Юрий Колкер - Завет и тяжба. Стихи 1982-93
Будущность, точно Джульетта,
Взявшись рукой за живот,
По снегу, в саван одета,
К нам переулком бредёт.
18 декабря 1982
ОНА И ОН
Любовь и низость, страсть и жалость,
Восторг и страх —
Всё в ней, бедняжке, уживалось,
Смущая прах.
Увлёк ее беды проточной
Густой сироп
В глубинный, чудный и порочный,
Калейдоскоп.
Меж гад морских, как Наутилус,
Она плыла, —
Но отделять не научилась
Добро от зла.
Боюсь, на том конце туннеля,
В иной стране,
Непросто будет им с похмелья
Сойтись в цене.
Когда и впрямь она крылата,
А он царит,
Лишь обоюдная расплата
Их примирит.
1 июня 1983, 1995
СТАРИК
Повинную, сухую плоть
Вот-вот разжалует Господь,
Обратно вытребует душу,
И ты сидишь полуживой
И ужас неизбывный твой
Не смеешь выплеснуть наружу.
Ты все изведал, что земля
Приуготавливает для
Своих побегов нелюбимых,
Чем клонит мыслящий тростник,
Чем гонит выкормышей книг
И чем напутствует гонимых.
Как будто не о чем жалеть.
Но нет: еще, еще болеть,
Еще терпеть и греховодить...
Сидишь, перед тобой стекло,
Пространство челюсти свело,
И ночь свои объятья сводит.
3 июля 1983
* * *
Пленница плачет, поет,
Мечется, клетку теснит.
Что, если выпорхнет? Вот
Клювом настойчиво бьет.
Краска сбегает с ланит.
Ласточку небо манит.
Не объясняет длиннот.
Холодно. Снег и гранит.
Тянет на память, без нот.
Слабость. Грызет и саднит.
Что моя пташка клюет?
Молот в груди моей бьет.
Сладко, зловеще звенит
Маятник, чуя магнит.
8 декабря 1983, У. Д.
* * *
С. М. Белинскому
Бог одинок — вот и торопит лучших.
Уж с этой, кажется ему, уж с тем
Мы душу отведём, мы столько жгучих
Безотлагательно решим проблем.
Меж них и ту: что в нас первично — дух
Или скудель? вторично что из двух?
Душа к нему стремится, весела:
Она его утешит, приголубит,
Еще с порога крикнет: — Как дела? —
А он, меж тем, уже другую любит.
Тем и несчастен вечный сердцеед:
Ему с возлюбленной слиянья нет.
Ответь, зиждитель, почему не я,
А тот, с кем я не мыслил и сравниться,
Так страшно умирает? Где статья
В завете? чем сумеешь заслониться
От вопля грешника? — Но твердь молчит,
А смерть при деле, маятник стучит.
29 декабря 1983, У. Д.
* * *
Неудача — не повод для грусти.
В самом деле, о чём ты грустишь?
Как река разливается в устьи,
Так душе открывается тишь.
Все загадки ты выяснил в жизни,
До конца эта пьеса ясна.
В вышине, в невозвратной отчизне,
Тишина по утрам. Тишина.
Нас выносит. Там лодка рыбачья
Или бакен? Залив всё ясней.
Даже если вся жизнь — неудача,
Ни слезы не уроним о ней.
20 февраля 1982
ПИСЬМО
Далекие, но близкие, о вас
Я вспоминаю в этот страшный час.
Вы были нам поддержкой и опорой
И здесь, по эту сторону стены,
И там, в своей Аркадии, которой
Мы столько грез вернуть теперь должны...
Еще я дома. Полночь. Спит ребенок.
Посуда вымыта. Соседи спят.
TV не истязает перепонок,
И низости не застилают взгляд.
Еще я с вами... Право, жизнь прекрасна!
В ней столько неотъемлемых свобод,
Что стыдно ныть. Кто сетует напрасно,
Тот в наш союз заочный не войдет...
Прощайте! Взгляд в сплошную ночь вперяя,
Я мой удел за кадром узнаю:
Поит блаженных истина вторая
В раю, в сарданапаловом раю.
Я знал во тьме минуты озаренья,
Я жил не зря, мой труд не зачеркнуть.
Влекла меня одна из тайн творенья
На этот гибельный и сладкий путь...
Декабрь 1982 — 5 февраля 1983, У. Д.
РАЗРЫВ-ТРАВА
И хочется сказать, что в наши времена
Тот честный человек, кто родину не любит.
Алексей Жемчужников
ИВАНОВА НОЧЬ
Косарь выходит засветло. Заря
В просторных складках опадает в травы.
На длинной жерди за его спиной
Коса поблёскивает щучьей сталью,
Отбита и наточена бруском.
В лугах и рощах шорохи ночные
Полны значенья — он их различает.
Он чует запахи. На змей и жаб
Ногою осторожной не наступит.
Он слышит, знахарь, искушенным ухом
Свирель: сквозь мглу восходит злак челом.
Несметные былинки, прозябая,
Поют в свои коленчатые трубы,
Обильною росой упоены.
Проказы нежити ему не внове:
С болота кличет выпью водяной,
И леший ухает в ответ совою, —
В ночь на Купалу им — раздолье... Путник,
Поёживаясь, ускоряет шаг.
Очнулись звезды. Веспера кристалл
Над папоротниками заблистал.
Светил — в избытке. Бродят светляками,
Освободясь от барщины небесной,
Мерцающие шалые огни.
В низине он садится на колоду
И ждёт, шепча молитвы и крестясь.
Часы бегут. В созвездье Водолея
Луна условной колеёй вступает.
Теперь пора. В ладони поплевав,
Он начинает свой урок полночный.
Коса идёт свободно, широко.
Люцерна, клевер, лютик, молочай,
Куга, осока — мерною волною
Под правленое лезвие ложатся.
Туман ползёт с болота. Ровно в полночь
Кричит сипуха. Срезав тонкий хвощ,
Коса ломается. На стебле странном,
При тлеющей гнилушке наклонясь,
Он различает красный, небывалый,
Разящий и дурманящий цветок.
Работа кончена. Костёр горит.
Крест, связанный из двух валежин, крепко
Волхва от любопытных ограждает.
Ночь улюлюкает и стонет. Искры
Выхватывают за чертою круга
Завистливые, блеющие маски,
На миг сгущающиеся из мрака,
Чтоб тут же и рассеяться. Возня,
Шнырянье слышится неплотных тварей
И сетованья: — Не уберегли...
Светает. Нечисть выдохлась. Костёр
Потух. Кулик неподалёку плачет.
Вещун идёт домой. Тринадцать лет
Косил он заповедную ложбину,
Двенадцать раз ни с чем Иванов день
Встречал в кустах багульника и травах.
Преобразилась местность. Не узнать
Былых угодий. Молодость прошла.
Надежды схлынули. Взошел подлесок.
В его лице — ни тени торжества.
Давно соблазны отстранив мирские,
Кладоискатель, он не хочет злата,
Любви и славы, власти и возмездья,
Ночного зелья в кузницу не бросит
И снадобьем не злоупотребит.
Покой и воля — вот его добыча,
Единожды дающаяся в руки:
Клад редкостный, несметный, баснословный.
Сегодня он обрёл его навек.
С заветной ладанкою не страшны
Людские узы, козни и заклятья.
В свой на отшибе выстроенный дом
Он драгоценную находку вносит,
Между шалфеем, зверобоем, мятой
Ее кладёт — и москательный дух
Перешибается живым и пряным
Дыханьем ночи, тайны и свободы.
1983-93
* * *
Жалко Россию. С три короба миру она
Наобещала. Гордилась, себя не жалела.
Мойры трудились в сенях ее. С веретена
Атропос лишку отхватывала то и дело.
Лаской взяла. Намешала в канавах кровей
Вдоволь и впрок. Меж сладимых березок и елок
Русской равниной свинцовый прошел суховей —
Доски стругай да тасуй черепа, археолог.
Русскому богу прислуживал русский мороз.
Пальмы на стеклах крепчали. На празднике кущей
Грезили, ждали неслыханных метаморфоз —
И дождались. На дворе избавитель грядущий.
Жалко Россию. Пришлось ведь умом понимать
Душу ее ненасытную, пляску шальную.
Жалость — по-русски любовь. Сердолюбую мать,
Может, еще и люблю, — но давно не ревную.
6 февраля 1982 — 1990
* * *
Насос гремел. Приятель был угрюм,
Пил чай, отогреваясь понемногу,
И говорил. Индустриальный шум
Был к месту, не мешая монологу.
— Я не люблю Россию, не люблю.
Любил, да бросил. Разлюбил. Насильно
Не будешь мил. Ни Марксу, ни Кремлю,
Ни Пушкину не поклонюсь умильно.
Полжизни я не верил, что она
Мне мачеха — и, пасынок случайный,
Вздыхал: ее снегов голубизна!
Ее размах! простор необычайный!
И пышный город, где вся жизнь моя
