Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

«Гонец!» — позвал он, и с плеча
Легко скользнула епанча,
И сел к столу. А на дворе
В вечерней меркнущей заре
Сверкал мороз, воспламенен
Шелками праздничных знамен.

Гудел и плыл со всех сторон
Широкий колокольный звон.
В него народный гул влился —
Звучали всюду голоса.
Казалось, Переяслав полн
Гуденьем человечьих волн.

И чутко вслушивался он
В могучий гул, в счастливый звон,
В биенье сердца своего,
В неслыханное торжество.
Ни разу с юных лет еще
Так не дышал он горячо.

Всё было! Распря и поход,
И первый подвиг Желтых Вод,
И Корсуня победный клик,
И Берестечка страшный миг,
И Золотых ворот рассвет —
Всё было в бурной смене лет.

И он увидел пред собой
Дома, что снежною гурьбой
Вокруг майдана вознеслись
В морозный день в седую высь.
Людей предстала череда —
Всех, кто сейчас пришел сюда,
Кто к этой площади пришел
Из стольких городов и сел.

И в упоенье торжества
Шептал он слышные едва
Свои заветные слова:
«Украйна. Дружба. Русь. Москва».
И слышал клич своих друзей,
Могучий клич громады всей:
«Пускай объединимся мы
Навеки с русскими людьми!»

И нынче день настал, когда
Надежда наконец тверда
И Украину не страшат
Шляхетский мрак, магнатский ад,
Султанской каторги корма,
Глухой Туретчины тюрьма,
Не устрашает и само
Бахчисарайское ярмо.

Он поднял очи. В синей мгле
Белеет свиток на столе.
Рубин горит на булаве,
Граненный мастером в Москве.
Он руку вытянул с пером,
Порывисто на свитке том
Поставил подпись. Пусть Москва
Прочтет сердечные слова
Про то, что славный день пришел
И к единенью нас привел!
Он с кресла властно поднялся,
В глаза входящему впился.

«Всё выслушай, что я скажу, —
Лети на север, к рубежу,
Что б ни случилось, донеси
Письмо в Москву, к царю Руси!»
— «Ты так велишь, да будет так», —
Ответил коротко козак,
Отвесив гетману поклон.
На грудь посланье спрятав, он
Из дома вышел. На дворе
Всё было в звездном серебре.
Чуть слышно — близки ль, далеки —
Перекликались сердюки.

Козак задворками бежал
Туда, где конь у тына ждал.
Две тени — смотрит он во тьму —
Загородили путь ему:
«Куда спешишь, козак? Постой!
Не выпьешь, что ли, в день такой?»
Но строго отстранил гонец
До края полный поставец:
«Пить с вами нынче не хочу.
Ступайте прочь, я не шучу,
Хоть мы знакомы — видел вас
Меж слуг Выговского не раз».

«Знакомы, говоришь? Ну что ж!» —
Блеснул в руке у парня нож,
И выпал, и задребезжал.
Врага к земле козак прижал.
К нему приблизился другой.
Во мраке хрип и вздох глухой.

Козак поднялся. Двое тех
Бегут и топчут рыхлый снег.
И прямиком к коню гонец
Спешит. Добрался наконец,
Пистоли взял, суму берет.
«Мчись, добрый конь, лети вперед,
Мчись живо на Московский шлях!»
И конь уже летит в полях.

Козак на север держит путь,
Козак не хочет отдохнуть.
Копыто снег примерзший бьет,
И гулом в поле отдает.
Вокруг безлюдье, снежный хруст,
Взъерошен ветром каждый куст.

Всё глуше ночь. Не рассвело.
Мелькнуло в стороне село.
Ни шелеста, ни каганца.
Никто не глянул на гонца.
И только мертвый панский дом
Встал на пригорке снеговом;
Глядит он, черный, как Кощей,
Пустыми дырами очей.

«Лети, мой добрый конь, лети,
Не спотыкайся на пути
И не храпи, встав на дыбы,
Увидев виселиц столбы.
Они торчат уже шесть лет,
Проклятого Яремы [53] след.

Глянь, может, у столба того
Терзали батьку моего.
Встань, закусивши удила,
Здесь, на пожарище села.
Так точно и мое село
Когда-то пеплом полегло,
Когда татарский тлел огонь,
Последний след степных погонь».

И конь стучит копытом в лед.
Ночь миновала. День встает.
И на распутье двух дорог
Козак въезжает в хуторок.
Здесь, возле хаты у плетня,
Поставил потного коня.

Но времени на отдых нет…
И на прощанье молвил дед:
«Сынок, в дороге не зевай!
Забилась татарва в наш край.
Немало хищников сюда
Шлет за добычею Орда».

Козак в пистоле взвел курок.
Коня козак пришпорил в бок.
Конь, отдохнув, ускорил бег.
С дубов упал пушистый снег.
И вдруг — как молния светла —
Вонзилась в древний дуб стрела.

Вперед! Метнулся конь, летит.
А сзади лес ревет, свистит.
Но ждет, продравшись сквозь кусты,
Татарин у лесной черты,
Блеснул зубами, гикнул: «Гей!»
И вот аркан взвился, как змей.

И дернулся козак в седле,
Рванул — нельзя: плечо в петле.
Чуть не свалился он с седла.
Но мигом сабля рассекла
Тугой, закрученный аркан.
Он взвел пистолю. Басурман
Качнулся, двинулся вперед
И рухнул в снеговой замет.

Гонец в селе укрыл коня.
Насилу он дождался дня.
И снова путь: леса, поля,—
Черниговская шла земля.
Следы пожаров. Битый шлях.
Козачьи стражи на полях.

Меж тем угадывал козак
Людской молвы и слухов знак:
На эту землю снарядил
Свои разъезды Радзивилл:
Пускай, надолго присмирев,
Холоп запомнит панский гнев!

На третий день пути в лесу,
В глухую въехав полосу,
Козак увидел пред собой
Отряд рейтаров голубой.
Те спешились и впятером
Осматриваются кругом.

Он пролетел бы мимо них,
Да панский прихвостень в тот миг
Заметил шапку козака,
Червонный шелк его шлыка.
И весь отряд по лозняку
Вдогон помчался козаку.

Один пальнул, другой пальнул.
Пошел снегами дальний гул.
И дали дальние гудят.
Споткнулся конь, рванул назад,
И пена капает с удил.
Тут наобум он своротил
С дороги на поле. Но вдруг
Упал козацкий верный друг.
Козак залег за скакуном.
Рейтары мчатся напролом.
Стреляй, козак! Один готов.
Другие рыщут меж кустов.
Блеснул оттуда выстрел их.
Козак молчит. Козак притих.
Всего три пули у него,
Гостинцев только и всего.

И выстрел вновь загрохотал —
Двух всадников недосчитал
Пан Радзивилл. Но у гонца
Ползет шнурочком кровь с лица.
«Ужели в поле упаду,
В Москву с посланьем не приду?»
Нет, он не сложит головы,
Он доберется до Москвы!
Ни князь Литвы, ни польский пан,
Ни хана крымского аркан
Его не в силах отвести
С прямого, верного пути!

И вот опять он взвел курок,
На гибель третьего обрек.
Но не успел нажать курка, —
Чья эта метко бьет рука?!
И тонко вскрикнул и в овраг,
Как сноп, свалился третий враг.
Уж не мерещится ли — там
В кафтане алом по снегам
Бежит стрелец, спешит к нему,
Его пистоля вся в дыму.

«Ишь как подались наутек!
Да ты не ранен ли, дружок?
Садись! Я голову твою
Тряпицей, что ли, обовью.
Куда, козак, лежат пути?»
— «В Москву… Я должен довезти
Посланье». — «Значит, по рукам!
Спешу в Москву ко сроку сам
И я, стрелецкий старшина,
С посланьем от Бутурлина».

Стрелец подвел коня. Сквозь бор
Они летят во весь опор.
И скоро Сейма синий лед
Им из тумана предстает.
«Гляди, козак, на те поля —
Вон там Московская земля».

И конь двух побратимов мчит,
Копытом по снегу стучит,
Шумят леса. Гудят шляхи.
Дым вьется. Кличут петухи.
Блеснула снежная Ока
В глаза стрельца и козака.

«Скажи, стрелец, скорей скажи:
То не Москвы ли рубежи?
От переяславских ворот
Я мчусь, как мне велел народ,
Везу народную судьбу.
Кровь черным запеклась на лбу.
Но что мне рана, что мне кровь!
Со смертью встретился бы вновь,
Лишь бы Богдановы слова
Читала радостно Москва!»

«Гляди, козак, смелей гляди!
Там золотятся впереди
Хоромы, башни, купола;
Там, беспокойна и светла,
В просторах зимней синевы
Горит краса моей Москвы».

И по речному льду вперед
Обоих добрый конь несет.
Так, из последних сил гоня,
У стен Кремля сошли с коня.

«Ну что ж, козак! Окончен путь.
Входи же в Кремль и счастлив будь,
Ждет златоглавая Москва
Того письма, как торжества».

«Стрелец, мой друг и брат родной!
В дороге долгой и прямой,
В неравном, помнишь ли, бою
Сберег ты жизнь и честь мою».

И в знак любви и в дружбы знак
Целует спутника козак.
У Спасской башни, у ворот,
Снимает шапку и несет
Тот свиток, что народом дан,
Посланье, что писал Богдан.