Анар Азимов - Записки из Книги Лиц
Все ушли
Четыре фонаря, освещавших причал, четыре луны, мерцавших в воде, погасли одна за другой. На прощание вспыхнула и погасла пятая: собираясь домой, фотограф случайно нажал на спуск.
Урок физики
Проезжая, он, сам того не желая, окликнул ее — она обернулась, и этот поворот на шпильках казался замедленным, потому что удалялась она гораздо быстрее, или, вернее, он удалялся, а впрочем, какая разница…
Ночь, улица, фонарь, ветер
Пустынно. Ровна в безветрие, колышется бледность стены.
Урок физики#2
Машина проехала мимо; фара, зеркало, локоть наружу, поднятое стекло, вмятина на багажнике — слетелись к невидимому магниту и продолжали быстро сжиматься до еле заметной точки. А вот и горизонт.
Новогоднее 2
Карнавальные спруты, вырастающие из-под земли,
Нет — деревья, укушенные из подземелья,
Вампиры, питающиеся электричеством,
Нет, все же — спруты, диковинные уроды для карнавала
(Компрачикосы ушли домой).
В ту ночь, когда дул ураган,
Качались во тьме, прекрасно-уродливы,
Желтые, красные —
мутанты любви,
мутанты надежды. Надежды
Довольно давно
Мерные и мягкие щелчки падали мимо быстрого шороха на фоне ровного, легкого жужжания. Но отчего-то погасший свет остановил бег кассеты, поставленной на перемотку, скрыл густо исписанные листы, лежащие на столе и, поменяв местами улицу и комнату, высветил два черных квадрата, мгновенно ставших смутно-белого цвета. С быстрой плавностью нарисовали сами себя силуэты деревьев с обрезками неба и таких же черных квадратов в доме напротив. Полоса света запрыгала по веткам, проткнувшим ее, скользнула диагональю стены, сопровождаемая бледным двойником, и, напоследок уколов циферблат, исчезла в самом темном углу несколько раньше, чем затих шум мотора в тайной перспективе шоссе; витраж вновь обрел свою природную неподвижность. Мерные и мягкие щелчки падали в пустоту, деля ее на секунды. Ритмичный гул, силу которого выдавала покрывавшая его толща земли, заставил дрожать стены, простые стекла окон и дважды невидимый хрусталь в шкафу.
Свет вернул на места мебель, люстру и жужжание кассеты, вырезав кусок временной ленты и склеив концы. Обрезки за окном вспыхнули и исчезли под слоем зеленых обоев — вернее, их стеклянного двойника с проступающей чернотой. На лестничной клетке, за дверью, слышны два голоса.
Промежутки
Застывший, черного цвета деревянный зигзаг отвесно уходит вниз. Железные прутья вырастают из деревянного тела и вонзаются в подставленный камень. Лестница, делая паузы квадратных поворотов, ступень за ступенью вытягивается следом. Вставленный в рамку обрезок черно-белого кафельного пола прерывает бег перил, не давая им стянуться серой точкой в теперь уже невидимой перспективе. Три стены, вырастая навстречу, огибают лестницу с внешней стороны и смыкаются белым потолком. За спиной раздается короткий и тихий звонок, ровный шум раздвигающихся дверей.
Светящийся желтый кружок мгновенно прыгает с цифры на цифру; короткий тихий звонок, ровный шум раздвигающихся дверей. Люди входят как по команде, с неловкой синхронностью статистов. Оставляя за собой кусочки стен, перил, мусорных корзин, растений в кадках и человеческих тел в одежде, сходятся половинки механического занавеса, чтобы за считанные секунды поменять мизансцену. Стены и перила остаются те же, корзины и кадки меняют взаимное расположение или вовсе исчезают; трехмерность начинает казаться обманчивой плоскостью кадра, и очередные статисты словно сходят с экрана, превращая кабину лифта в еще одну съемочную площадку. Сдвигаются двери, и память тщетно пытается соединить предметы, удержать их одновременно. То один, то другой проваливается в темноту; остальные лишь сгущают ее своей преувеличенной яркостью.
P.S. За окном посреди белой стены, прямо под лестницей — крона дерева. Золоченая дрожь листвы выдает слабый ветер и заходящее солнце. На четыре неравные части делит ее деревянное перекрестье.
Запоздалый ответ
Нежный
Запах духов,
Нежный запах остался,
От кончиков пальцев до кончиков пальцев,
Из-под плеч, из-под шарфа поверх оголенных рук.
Почему
Почему же ты больше
Почему же ты больше не пишешь того,
Что писал —
Да, то, что писал,
Совершенно в прошедшем, продолжено двадцать пять лет.
Серым утром отвечу оставшимся
Атомам вечера в темной гостиной.
Smoke on the water
Накануне туман странно белел в темноте, а утром портовые краны на горизонте казались тенями тех, что протыкали пустоту чуть ближе. Словно стадо доисторических чудищ выходило из клубящегося, алеющего небытия.
Воспоминание о курортном городке кобулети
Глянцевым куполом неба
глянцевый моря простор обездвижен, напротив —
Низких домов полоса укрывает безлюдность угрюмой равнины,
лишенной всякого глянца и навсегда неизвестной
в шаге гуляющим
шагом ленивым туристам ленивым.
Поздний завтрак подав, не расскажет хозяин о белой перине
тумана, привычно укрывшей равнину под утро,
и столь же привычно растаявшей,
Когда он, безразличный, привязывал пса на заднем дворе.
Мифология
Два старых дома в низине, косо выставив железные щиты крыш, прячут разделяющую их улицу. Ближний из домов не достает до верхнего этажа своего визави; в ярком свете уличных фонарей занавешены окна и красен кирпич стены. Тени деревьев — зримое эхо ветра — похожи на гигантские руки с мечами. Невидима схватка.
Домашнее видео
Плоскость ковра прогнулась, закрыла горизонт и стала бескрайним полем в пределах экрана. Объектив не может смотреть «краем глаза».
Не со мной
Голова в белом колпаке нависла, оставив в другом измерении лампу и кусочек потолка.
— Нерв нужно удалить.
Ветер
Листва из-за крыши — руки тонущего.
Иногда
Иногда
Уйти не могу
Уходя
В коридоре стою
Говорю
Чепуху
Заговаривая прощанье,
Вспоминая все то,
Что специально берег
Для таких вот
Моментов
Без слов
Так и не сказанных
Вовремя. Все
Ерунда, если хочешь
Вернуться, достаточно
Сделать лишь шаг,
Или два,
От порога к теплу,
Потому что
Иначе —
The house of the rising sun
Серо-стальная поверхность, мерцающая множеством мелких темных впадин, иногда — не так далеко от берега — взрывается белой струей на высоту, которой пока вроде не достиг ни один из местных небоскребов. В негативе — совсем как нефть на фоне внезапно побледневших холмов. Черными же становятся паруса яхт. Но появившееся солнце выжигает черноту, и фонтан напоминает уже эквалайзер, а ожившие под порывом ветра треугольные пятнышки — призраки из триллера по сценарию Пифагора. Передержанное небо туда же несет облака с обгоревшими краями.
Синяя блестящая поверхность вздымается сотнями невидимых водяных башен…
За спиной у городского шума
Треугольник неба — далекий и близкий, с обманчивой трехмерностью облаков — ровно очерчен по линии тополей, воздух зелен и свеж.
Бульварное
Ранние сумерки. Подвыпившая линяло-синяя обезьяна на скамейке — опять мало заработал фотограф. Позируют собственным мыльницам — напряженные улыбки, выпяченные животы. В ореоле брызг, поочередные, тут и там, всплески волн, бьющих о пирс — словно дельфины на шоу. Музыка, размягченная эхом летнего вечера. Действительно погружаются в темноту (редкий случай нестершегося клише) — дома и деревья, постепенно сгущая цвета.
Странно
Странно, Луна — акробат в замедленном шоу
— Или сгусток табачного дыма конечный.
Двое из мира подлунного;
Праздный минутно забыт перекур.
«А пикселей сколько»?
Цветомузыка подлунного моря
беззвучна.
Конец ночи
Светало.
Светало
Светало.
Ночной светофор
Графика ветвей; кровавый, в глубоких черных морщинах, ствол.
Под залог
Последнее средство продления осени — долгий ноябрь,
Минуты тридцатого дня, и двадцать четвертый час,
Остановите Луну, потому что Солнце не удержать,
Тонкий ломтик свободы крошится в руках,
Если я убегу, то уже не вернусь назад,
Если я убегу, судья заберет мой декабрь,
Старый глупый судья, он подумал,
Мне нужен двенадцатый!
Месяц продления строчки
Остатками слов.
Отпустите Луну.
Старый мудрый судья…
Ветерок
