Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений
XIV. ИЗ ИОАННА СЕКУНДА[154]
Слаще нектара поцелуй Неэры,
Весь он дышит души росой душистой,
Миром нардовым, тмином, киннамоном,
Медом, что собирают с гор Гимета
Или с розы Кекропа медуницы,
И, замкнув непорочным воском сота,
Мед слагают в плетеную корзину.
Если много мне дашь твоих лобзаний,
Получу я внезапно дар бессмертья
И богов наслажусь нетленным пиром.
Но, молю, не дари такого дара,
Иль богинею стань со мной, Неэра.
Не хочу без тебя богов трапезы,
Даже если бы золотое царство,
Как Юпитеру, мне вручили боги.
ПЕСНИ[155]
Ich bin bei dir; du seist auch noch so ferne
Du bist mir nah!
Die Sonne sinkt, bald leuchten mir die Sterne.
O, warst du da!
Goethe
I. ЭЛЕГИЯ[156]
Под яблоней я плачу и тоскую,
Зову тебя, дышу тобой одной,
И белые цветы, склонясь, целую
В пустом саду, печальною весной.
Не заменит их легкое лобзанье
Цветущих уст и нежной груди зной.
Где вы, мечты роскошного свиданья,
В пустом саду, печальною весной?
К твоим губам, как к розовому раю,
Вотще тянусь, безумный и больной…
Кто так страдал, как я теперь страдаю
В пустом саду, печальною весной?
II. «Я лежу, зачарованный сном…»
Я лежу, зачарованный сном,
В небе — влажная, синяя даль.
Гиацинт ли расцвел за окном,
Голубеет ли нежный февраль?
Только сердце готово зацвесть,
Только песня трепещет, звеня…
Кто принес мне весеннюю весть,
Что ты вечно любила меня?
В небе — трепет лазоревых струй,
Где-то снега февральского хруст…
Чую полный весны поцелуй
Так мучительно розовых уст.
III. «Ты порвала семьи святые узы…»[157]
Ты порвала семьи святые узы,
И бросилась в избытке первых сил,
Куда тебя звала улыбка музы
И юности неукротимый пыл.
И я тогда покинул дом мой сирый
И за тобой в чертоги суеты
Пришел, как встарь, с твоей любимой лирой:
Я мог дышать лишь только там, где ты.
И чуждая до этих пор стихия
Откликнулась на зов моей струны,
И стали мы по-новому родные,
Еще родней, чем были в дни весны.
Но не забудь родимые чертоги,
Где ты цвела, когда была дитя,
Где вечный мир, и мраморные боги
Тебя всё ждут, задумчиво грустя.
Потух очаг без попеченья милой,
И одинок в Элизии пустом
Печальный друг, кого ты так любила,
Хоть только раз ему призналась в том.
Но нависают тучи грозовые…
Приди, молю, в осиротелый храм,
Где жду тебя, чтоб снова, как впервые,
Молитвенно припасть к твоим губам.
IV. «Я тебя не беспокою?..»[158]
Я тебя не беспокою?
Ты не сердишься на ласки?
Или друга жаль,
Что, обняв меня рукою,
Ты задумчивые глазки
Устремила в даль.
Всё, что сердце мне томило,
Все сомненья отлетели,
Ясно впереди.
Голова моя почила,
Словно в зыбкой колыбели,
На твоей груди.
V. «Померкло театральное крыльцо…»[159]
Померкло театральное крыльцо.
У фонаря потухшего мелькнуло
Последнее актерское лицо.
Тебя всё нет… Ужели обманула?
Но ты идешь, последняя из всех.
Как ты опять прекрасна нестерпимо!
Как чудно обрамляет черный мех
Твое лицо, горящее от грима!
Какая ты сегодня? Ты полна
Беспечных ласк и детского задора,
Или опять устала и больна,
И нет огня в зеленой влаге взора?
Прости меня, но ждал я целый день,
И возроптал душой неблагодарной…
О, если б хоть какая-нибудь тень
В твоей душе, как солнце, лучезарной!
VI. «Твое лицо, разгорячась от краски…»
Твое лицо, разгорячась от краски,
Душистей и нежней.
Родная, отдохни. Как полон ласки
Послушный бег саней.
Забудь толпу, шумящую, чужую,
Где ты пленяла всех.
Ведь мы — вдвоем, и робко я целую
Твой милый, черный мех.
Но ты уйдешь, и вновь во мгле морозной
Один останусь я…
Когда поймешь, что не идти нам розно,
О чудная моя?
VII. «Моя обетованная земля…»[160]
Моя обетованная земля,
Где медленно и равномерно
От белых стен вечернего Влахерна
Несется благовест на тихие поля!
Там, там порог обетованный,
Там розой юности украшенный чертог…
Туда приду, и у любимых ног
С последнею мольбой поникну бездыханный.
ПОЭМЫ[161]
Miser Catulle, desinas ineptire
Et quod vides perisse perditum ducas.
Catullus. VIII
I. ЛЮБОВЬ ПОЭТА[162]
I
Ты помнишь, как, в последних числах мая,
Явились мы в твой радостный Эдем,
За юных дев бокалы подымая,
Смеясь всему и счастливые всем,
У светлых вод, в лугах земного рая,
Стряхая пыль задач и теорем?
Окончив алгебры экзамен тяжкий,
Гордился я студенческой фуражкой.
Подругами другими заняты
Казались мы. Но за игрой наивной
«Donne moi la rose» сказала томно ты,
И голос твой, звенящий и призывный,
Во мне зажег неясные мечты:
Заметил я движенья ножки дивной,
Румяный зной ребяческой щеки
И губок розовые лепестки.
Еще дитя, ты годы обманула,
Все лепестки спешила развернуть:
Мои глаза невольно притянула
Цветущая младенческая грудь,
И что-то сладко сердце мне кольнуло,
В него влились предчувствие и жуть,
И я стоял перед тобой влюбленный,
Впивая взор, весенний и зеленый.
Ах, как боялся я, что оскорблю
Тебя моей любовью. Шли недели,
А я не смел сказать тебе: «люблю»,
Не смел сознать, что я уж близко к цели
И что пора причалить кораблю.
Но строгие октавы надоели:
Милей твой метр, изысканный Кузмин,
Воспевший булку, Палатин и тмин.
II
Сердце бьется, сердце радо!
Как под тенью винограда
Вкусен кофе поутру!
Знаю, все б узнать желали,
Я в кого влюблен, в тебя ли,
Или в старшую сестру?
Завели опять шарманку,
Что влюблен я в гувернантку,
А она совсем глупа:
В дело спиритизм пустила,
Думает, что всех пленила,
Даже твоего papa.
Впрочем, на руку мне это.
Захвативши томик Фета,
Огибаю огород.
Утра час и тих, и сладок.
Ну как меж клубничных грядок
Платье красное мелькнет?
Угрожаем близким гробом,
Старый пес с отвисшим зобом
Чуть идет, клонимый сном.
Очарованные мысли
Спят, как тучи, что повисли
Над березовым холмом.
Отчего ж из-за березы
Мне в лицо дохнули розы?
Ты проходишь, взор склоня…
Неумытая, из спальни,
Ты уж бегала к купальне…
Как белеет простыня!
III
Ночь осенняя полна разлуки
И невинной полудетской ласки.
Пожимаю маленькие руки,
Всматриваюсь в узенькие глазки.
Сердца моего биенье слушай,
Лучше слов оно тебе расскажет…
Вот и ваш балкон под дикой грушей,
Скоро спать моя малютка ляжет.
Нет, любви моей ничем не выдам,
Нет, ничем тебя не оскорблю я,
И прощаюсь с равнодушным видом
И не добиваюсь поцелуя.
Будет он когда или не будет?
Губ твоих вкушу ли аромата?
Или девочка моя забудет,
Как поэт любил ее когда-то?
Нет, я верю, этого не будет,
Бог меня так больно не обидит.
Кто тебя — ах! — кто, как я, полюбит
И моя малютка это видит.
Всё, что в сердце есть горячей ласки,
Вам одним, глаза моей голубки,
Узкие, бессмысленные глазки,
Маленькие розовые губки.
И один я на скамейке круглой,
Небо черное горит звездами.
Вот звезда скатилась и потухла
Над безмолвными, поблекшими садами.
Лишь ручей лепечет под горою,
Как бывало майскими ночами,
Только сердце мое, полное тобою,
Всё исходит плачем и стихами.
Только встанет солнце, я уеду,
Много дав на чай милой прислуге:
Как и нынче, все придут к обеду,
И ты вспомнишь об отсутствующем друге.
Звезды падают, и льются слезы…
Не усну я, вспоминая об отъезде.
К утру белые померзнут розы…
Холодно сияние созвездий.
IV
Его ты любишь и любима.
Глядишь с улыбкой херувима,
И все тобой умилены,
Да, он хорош: высокий, стройный,
Вполне, вполне тебя достойный,
Вы так прекрасно влюблены!
В избытке собственного счастья,
Ты внемлешь с ласкою участья
Напев моих влюбленных строф.
С какой улыбкою змеиной
Сказала мне твоя кузина:
«Оставьте: ей не до стихов».
Мне, право, ничего не надо…
О, что за горькая отрада:
При свете тусклого огня
До утра плакать в кабинете
О том, что не было на свете
Певца, несчастнее меня.
II. МОСКОВСКАЯ ПОЭМА[163]