Юрий Колкер - Завет и тяжба. Стихи 1982-93
И пышный город, где вся жизнь моя
Прошла, где русский дед мой большевичил,
Где нет мне ни работы, ни жилья, —
Не дорог мне. Долгов — сложил да вычел.
За что любить мне этот Вавилон,
Глухою, неправдоподобной злобой
Меня баюкавший? Чем лучше он
Флоренции, к примеру? дух особый?
Пусть так: во мне обида говорит.
Но нет, и скука, не одна обида,
И честь. Зря льстится почвенник: хитрит
С ним женщина, Камена иль Киприда.
Всех чаще — Клия. Девственницы сей
Уловки до оскомины знакомы.
Советует: добро и разум сей,
И усмехается: пожнешь погромы.
Ну, и долой! Семь бед — один отъезд!.. —
...Год орвелловский выдался, унылый.
Он похоронен в Парголове. Крест
Над неказистой высится могилой.
8 марта 1984, У. Д.
* * *
Мои американские друзья,
Боюсь, не знают твердо, жив ли я.
Развеществилась наша переписка.
Нарушены воздушные пути.
Гольфстрима вброд письму не перейти.
Прощай, Нью-Йорк! Не сетуй, Сан-Франциско!
В небесную Америку влюблен,
В идею, может статься, в теорему,
Кому пишу, удерживая стон?
Не вам, счастливцы. Прямо дяде Сэму.
Америка! Отверженных мечта,
Надежда пучеглазая свободы,
Читающая будущность с листа,
Обнявшая наречья и народы...
Америка, я — пасынок земли,
Всё у меня украли, что могли,
Божась серпом и молотом воздетым.
Я — висельник, но вынут из петли
Простым кивком, одним твоим приветом.
Мне не видать тебя, не убежать.
Сожрет свинья, развеществит стихия.
Моё дитя швырнут к ногам Батыя.
Мой самый прах захочет удержать
Себя и всех предавшая Россия.
1976-78
ПЕРЕД КОНЦОМ
1
Россия... Да точно ли было?!
Густеет отчества дым.
Шагает убойная сила
По стогнам и весям твоим.
Последнюю стать напрягает
Саркомой разъятая плоть.
Все темные силы шагают
Тобою... Не с ними ль Господь?
2
Не золото, другой металл —
Пошлей и гаже всех комедий.
Строчи, Мефисто: я устал
От звона православной меди.
Устал — и русским быть стыжусь.
Возьми глаза ее пустые.
Под чем угодно подпишусь,
А только это — не Россия.
5 апреля 1984
ЖИЗНЬ В ОТКАЗЕ
С. Б.
О, велика Россия, велика!
От Белого до Черного, от Бреста
До желтых вод. Печаль отказника’
Найдет, найдет в ее просторах место.
Невесел твой насильственный пикник,
Стотысячник, рефьюзник, отказни’к.
Ты — штилю обреченный экипаж,
Ты — караван в пути, и путь твой долог.
Еще пообкусает карандаш
Твой конвоир, пытливый социолог.
Неимоверный пишется дневник.
Страшны твои анналы, отказник.
Один повесился. Другой с ума
Сошел от униженья. Третий болен.
Тот — побирается. Тот — скорбь сама —
Живет с семьей в разлуке. Тот — уволен.
Но русопят, державный фаворит,
Возвышенно над суетой парит.
О, велика Россия! Где поэт,
Кем правнукам гордиться? Где писатель,
В ком совесть шевельнулась? Вся — паштет
Печеночный, вся — сытый обыватель,
Вся — мелочность убогая: тщета
Лжи и самодовольства. Вся — не та.
Ни честный пахарь, занятый трудом,
Ни физик, вдумчивый и плодовитый,
России чести не спасут: стыдом
Вся изойдет. Ты — нерв ее открытый,
Ты в кровь и в пот, ты в мозг ее проник
Саркомой гибельною, отказник.
Ни диссиденты, стойки и верны,
Ни выкресты, радетели благие,
Пятна не смоют. Не сотрут вины
Неблагодарности. На всей России —
Клеймо. Укор и лучшему из них —
Ее позор вселенский, отказник.
Да было ль ледниковое плато
Отечеством? С ним — ни слезы, ни связи.
И — пусть о нем поднимает голос, кто
Не пробовал, что значит жизнь в отказе!
Пусть почвенник посмотрит (вместо книг)
В глаза твоему сыну, отказник.
18 апреля 1984
РАЗРЫВ-ТРАВА
Конец июня, зной и лень,
Густеет синева,
И — в полночь на Иванов день—
Цветёт разрыв-трава.
Найти ее, зажать в горсти
Разящее быльё,
Былое вырвать прочь! Прости,
Отчаянье моё.
Вот — разрешение оков,
Свободы дивной клад.
Неразделённая любовь
Утрачивает яд.
Трава прекрасна и горька,
И от сердечных ран
Целит вернее, чем строка,
Сильнее, чем емшан.
Беру, поправшую поправ
Без тени торжества,
Из всех отечественных трав
Тебя, разрыв-трава.
18 апреля 1984
* * *
В этом царстве растений,
Царстве тяги земной
Больше нет средостений
Между волей и мной.
Распадаются узы,
Тяготившие дух,
Отворяются шлюзы,
Разделявшие двух.
Мне мила земляника,
Мил березок синклит —
Но трава повилика
Ничего не велит.
2-5 апреля 1993
ОРИЕНТАЛИИ
Ты дал мне землю полуденную,
дай мне и источники вод.
Иисус Навин 15:19
* * *
Напрасно поэт проповедует страсть
И крайности славит свои:
Душа оживает, пред небом стеснясь,
В тщете отыскав колеи.
От страсти жестокостью густо несёт,
И слишком собой занята
Язычница, славящая эпизод,
Сегодняшняя правота.
Любовники свет позабыли; толпа
За Савонаролой валит, —
А сердцу любезней лесная тропа
И портик, где учит Евклид.
Где формы проникнуты мыслью творца
И соты расчислены впрок,
Вещунье, к чьим лапкам прилипла пыльца,
Посредственность — славный упрёк.
Живителен труд галилейской пчелы,
И мёд ее трезвый хорош.
Душа и не ищет иной похвалы,
Ее на испуг не возьмёшь.
Противен ей крайностей вычурный храм,
Смешна прихожан его спесь,
Открыт ее дом средиземным ветрам,
Стоит, продуваемый весь...
И ты отвергаешь разбойничий свист,
Подмостки, кинжал и вино, —
Засим одиночество, медиевист,
Тебе на земле суждено.
31 декабря 1983 — 11 января 1984
* * *
Несчастная любовь питает и ведёт,
Полжизни озарив, всё очи не смыкает.
Ты любишь и любим, но эта жизнь — не в счёт,
А в той — безумец Лир от царства отвыкает.
Всё высмеяно в ней рассудком и судьбой,
Не выскажешь ее доверчивой подруге,
Трудом и горестями связанной с тобой;
Всё выветрилось в ней — но не смолкают звуки.
Уже и образ тот, и голос, и слова
Утрачены навек в потоке инкарнаций,
Но длится чудный гимн, таинственно жива
Твоя мучительница в сонме муз и граций.
14 марта 1988
ЖИЛ ЧЕЛОВЕК В ШВАРЦВАЛЬДЕ
Жил человек в Шварцвальде. Чёрный лес
И горы, горы...
Встречный мерседес
Со звездочкой на лаковом капоте
Внезапно нас слепит на повороте
И исчезает — за косым снежком,
Кружащимся над этим краем...
В нём
Водились тролли, обитал забавный
Гном, бюргерской порядочности славной
Волшебный страж. Творцу угоден он —
Не то что бакараша-плотогон
Михель Голландец: этот был верзила,
Нечистая им овладела сила,
Сердца скупал он...
В светлой полосе —
Стволы и хвоя, серпантин шоссе
Упрямо тянет в горы, на асфальте —
Не снег, а грязь...
Жил человек в Шварцвальде
И, не трудясь, хотел разбогатеть.
К лукавому он попадает в сеть,
А гном, на месте оказавшись кстати,
Беднягу возвращает к благодати:
Наш угольщик оставил блуд, трудом
Вернул достаток в сирый отчий дом,
С любимою воскресшей помирился...
Но лес шумит, угрюм...
Не изменился
С тех пор пейзаж: всё так же мрачноват,
И этот путь в горах — витиеват.
Прекрасной прозы мерное теченье,
Художественное нравоученье
В нём слышу. Не беда, что он знаком:
Сентенцию припорошим снежком,
Красы невиданной поставим ели,
И Рейн, полоской светлой акварели,
Контраста ради (или озорства)
Втесним в подрамник, подкрепив слова,
А в хвои шум вплетём строку Вивальди
Иль Моцарта...
