Борис Бухштаб - Поэты 1840–1850-х годов

Когда в полдневный жар так сладостна прохлада
Душистых яворов и листьев винограда,
Усталый селянин, вхожу я в темный грот,
А там, под зеленью аканта, нимфа вод,
Нагая, белая, склонясь на полог дерна,
Роняет из кудрей холодной влаги зерна
И дремлет, опершись на руку головой,
Венчанной тростником и влажною травой.

Бор желтеет над поляной,
Вьются по́ ветру листы…
Для чего ж венок румяный
На головке носишь ты?

Видишь: ива да березы
Грустно дремлют у пруда;
Лепестками вялой розы
Вся усыпана гряда.

С жаром лета помертвела
Ярких венчиков семья;
Лишь нарцисс остался белый
На могиле бытия.

Еще блестит лазурь твоих прекрасных глаз,
Но взор их — моря холоднее;
Цвет розы на щеках мгновенно не погас,
Но с каждым днем они бледнее.
Так вянет лилия на сломанном стебле;
Ее не греет луч рассвета,
И венчик, полный слез, наклонится к земле,
Лишенный запаху и цвета.

Мне жаль тебя, дитя! Напрасно хочешь ты
Прикрыть улыбкою страданья:
Тоска мрачит и взор и бледные черты.
Так над развалинами зданья
Висит на башне плющ и цепью вековой
Каймит расселины снаружи —
Кудрявый, молодой, и свежий, и живой,
Внутри — поблекнувший от стужи.

Друг! не всегда цветут холмы,
Блестит луна в узор сиреней…
К чему же слабые умы
Томить обузой размышлений?
Не лучше ли беспечно лечь
Под ясень иль платан высокой
И, кудри, павшие до плеч,
Опрыскав амброю востока,
Прославить Бахуса?.. В груди
Разгонит он туман неверный.
Беги же, мальчик, остуди
В ручье столетний сок Фалерна!
Зови к нам Лидию скорей;
Всё чудно в ней: уста, ланиты;
А пряди черные кудрей
В роскошный венчик ловко свиты.

          Синела ночь. Из каждого куста
          Курилися цветов благоуханья..
В томленьи, жаркие полураскрыв уста,
                       Впивала ты мои лобзанья.
Руками гибкими меня во тьме обвив,
Надежнее плюща, когда по ветвям ив
Он вьется, ты клялась моею быть… Давно ли?
И вот уже другой красу твоих кудрей
Целует, Лидия, и вкруг твоих дверей
                       Развесил мирт и каприфолий.
Но ты, соперник мой, хотя бы ты владел
Рядами портиков на берегу Пактолы
И под оливами твои тучнели долы, —
                       Тебя печальный ждет удел:
                       Поверь, часы блаженства минут,
Пройдут, как облако по выси голубой,
                       И будешь ты, как я, покинут,
                       И улыбнусь я над тобой.

Сошлися мы порой унылой;
Ты поздно улыбнулась мне,
Когда все чувства пепл остылый
Покрыл в душевной глубине…

К чему теперь твое участье?
На мне блестит взор теплый твой,
Как солнце после дней ненастья
Блестит над скошенной травой…

Я знаю над Рейном утес.
В сияньи луны, как лилея,
Там часто, воздушнее грез,
Является мне Лорелея.

В лице и на сердце печаль,
Взор ищет и манит кого-то,
И дева в лазурную даль
Всё смотрит, блуждая у грота.

Блаженство, быть может, хоть раз
Блеснет ей за годы страданья…
Но тщетно в полуночный час
Ждет бедная фея свиданья…

Глаза потемнели от слез,
И сердце изныло в надежде…
А Рейн о гранитный утес
И плещет и бьется, как прежде.

Отрадно умереть подобно блеску дня
                         В багряном зеркале залива:
Как бледная звезда, к земле лучи склоня,
                         Угаснуть тихо, молчаливо.

Отрадно умереть, как светлая роса
                         От жара сохнет над листами;
Исчезнуть, как певиц крылатых голоса,
                         Как звуки арфы под перстами.

Отрадно умереть, как в воздухе полей
                         Цветов уносится куренье,
Когда летит оно из венчиков лилей,
                         Как фимиам благодаренья.

Но нет! Не будет смерть избранников легка,
                         Тиха, как запада мерцанье;
Нет! не исчезнешь ты, как аромат цветка
                         И струн минутное бряцанье…

Нет! ты пройдешь над миром без следа,
                         Но прежде скорбь твою разрушит силу
И сердце разобьет на части, и тогда
                         Сойдешь ты, мученик, в могилу.

Певец, когда на голос свой
В сердцах людей ты ждешь созвучья, —
Пой не весну любви живой,
Но темной жизни злополучья…

Затем, что многим не дано
Изведать в мире наслажденья,
Но в каждой груди есть зерно
Тяжелой скорби и сомненья.

«Блажен, кто от забот житейских вдалеке,
Как древле смертные, возделывает просто
Волами почву на отцовском уголке,
                 Не зная лихвенного роста;
Кто, видя моря гнев, в испуге не дрожит,
Кого труба врасплох не пробуждает к рати
И кто подалее от Форума бежит
                 И от порогов сильной знати, —
Но виноградных лоз окрепнувший росток
Венчает с тополем высоким; или сучья
Пустые режет и, к пеньку привив глазок,
                 Ждет большего благополучья;
Порой любуется на свой мычащий скот
                 В уединении долины;
Стрижет пушок овец или отжатый сот
                 Сбирает в чистые кувшины.
Когда ж чело свое, венком из наливных
Плодов нарядное, поднимет осень с пашни,—
Как рад он!.. Груши рвет с деревьев прививных
                 И пурпур гроздьев — дар всегдашний
Тебе, Приап, тебе, садовых рубежей
Блюститель, батюшка Сильван!.. Пришла охотка —
Под старым падубом прилег, где посвежей,
                 Не то в густой траве… Там кротко
В высоких берегах, журча, скользят ручьи,
В лесах чиликают, не умолкая, птицы,
И тихим говором бегущие струи
                 Зовут сон легкий на ресницы.
Когда же, ливнями и снегом холодна,
Зима Юпитера закрадется, что ж? — в эти
Дни рыщет селянин со сворой, кабана
                 В расставленные гонит сети;
То петли редкие на жердочках, шаля,
Готовит для дроздов прожорливых; в засаду
Поймает зайца иль бродягу журавля,
                 Приятную за труд награду.
О, кто б не позабыл среди таких затей
Тревоги тяжкие любви?.. Когда ж супруга
Хозяйство бережет и миленьких детей,
                 Сабинянка ль она иль юга
Дочь загорелая, апулянка; когда,
К приходу мужнину, она очаг прилежно
Сухим валежником наполнит, и, стада
                 Загнав за плетень хлева, нежно
Доит раздутые сосцы, и сладких вин
Из бочки льет, несет непокупные блюда, —
Не надо устриц мне, прославленный Лукрин,
                 Ни камбал, никакого чуда,
Которых гонит к нам на берега зима
Восточным ветром! Нет, ни рябчики, ни даже
Пеструха-курица нумидская сама
                 Не сходят в мой желудок глаже,
Чем эта сочная маслина, на отбор
Снятая со стеблей, или благоуханный
Щавель, иль проскурняк, целебный тем, кто хвор,
                 Иль агнец, Термину закланный.
Да, любо за такой трапезою взглянуть,
Как сытые волы идут домой, с натуги
Усталые, влача с полей в обратный путь
                 Уж опрокинутые плуги,
А там, под ларами, лежат счастливцы слуги».

Так Алфий-ростовщик, беседуя, решил
Сам быть помещиком, для вожделенной цели
Об идах[68] деньги все из росту воротил —
И… снова отдал в рост их через две недели!