Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940

Звенит трамвай. Гудят автомобили.
Москва – в рабочем подвиге своем,
Он радостен, его мы полюбили,
В нем наша жизнь, в нем наших сил подъем,
В нем героизм, на свете небывалый,
Взметнувший к небу флаг кремлевский алый.

Рать дворников – у каждого двора –
Сгребает снег, заткнув за пояс полы.
Снует народ по улицам с утра,
Отцы к делам спешат, а детвора
Всех возрастов стремится в школы.
Еще зима, мороз. Деревья голы.
Но дни длинней. Весенняя пора
Не за горой – для нас, для миллионов
Живых людей, сынов и дочерей
   Великой родины своей,
Но не для тех предателей, шпионов,
Уж не людей, а бешеных зверей,
О чьих делах взволнованно и гневно
Читаем мы в газетах ежедневно.

   Народный суд своим лучом
Нам осветил такие злодеянья,
Такие вскрыл преступные дела,
Что смерть сама, как мера воздаянья,
На этот раз уж кажется мала!
Но кара есть страшней: перед потомством
Всплывать среди презреннейших имен
Изменников, чей облик заклеймен
Чудовищным, подлейшим вероломством'

Троцкистским ядом брызжущие псы.
Не веря в мощь рабочей диктатуры,
Не видя героической красы
Ее могуче-творческой культуры,
Пыталися, презренные гнусы,
При помощи японской и немецкой
Определить последние часы
   Страны советской!

Последние часы пришли – для них:
Они в лихом угаре просчитались
   Как в силах собственных своих,
Так в силах тех, с кем сообща пытались
Поджечь, взорвать наш всесоветский дом.
Они теперь стоят перед судом.
Наш приговор услышат эти звери.
По их делам им судьи воздадут.
В последний раз за ними хлопнут двери.
   Их уведут.

Мы ж на постах своих, больших и малых,
Крепя стальную мощь родной страны,
Для подвигов, на свете небывалых,
Все силы отдадим, что нам даны.
А силы наши – нет им точной меры!
Герои шахт, герои – стратосферы,
Герои красных воинских рядов,
Готовые с оружьем всех родов,
Не дрогнувши ни пред какою кликой,
Встать на защиту родины великой.
   Родимых сел и городов, –
Герои все искусства и науки,
   Герои фабрик и полей.
Все, головы чьи заняты и руки
Работой не для вражьих прибылей
Какого-то фон Дрэкка иль За-дсу-ки,
Различных лишь рисунком вензелей,
Мы знаем, ставя творческие вехи:
Из темных нор, из потайных щелей
Ползут враги, чтоб ставить нам помехи, –
Их вылазки тем злей и тем подлей,
Чем явственней у нас растут успехи!
   Успехи ж наши таковы,

   Что только для фашистской головы
– По тупости ее, по узколобью –
Не ясно то, что умным не в секрет:
Сколь ни велик был вражий тайный вред
В Донбассе ли, в Сибири ли за Обью,
Но этот вред в гигантский разворот
Всего того, что создал наш народ,
   Вошел вредительскою дробью,
Чувствительным, но исправимым злом,
   А не решающим числом.

Рубцы вреда какие б ни остались,
   Враги жестоко просчитались:
   Изменники их подвели
Значением троцкистского подспорья,
Продажею украинской земли,
   И Приамурья, и Приморья.
Сорвали мы предателям их торг,
Готовность их к условиям кабальным:
Перед судом предательский восторг
   Звучит распевом погребальным.
Пощады нет. Она исключена
Для этого клубка змеино-злого, –
В сближенье с ним не только это слово.
Кощунственна уж мысль о нем одна!

Пред всей страной, пред родиною милой,
Сыновнею любовью прозвучав,
Как родина, пронизан гневной силой,
Как родина, спокойно-величав,
О сказочной красе ее расцвета,
Разя гадюк, проникших к нам во двор,
Вот петь о чем он призван, стих поэта,
   В ответ на вражий заговор.
Пусть он звучит, как песня боевая,
   И пусть прислушается к ней
Тот враг, что, нас фашистски отпевая,
Забыл, что нас вывозит не «кривая»,
   А мощь народная, живая,
   Та мощь, которой нет сильней!

В какой башке – немецкой иль японской –
Созрела мысль – нас сокрушить войной,
   Нас, пятилеткою двойной
Ковавших бронь не башни вавилонской,
   А грозной крепости стальной?!
   Страна, где радостной культурой,
Куда ни глянь, все расцвело кругом,
   Она ль не справится с врагом,
Как справилась с враждебной агентурой,
С бандитами, что шайкою понурой
   Теперь стоят перед судом?
Исход борьбы – он нам заране ведом.
   Разведчики предсмертным бредом
   Кончают подлую борьбу.
Их господа пойдут за ними следом.
Они пожнут такую же судьбу!

Вокруг сраженного внезапной смертью друга
Соратники-бойцы тесней сомкнули строй.
Смертельным приступом сердечного недуга
     Из строя выведен герой.
Спадает прядь волос на мрамор лба холодный.
Ты ль это, наш Серго, кипуче-огневой?!
Нет, нет, не умер, ты, наш рыцарь благородный:
Ты нашей гордостью останешься живой.
     Он будет с нами – образ твой,
     Когда грозовые всполохи
Определят врагам их роковой удел.
Твое бессмертие в бессмертье наших дел,
В величье ленинской и сталинской эпохи!

Он навсегда войдет в потомство,
Наш славный Новиков-Прибой.
Как поучительно знакомство
С его причудливой судьбой!

Самодержавья воздух спертый
Еще нам легкие травил,
Когда себя «Матрос Затертый»[15]
В литературе объявил.

Но духоте невыносимой
Мы дали бой, Октябрьский бой.
И вот – на мир на весь «Цусимой»
Взгремел наш Новиков-Прибой.

Наш Силыч – силой крепкой налит.
Рабоче-творческий аврал
С высокой мачты он сигналит,
Литературный адмирал.

Он смотрит с зорким напряженьем,
Чтоб враг не мог нас обойти.
– Вперед, к великим достиженьям
На нашем творческом пути!

В столице царской, знаменитой.
Вдыхая утреннюю мглу,
С сумой, газетами набитой,
Стоял газетчик на углу.
Он изучал прохожих взглядом,
Привыкши быстро узнавать,
Кому с какой начинкой-ядом
Газету свежую совать.

О «Новом времени», газете,
Все знали: орган в «сферах» – свой,
Сам царь читал его в клозете,
День начиная деловой.
«Нововременские герои»
Для «сфер» готовили «меню».
Щедрин, однако, в веки кои
Не зря перекрестил в «Помои»
Нововременскую стряпню.
В ней, кроме всякой дряни прочей,
Была излюбленная ось:
Она была антирабочей
И провокаторской насквозь.
Блестя на вид иным нарядом,
В суме – с «Помоями» рядком –
«Речь» изъяснялась тонким ладом,
Иным, культурным языком.
Она сочилась тоже ядом,
Но яд приправлен был медком,
Медком кадетской изготовки.
Она юлила с первых строк:
«Мы понимаем… забастовки,
Когда они… кадетам впрок,
Чтоб напугать рабочим „зверством“
Всех тех, кому „пора понять“,
Что лишь кадетским министерством,
Его искусным лицемерством
Рабочих можем мы унять.
Мы капиталу грунт распашем,
Мы для него расчистим путь!
Да не угодно ли взглянуть,
Как в „Современном слове“ нашем
Мы „красной тряпкой“ ловко машем,
Дабы рабочих обмануть!»

Газет указанных семейка
В переднем чванилась ряду,
За ними – шустрая «Копейка»
Рвалась в рабочую среду,
Рядилась пряником сусальным,
Соединяла с тоном сальным
«Демократический бутон»
И приложеньем премиальным,
То новогодним, то пасхальным,
Манила в желтый свой притон.
С ее блудливою «программой»
И вороватою рукой
Мерзавку эту эпиграммой
Нам отбивать пришлось такой:

        Билет
     Варшавской лотереи,
        Жилет,
     Лакейских две ливреи,
        Чулки,
     Бумажные ботинки,
        Брелки,
     Секретные картинки,
        «Эффект!» –
     Мазь для особых целей,
        Комплект
     Резиновых изделий,
        Одна
     Продажная идейка.
        Цена
     За весь товар – копейка!

«Да ведь рабочие пусты же!
Да с революцией – провал!»
«Луч» ликвидаторский бесстыже
Всей этой швали подпевал:
«Мы ликвидируем подполье!
Легальность! Лозунг наш таков.
Лишь крепче надо взять в дреколье
Вот этих вот – большевиков!
Они культурным нашим классам
Прямые вестники грозы.
Они нашли дорогу к массам,
Бунтуют темные низы!»
Тяв! Тяв! И шмыг скорей под лавку.
Поставим ли себе в упрек:
Мы ликвидаторскую шавку
Стегали вдоль и поперек!

В столице царской, знаменитой,
Вдыхая утреннюю мглу,
С сумой, газетами набитой,
Стоял газетчик на углу.
Вот покупатель. Кости крепкой.
Взял «Речь». (Глаза врагам отвесть.)
Сверкает взор под жухлой кепкой.
«Как с „Правдой“? Вышла?» – «Вышла. Есть.
Да пристав тут порол горячку:
За „Правду“ дал мне по горбу».
«Но ты успел припрятать?..»
«Пачку!»
«Куда?»
«Часть – в мусорную тачку,
Часть – в водосточную трубу».
«Я заберу всю пачку!»
«Ладно».
«Сочтемся вечером с тобой!»

Так вышла «Правда». Не парадно.
Не на парад ведь шла, а в бой,
В бой беспощадный, в бой кровавый
С ордой народных палачей,
С царем, с помещичьей оравой,
Со сворой хищных богачей,
С «нововременскою» отравой
И ложью подлой и лукавой
«Речей», «Копеек» и «Лучей».
Пред большевистскою бойницей
Трепались вражьи языки,
Мотались длинной вереницей
Жандармы, темные шпики, –
Иуда Троцкий за границей
Грозился взять ее в штыки.
Но «Правда» била гневом, смехом
Царя и всех его псарей,
Кадетов, крытых лисьим мехом,
И ликвидаторских угрей.
Путь расчищая к новым вехам,
Гремел враскат рабочим эхом
Гром большевистских батарей!

В огнях всемирного всполоха
Шла поступью громовых лет
Несокрушимая эпоха
Несокрушимейших побед.
Путь «Правды» стал светлей и шире,
Ее слова гремят в эфире,
Свивая славу наших дней,
И места нет такого в мире,
Где б не прислушивались к ней.
Гордясь любовно именами
Своих испытанных вождей,
Сквозь гул борьбы, сквозь дым и пламя,
Сквозь клевету, которой с нами
Боролся Троцкий, черный змей,
Фашист природный и злодей,
Мы пронесли ее как знамя,
Как рупор ленинских идей!
Ее страницы – диадемы
Из строк, в алмазной чьей игре
Бессмертные сверкают темы
Для героической поэмы
О героической поре!