Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Есть библейское преданье про Самсона и Далилу,
Что во сне его остригла, отняла былую силу.
И враги его связали, после выкололи вежды, —
Вот какую злую душу прячут женские одежды!
Пылкий юноша, мечтая, ты бежишь за нежной феей,
А луна, как щит округлый, золотится над аллеей,
Разукрашивает зелень сетью пятен и полос…
Знай, что женщин ум короток не в пример длине волос.
Опьянен ты негой ночи, феерическими снами, —
Но они — в тебе, и только… Обратись-ка лучше к даме:
Дама тотчас защебечет про воланы, ленты, моды, —
А твое-то сердце бьется вдохновенным ритмом оды!
Если девушка головку на плечо твое склонила,
Положись на свой рассудок, вспомни, кем была Далила.

Спору нет, она красива… Так младенчески чиста!
Засмеется — и две ямки появляются у рта,
Улыбнется — и на щечках слева ямочка и справа,
Ямки всюду — и на пальцах, и у каждого сустава.
Не худа и не дебела, да и ростом в самый раз, —
Можно думать, что нарочно для объятий родилась.
Ей под стать любая фраза, и безделье, и занятье,
Как и всем другим красивым, ей идет любое платье.
Речь ее всегда приятна, и молчанье иногда.
Словно песню вспоминая, лень природную балуя,
Говорит: «Уйди отсюда!», понимай: «Иди сюда!»
Ходит томно, полускромно, словно жаждет поцелуя…
Вот на цыпочки привстала, губы губками достала —
И в тебя проникла тайна… И тепло и чудно стало —
Это чары поцелуя, сила женственной души!..
О как были бы с желанной дни и ночи хороши!..
За ее румянец томный ты в восторге жизнь отдашь…
Прихотница королева, с королевой юный паж…
А в глаза ее заглянешь, и покажется в тот миг, —
Цену жизни, цену смерти ты воистину постиг.
И, отравлен болью сладкой, очарован мукой нежной,
Подчиняешь ей единой вольных мыслей мир безбрежный.
Влажный взор ее припомнив, поклянешься, что из пены
Не прекрасней засияли очи Анадиомены[59].
В забытьи, где дремлет хаос, как ни мчались бы часы,
С каждым часом все желанней для тебя ее красы.

О, иллюзия! Неужто не приметил ты тотчас,
Что улыбка этих губок — смесь привычек и гримас!
От красы ее для света нет ни радости, ни прока, —
Лишь твою младую душу губит попусту жестоко!
Тщетно выгнутая лира на семи струнах желала б
Прозвучать твоим стенаньем, всей тоскою смертных жалоб.
И в глазах твоих напрасно отразятся сказок тени,
Как в мороз на стеклах окон ветви сказочных растений,
Ведь на сердце зной палящий… Тщетно просишь: «Посвяти мне
Думы все! Зальюсь слезами, воспою их в светлом гимне!»
Но она понять не может, что влечешься к ней — не ты,
Что в тебе живущий демон жаждет нежной красоты.
Он смеется, стонет, кличет, сам же свой не слыша клич,
Жаждет женщины: он хочет самого себя постичь…
Он ваятелем безруким бьется в диком исступленье,
Вдруг оглохнувшим маэстро в наивысший миг творенья,
Не достигнувшим вершины с нежной музыкою сфер,
С их вращеньем и спаданьем в мире вечных числ и мер.
Знать ли ей, что этот демон жаждет взять ее в модели —
Мрамор с шеей голубицы и ресницами газели.
Он не требует, чтоб жертва умерла на алтаре,
Как в античности священной — мы в иной живем поре, —
Там закалывали деву из почтения к святыне,
Если скульптору служила дева образом богини.

Демон сам себя постиг бы… На костре своем сожжен,
Он воскрес бы, и, воскреснув, сам себя познал бы он.
И, любовью ненасытной проникаясь все страстнее,
Он язык свой, как Гораций, изломал бы в адонее[60].
Он в мечты свои вобрал бы и лесов могучий рост,
И ручьев немолчный ропот, и всевечный пламень звезд.
В миг таинственный блаженства, для страдальца непривычный,
Может быть, в его зеницы заглянул бы мир античный,
Он ее боготворил бы, пред любимой преклоняясь,
И молил бы о спасенье у ее невинных глаз.
Для нее его объятья вечно были б горячи,
Он лобзаньями согрел бы хладных глаз ее лучи,
От его любви огромной растопились бы каменья.
Перед ней склонив колени, он утроил бы моленья,
От нахлынувшего счастья он бы мог в безумье впасть,
А любил бы он все жарче, все бурней была бы страсть.

Знать ли ей, что мир могла бы подарить тебе, любя,
Если б бросилась в пучину, устремясь постичь тебя.
Лучезарным звездным светом залила б твои глубины?..
Улыбнулась полусветски, взоры ханжески невинны.
Будто вправду ей понятно… Характерные черты…
На земле прослыть им лестно тенью вечной красоты.
Слыть ли розой между женщин или женщиной меж роз
Ей приятно… Но попробуй ей задать такой вопрос:
Кто ей люб из трех влюбленных? И от статуи античной
Не останется намека: станет сразу же практичной,
Ну, а ты, с умом и сердцем, ширмой был. Ведя интрижку,
Там, за ширмой, обольщала дама глупого мальчишку.
По салонам проходил он мелким шагом акробата,
Оставляя за собою волны слов и аромата.
Сам в прыщах, цветок в петлице, — он вперял в нее лорнет,
Весь — творение портного, им и создан и одет.
Или в карточной колоде все ей годны короли?
Или в сердце у кокетки все по комнатке нашли?
Дама глазками стреляет и лавирует при этом
Между старым ловеласом и неопытным валетом.
Тут возможна и ошибка: разберись-ка ты, изволь,
Кто ценнее — лев бульварный или пиковый король?
Ты любовник демоничный — так с тобой она монашка…
А пред пиковым монархом — запылала, дышит тяжко,
Тучи страсти заклубились, в холод глаз ее нахлынув,
И сидит она веселой, ногу на ногу закинув,
Для нее умен и статен этот круглый идиот…
И к чему мечты? В природе все по правилам идет.
Тут ни правда не поможет, ни другой предмет излишний, —
Вот извечная преграда перед нашей правдой вышней.

Пылкий юноша, мечтая, ты бежишь за нежной феей,
А луна, как щит округлый, золотится над аллеей,
Разукрашивает зелень сетью пятен и полос, —
Знай, что женщин ум короток, не в пример длине волос.
Опьянен ты негой ночи, феерическими снами, —
Но они — в тебе, и только… Обратись-ка лучше к даме:
Дама тотчас защебечет про воланы, ленты, моды, —
А твое-то сердце бьется вдохновенным ритмом оды!
Этот камень состраданье отродясь не посетило,
Если ты здоров рассудком, отойди: она — Далила.

Ах, зачем не владею
Волшебством превращенья,
Мастерством чародея
Или мага уменьем?
Стал бы зеркалом ясным,
Чтоб изведать блаженство
Отражать ежечасно
Черт твоих совершенство…
Стал бы гребнем красивым,
Все бы нежил и гладил
С восхищеньем ревнивым
Непокорные пряди…
Стал бы ласковым ветром,
Что в игривом старанье
Шевелит неприметно
На груди одеянье…
Стал бы сном, что витает
В мирном сумраке ночи
И любовно смыкает
Утомленные очи…
Но, увы, не владею
Волшебством превращенья,
Мастерством чародея
Или мага уменьем.

Что не люблю я мир земной,
Понять вы не сумели.
Но почему же ни одной
Не смог достичь я цели?

Душа моя полна обид,
Она, устав от пыток,
Одни страданья мне дарит,
А их и так избыток.

Мне ввысь стремиться суждено
За вечным идеалом.
Мечтать о том, что не дано, —
О счастье небывалом.

Недосягаемый мираж,
И нет пустыне края.
За призрак этот жизнь отдашь,
Его не понимая.

Недвижно царствует всегда
Он в тишине пустынной.
Не так ли царствует звезда
Над черною пучиной?

Ему, быть может, не слышна
Тревога этих жалоб…
Порой холодная волна
Настичь его желала б.

О, сколько прежде пролилось
И льется ежечасно
Молений жарких, горьких слез —
Бесцельно и напрасно.

Теперь направить их куда ж,
Чтоб скорбь развеять дымом?
Все поднимается мираж —
Он стал недостижимым.

Он стал загадкой навсегда,
Хранящей отдаленность,
Былого черная звезда —
Бессмертная влюбленность.

Она — граница и предел,
В ней все моря и степи,
Но разгадать ты не сумел
Ее великолепий.

Не любят нас — не оттого ль
Любить мы вечно будем?
Такая огненная боль
Дается свыше людям.