,
Смерть безвременну впивают с влагой мутною…
Всех пожрала их пучина ненасытная
И изринула тела их на песчаный брег!
105. ИСТОРИЯ
Не помню где, в какое время,
Татар неугомонно племя
С оружием и пламенем в руках
Набег на область учинило
И всюду смерть, пожар и страх
Перед собой распространило.
Их лютый Кузлу-хан
Столицей овладел и, свой покинув стан,
Перебрался в нее. Там всё пленяло чувства
Сего питомца диких стран:
Признался верный мусульман,
Что услаждают жизнь приятные искусства;
Но более всего
Обворожала взор его
Стоявшая близь царского чертога
Златая статуя работы мастерской
И с надписью такой:
«Царю, в котором чтили бога,
Царю, который был владык земных красой:
В нем мудрость с благостью святой соединялась,
И славе дел его вселенна удивлялась!»
Прочтя сии слова, суровый хан сказал:
«Вот памятник бесценный!»
И, с уважением смотря на лик священный,
Историю сего царя он знать желал.
И что же в оной прочитал?
«Сей царь, — нельстивая история вещает, —
Вселенной в казнь был грозным небом дан;
Был бич отечества и подданных тиран;
Вопль утесненных им еще не умолкает!»
Остолбенел татарский хан,
Окончив чтенье!
«К чему ж, — вскричал он в удивленье, —
Когда история нам правду говорит,
Ложь статуе бесстыдно льстит?»
— «Я разрешу твое недоуменье! —
Татарину один придворный отвечал.—
Сей памятник царю при жизни был воздвигнут;
А истину об нем историк написал,
Когда он смертью был постигнут».
106. СОЛОЖЕНОЕ ТЕСТО
