Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940
На том стоим!*
Кто говорит, что нет защитников у них,
Опричь фашистов лишь одних?
Защитники нашлись – не здесь, а за границей:
Де Брукер с Адлером, Ситрин
И Шевенельс, сойдя с перин
Четырехглавою блудницей,
Склонилися над скорбною слезницей:
«Ах, пощадите их!» – они Москве самой
Шлют вопль «интернациональный».
Так, где покаран враг прямой,
Вздох скорбный выдает, где враг потенциальный.
Предатели! Прожженные дельцы,
Агенты шустрые купивших вас банкиров!
Где были вы, когда от Троцкого гонцы
Неслись в бандитский «центр», а эти подлецы
Убийц готовили и прятали концы?
Где были вы, когда сражен был честный Киров?
Ваш негодующий читали мы протест?
Хоть пальцем вы тогда ударили о палец?
А нынче вы строчить пустились – гнусный жест! –
Письмо – защитный манифест!
На чем вы прирастить хотите капиталец?
Презренье наше – вам ответ!
Другого нет!
Товарищи! От вражьих берегов
К нам не последняя направлена торпеда,
Учитесь узнавать врагов!
Учитесь узнавать врагов!
Где враг разоблачен, там верная победа,
Там меньше наших жертв, там злой подпольный гад,
Ползущий слепо, наугад,
Скорее попадет – пусть знают то все гады! –
Туда, где нет – и быть не может – им пощады!
Как гнусно пел бандитский хор!
Скорей, скорей на свет, на воздух, на простор,
К работе творческой, ликующе-отрадной
Из атмосферы этой смрадной!
Последние слова бандитов. Приговор
Заслуженный, неотменимый.
Как призрак злой, ночной, лучами дня гонимый,
Уходит он, преступный сбор,
Несущий на себе проклятье и позор.
С какою затхлостью, с какой мертвящей гнилью
Соприкоснуться нам пришлося в эти дни,
Когда судили мы всю эту камарилью.
Она не выдала нам всей своей «родни».
Убийцы пред судом хитрили.
Они не все договорили,
Не всех пособников назвали нам они.
Дела преступные творили
Они ль одни?!
Мы выявить должны – и покарать – и этих,
Покамест числящихся в нетях,
Всех потакавших им и помогавших им
Блудливо-пакостных лжецов, хамелеонов,
Скрывавших замыслы бандитов и шпионов.
Мы выявить их всех должны. На том стоим!
На том стоим – бойцы с присягою двойною!
Пред революцией и пред родной страною!
Двуединая волна*
Рать фашистская ретива,
Разухабистая рать.
Нет особенного дива,
Коль она на два мотива
Начинает сразу врать.
В чем тут дело, разбери-де!
От фашистов свет узнал,
Что Москва теперь в Мадриде
Свой имеет филиал:
«Весь народный фронт испанский
Есть создание Москвы!»
«План Москвы раскрыт гигантский!»
Вот открытья каковы.
Вопль фашистский стал неистов:
Ври, что мочи, вперегиб!
«Если б не было фашистов,
Весь бы мир уже погиб!»
«Мы на страже!»
«Мы на страже!»
«Караул!»
«Пожар!»
«Горим!»
В озверело-диком раже
Голосят Берлин и Рим.
«Поддержать мы вас готовы! –
Подголоски верещат. –
Большевистские основы
Без того уже трещат!»
«Украина – без бананов:
Все бананы выбил град!»
«На Москву идет Стаханов!»
«Отделился Ленинград!»
Больше слухов! Больше мути!
В ход любую дребедень!
Дичь нелепую до жути
Преподносят каждый день.
Позабывши брех вчерашний,
Порют дичь на новый лад:
«Возле Сухаревой башни
Коминтернский был парад!»
«Генералу Агитпропу
Боевой вручен приказ:
Взять Европу! Сжечь Европу!
Надо кончить с ней зараз!»
Идиотству нет предела.
В чем тут, собственно, секрет?
Это все по сути дела
Предвоенный буйный бред.
Это подлинные знаки,
Что готовится война:
Впредь до газовой атаки,
До начала самой драки –
Одуряющие враки,
Лжи газетной белена.
Как ни подл и ни циничен,
Как ни глуп фашистский бред,
Он по-своему логичен,
Как логичен всякий вред,
Гной больного организма,
Паралич, идиотизм, –
Как логичны для троцкизма
Терроризм и бандитизм!
Троцкий!.. Вот где грязи – вдвое!
Вот фашистский где герой!'
Вот чей вой в фашистском вое
Лейтмотив дает второй.
Клеветнического штаба
Омерзительный солист,
Вот кто выпрыгнул, как жаба,
На болотно-смрадный лист!
Вот кто знает все каналы
Журналистского жулья,
Вот кто прет материалы
Для фашистского вранья,
Вот кто страхи нам пророчит
И, кривя змеиный рот,
Наш народный суд порочит
И порочит весь народ!
Есть народная примета
(У народа глаз остер).
Про брехливого валета
Говорит примета эта:
«Шибко ехал, пятки стер!»
Троцкий пятки стер и совесть.
Смрад! Предельная черта!
Нам портрет такой не в новость:
Троцкий – с пеною у рта.
Он владеет редким даром:
Из провала лезть в провал.
«Балалайкиным» недаром
Ленин сам его назвал,
Да «Иудушкой» впридачу
Тож назвал его не зря.
Вот поставил кто задачу –
Срыть основы Октября.
Только рыла не хватило.
Не хватило? Наплевать.
Стал фашистское кадило
Гнус продажный раздувать.
Уличенный в бандитизме,
Он в Норвегии кривит,
На «невинном» журнализме
Он отъехать норовит, –
Искупитель он – дер Миттлер –
Не своей совсем вины,
Он кой-что строчит, хейль Гитлер,
Ради сына и жены,
В амстердамском желтом сите
Он просеян до зерна.
«Вот де Брукера спросите!
Вот спросите Ситрина!»
Эти ж милые персоны
От услуг таких не прочь,
Рады врать на все фасоны,
Чтоб преступнику помочь.
А пока там суд да дело,
Троцкий («Я еще живой!»)
Подвывает оголтело
Под фашистский злобный вой.
Ждем последнего «этапа»,
Остается он один:
«Троцкий с паспортом гестапо
Срочно выехал в Берлин!»
Там прямой приют бандиту,
Там он, мстить нам дав зарок
За друзей своих и свиту,
Обретет себе защиту…
На большой ли только срок?!
Вот откуда непристойной
Клеветы, грязна, мутна,
Как из ямы из помойной,
Льется, плещет жижи гнойной
Двуединая волна!
Привет!*
К пятидесятилетию т. Серго Орджоникидзе
Полвека прожито. Геройский пройден путь.
В привете нелегко осилить эту тему.
Родной Серго, большой поэт когда-нибудь
Из биографии твоей создаст поэму.
Сердечных чувств своих к тебе мы не таим,
Хотя не склонны мы к сердечным излияньям.
Отважнейший боец – ты дорог нам своим
Орджоникидзовским особым обаяньем.
Сегодня в честь твою рекордно сталь куют,
И уголь, и руду рекордно подают.
Недаром стал твой фронт стахановскою школой.
Сегодня в честь твою гремит в стране салют
Всей артиллерии промышленно-тяжелой!
Мы знаем планы всех фашистских штаб-квартир.
Ну, что же? На удар взбесившихся задир
Ответим мы таким стремительным ударом,
Что скажет вся страна, весь пролетарский мир:
«Серго! Промышленно-стальной наш командир,
Салютовали мы в твой юбилей недаром!»
Советской родины преображая лик,
Одев ее в бетон, чугун, стальные балки,
Среди великих ты по-своему велик,
Несокрушимейший, кристальный большевик
Формовки ленинской и сталинской закалки!
Серго, прими мое словесное «литье».
Частица дел твоих есть и в моем занятье.
Рукопожатья всех – и в том числе мое –
В горячем сталинском прими рукопожатье!
Хэй! или «доктор голода»*