Галактион Табидзе - Стихотворения

Когда огонь взлетает ало
И ураган зовет к борьбе,
Быть равнодушным не пристало,
Молчанье не к лицу тебе.

Пусть город сумрачный печален,
Пусть Млечный Путь в плену у тьмы,
Из лабиринтов и развалин
На путь просторный вышли мы.

Как мне забыть в такое время,
Что ясность глаз твоих вечна,
Что доблесть, признанную всеми,
Не может омрачить вина!

О, пери нежная, давно я верую
В один лишь светлый май, но не в мистерию.

Что спорить с бездарью? Схоронят заживо!..
Не надо, братцы, мне бессмертья вашего.

Читать не стану я тома бессмыслицы,
Сам уж я как-нибудь смогу возвыситься.

Снова уступы, провалы, теснины,
Снежных наметов следы ледяные,
Темной завесой прикрылись вершины,
Долам оставив заботы земные.

Снова пройду по тропе перевала
И у Сиона паду на колени…
Жизнь моя, сколько же ты бедовала,
Как неотступны минувшего тени!

Что же ты медлишь, оркестр поднебесный?
Грянь золотыми смычками рассвета
Новую песнь над разверзнутой бездной,
Нимбом зари осеняя поэта.

Если ты вне игры — не советую тщетно
Поминать вечера фантастических лет.
Это замкнутый круг. Эта боль безответна.
Но ты ловишь ее запоздалый привет.
И сиротства печать проступает на лицах.
Налетает тоска — и на нас нет лица.
Но удастся ли нам с непогодою слиться?
Как без девы Марии дожить до конца?

Или всё — тлен и прах? Или, мне не в пример,
Вам уже опостылел бедняга Бодлер?

Или Шелли уже с бородою Гюго?
А Мюссе? А Верлен?
                             А отверженный Каин?
Он опять одинок? И, как я, неприкаян?
А Эйнштейна тень над грядою веков?

В сумерках вспомнились вдруг отчего-то:
Вьючная лошадь на дальнем холме,
Роща над тинистой гладью болота,
Призрачность тонких стволов в полутьме.
Краски минувшего небо ночное
Вызвало снова из бездны глухой, —
И до рассвета вздыхали со мною
Ветер да стебли соломы сухой…

Вот мальчугану исполнилось семь.
Май. И — поляна. И — птица…
Песенка в лодке — ниспослана всем!
Небо — лазурнее ситца.

Парус, развернутый там, в вышине.
Годы провел в золотистом челне —
Семь или семь с половиной —
Моцарт, и Шелли, и бедный Шенье —
Вдруг накатили лавиной.

С ними еще семилетье ушло.
Заново юный родился:
Сны золотые волной унесло.
В бурю покой обратился.

У кораблей обнажилась душа.
Души — до дна обнажились.
Море зверело, преграды круша.
Вал, бесноватый, унес малыша.
В бездну фрегаты ложились.

…Пуля пронзила его сгоряча.
Раненный в битве последней,
Так и запомнится он — алыча
Тонкая, светлая, словно свеча —
Снова малыш семилетний.

Сорвалась легенда потоком, лавиной —
О женщине дальней, умершей, как лебедь,
И мы, паладины надежды единой,
Познали с тобой одинаковый трепет.

Как будто в мороз, сквозь завесу тумана
Мы оба явленье одно увидали,
И вот опьянели мы, брат мой названый,
Ты — снегом своим, я — струей цинандали.

Да слышит Бальмонт — в зачарованном круге
С тобой мы сошлись, не смущенные далью.
И встретились степи немые Калуги
С исконною нашей грузинской печалью.

И облако стояло, как фрегат
В спокойном море. Небо было сине.
Воображенье вдоль прибрежных линий
Влекло меня — увидеть бы фрегат!
А там, где мирно высился фрегат
И радуга несла свой хвост павлиний,
Я плыл, надеждой радужной объят,
И облик мира был как облак синий,
И облако сияло, как фрегат.

Не для того ли грузинской иду стороною,
Чтоб оглядеть, как бывало, просторы родные,
Чтоб и сегодня в пути пребывали со мною
Облик твой нежный и кудри твои смоляные.

Вновь мне дарована утра заря золотая,
Снова весна надо мной ворожит хлопотливо,
Чтобы оттаяло сердце, и душу до края
Страсть затопила высокой водою разлива.

Видишь, ничто не погибло! Хребтов вереница,
И вековые деревья, и наши селенья —
Всё уцелело… И слышится, близится, длится
Песня блаженная, песня о счастье спасенья.

Не могут пути отыскать журавли,
И тают воздушные струи вдали,
И арума сонные тени легли
На потемневшую зелень земли.

Где та, что бывала губам моим рада?
Журчание слов ее вспомнить — отрада.
С последним лучом ниспадает прохлада,
И в сумерках слышно мычание стада.

И в заводях лодки вкушают покой.
Ты дома, ты здесь никому не чужой,—
Здесь счастье. Зачем же, гонимый мечтой,
Напрасно бредешь ты сквозь сумрак ночной?

Как путник, спешу по дороге
Сквозь лес, застилающий Феба.
Привет вам, Кавказа отроги,
Плечами подпершие небо!

Вчера еще воды Дарьяла
Клокочущей пеной мутило
И Терек о дикие скалы
Дробился с неистовой силой.

Душа тишиною объята.
Вот солнца лучи проглянули…
В долины стремятся ягнята,
И в горы уходят косули.

Поет мадонна этих гор и дола,
Над полем пролетают журавли,
Серп на руке — обломок ореола —
Слепит, поблескивая издали.

Клик журавлей и голос одинокий
У полустанка в тишине полей…
Уже я различаю стан высокий,
Отчетливее платье и белей.

А этот блеск — до слез уже, до боли!
А солнце в роще — золотой паук…
И никогда не ведала неволи
Ее душа! Прозрачный этот звук…

А что, неведенье — залог свободы?
Но я сегодня думать не хочу,
Я слушаю мелодию природы,
Я улыбаюсь острому лучу.

И ранняя вечерняя прохлада —
Такой свободный, ясный вздох земли…
Поет мадонна, проплывает стадо,
Как в облаке, в оранжевой пыли.