Павел Нерлер - Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности
100
Любопытно и характерно! – что из сотни с лишним стихов лишь одно имеет посвящение – М.Ц. («Я руки простирал, пустые горсти…») (с. 34–35) и еще одно прозрачное, по адресу, озаглавлено – «Без пояснения» (с. 36–37).
101
Район Тбилиси.
102
Как правило, это не эпитеты, а именно частные автологические определения – еще одно проявление поэтики доподлинности.
103
Есть еще один случай, когда словосочетание приобретает некую официальную закаменелость с легким оттенком нарицательности (Петр Первый, Иван Грозный и т. д.)
104
В этой связи на память приходят названия некоторых картин любимого Цыбулевским Пиросмани, например «Миллионер бездетный и бедная женщина с детьми» и др.
105
Я напоминаю еще раз, что эти специфические инверсии присущи именно прозе, а в стихах – кроме разве что заголовка одного из них: «Итог неутешительный», – их генезис иной (см. выше).
106
Этот прием нередок у Мандельштама, Ахмадулиной и других любимых Цыбулевским поэтов.
107
Посмотрите, как обрадовался Цыбулевский, найдя нечто подобное, близкий строй мыслей у Александра Блока: «Рецензируя „Фауста” в переводе Холодковского, Блок возражал против однозначности одного места перевода: „…этому месту надо дать ту же двойственность, которая свойственна великим произведениям искусства” (там должен был слышаться крик не одного страдания, но и освобождения от него. Сравните у самого Блока такие „антиномии”, как „радость-страданье – одно”, „Любовь-вражда”). Двойственность – не недостаток, а высокое достоинство. В собрании сочинений Блока есть еще одно упоминание этого просящегося в термины понятия: „…настоящее, то есть двойственное” (Анкета на Некрасова)» (РППВП, 32).
108
Именно так понимал поэзию Осип Мандельштам. Свой «Разговор о Данте», где дано наиболее цельное и вызревшее выражение поэтического кредо, он начинает так: «Поэтическая речь есть скрещенный процесс, и складывается она из двух звучаний: первое из этих звучаний – это слышимое и ощущаемое нами изменение самих орудий поэтической речи, возникающих на ходу в ее порыве; второе звучание есть собственно речь, то есть интонационная и фонетическая работа, выполняемая упомянутыми орудиями. // В таком понимании поэзия не является частью природы – хотя бы самой лучшей, отборной – и еще меньше является ее отображением, что привело бы к издевательству над законом тождества, но с потрясающей независимостью водворяется на новом, внепространственном поле действия, не столько рассказывая, сколько разыгрывая природу при помощи орудийных средств, в просторечье именуемых образами» (ОМ. 3; 216). // Близкие мысли высказывал и Велимир Хлебников, другой крупный поэт ХХ в. В частности, он также указывал на двойственность поэтического слова, но несколько в ином ракурсе, столь же важном и необходимом для этой главки. В статье «О современной поэзии» (1920) он писал: «Слово живет двойной жизнью. // То оно просто растет как растение, плодит друзу звучных камней, соседних ему, и тогда начало звука живет самовитой жизнью, а доля разума, названная словом, стоит в тени, или же слово идет на службу разуму, звук перестает быть „всевеликим” и самодержавным; звук становится „именем” и покорно исполняет приказы разума; тогда этот второй вечной игрой цветет друзой себе подобных камней. // То разум говорит „слушаюсь” звуку, то чистый звук – чистому разуму. // Эта борьба миров, борьба двух властей, всегда происходящая в слове, дает двойную жизнь языка: два круга летающих звезд» (Хлебников В. Собр. соч.: В 6 т. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000–2006. Т. V. С. 222).
109
На этих же страницах Цыбулевский проводит интересное сравнение цветаевского отношения к слову с отношением Мандельштама и Заболоцкого.
110
Цит. по: ВШ, 41.
111
Металлические «кошки», надеваемые в Грузии на обувь при прохождении по крутым и скользким склонам.
112
Мандельштам О. Разговор о Данте. М., 1967. С. 13. Ср. у самого Мандельштама в стихотворении «Средь народного шума и спеха»: «Я узнал, он узнал, ты узнала…» Вообще корнелюбие свойственно Мандельштаму (см. «Грифельную оду» и многие другие стихи), особенно позднему, но он любит, чтобы однокоренные слова не стояли рядом, не кричали друг другу в ухо, а аукались в гулком просторе, были бы разъединены строкой, строфой, а то и не одной.
113
Река под Марнеули.
114
То есть он стремился к тому же, что сам подметил у Цветаевой (РППВП, 13): «Обратим внимание на анафору: „– очи выколоть он хочет, – / Ночи хочет…” Обычно анафора (единоначатие)… обогащает стих одним только звуком, но у Цветаевой и смыслом».
115
Формула из «Разговора о Данте» О. Мандельштама.
116
Письма Марины Цветаевой // Новый мир. 1969. № 4. C. 203.
117
Вот широкоизвестная поэтическая реализация этого принципа: «Это шествуют творяне, Заменивши Дэ на Тэ…» (Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л., 1933. Т. V. С. 228–234 (из статьи «Наша основа»)).
118
Характерно, что все они – кроме «человекоптица» и похожих слов из стихотворения «Кубачинский орнамент» – употреблены исключительно в прозе.
119
Нечто похожее – обозначающее колдуна слово «ведьмак» – обнаружил и сам Цыбулевский у Цветаевой (РППВП, 16): «Украинский мужской эквивалент „ведьмы”, слово удивительно точное и понятное».
120
О книге стихов см., например, одноименную статью А. Кушнера в журнале «Вопросы литературы» (1975. № 3).
121
Вот еще одна стилистическая особенность Цыбулевского. Иногда он дает такие сильные (или столь многочисленные) эпитеты или определения, что определяемое существительное становится несущественным и, следовательно, несуществующим (проще говоря, отсутствует). Вот две строчки-примера из дагестанского цикла стихов (с. 52): «…Здравствуй, медное в черном нагаре» или «Оглянись, несущая кувшины…».
122
Цыбулевский пишет (РППВП, 35): «У Цветаевой явственна тенденция повторения – точно зеркало ставится перед словом, слово обнаруживает свойство, обратное текучести – цепкость».
123
Ср. у Ахмадулиной, в сборнике «Струна» (1962): «…Припоминается мне снова, / что там, среди земли и ржи, / мне не пришлось сказать ни слова, / ни слова маленького лжи». Или: «…Мне невтерпеж, мне невтерпеж / от влажности, от полнолуния, / и я брожу, как полоумная. / – Вам не в Тергеш? – Мне не в Тергеш».
124
Хлебников В. Неизданные произведения. М., 1940. С. 367. Приводя эту цитату, Ю. М. Лощиц и В. Н. Турбин в своей интересной статье «Тема Востока в творчестве В. Хлебникова» пишут: «Внимание Хлебникова привлекало свойственное… тюркским языкам стремление к агглютинации, к „склеиванию” слова, понятия из разнородных или, напротив, из тавтологически повторяющих друг друга, почти тождественных по смыслу или звучанию корней… Бросается в глаза, что, воспроизводя не всегда ясный рационалисту-европейцу прихотливый ход „мусульманской мысли”, Хлебников-языкотворец часто придает русскому слову агглютинационный характер. И с большой степенью вероятности можно утверждать, что по законам агглютинации… склеивал образы и Хлебников-художник» (Народы Азии и Африки. 1966. № 4. С. 160).
125
Так же как и «тяп-ляп», «чудо-юдо», «шито-крыто» и т. п.
126
Гелатский монастырь XII–XIII вв., примерно в 3 км от Кутаиси.
127
Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1972. С. 374.
128
Тынянов Ю. Н. О Хлебникове. Проблема стихотворного языка. М.: Советский писатель, 1965. С. 293–293.
129
Такова же природа и самого «гнутого слова»: наши представления о механизме семантической трансформации слов при их сближении направляются к образу сгиба, деформации смысловых оттенков, способствующих сцепке, зацепке слов друг за друга.
130
Именно отсюда исходит то ощущение спрессованности слова, которое производят и стихи, и проза Мандельштама независимо от того, короткий перед нами стих или длинный, критическая статья или прозаическое произведение.
131
Это, на мой взгляд, – случаи злоупотребления подтекстом.
132
Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1972. С. 357.
133
Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1972. С. 376.
134
Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1972. С. 356. Об этой же особенности поэзии Ахматовой – о «двустворчатой строфе с неожиданным выпадом в конце» – писал и О. Мандельштам в статье «Буря и натиск» (Русское искусство. 1923. № 1).
