Никита Сафонов - Разворот полем симметрии
Фигуры: I
1.1. Кадры стены, озаряющиеся вспышкой фотоаппарата. Что-либо, что могло быть написано ранее на стене: «то, что было изображено здесь», то, что явлено ранее, моему вниманию, на этих поверхностях: то, о чем невозможно было сказать, чтобы оставить, или остановить, мое присутствие здесь, точнее, есть ли (случался ли) я здесь, когда ты (тот, кто оставил ее) был здесь, со мной и без меня, в то же время. То, что ты (будучи здесь) узаконил, сделал следом происходящего, когда нас здесь не было – когда не было ни одного, ни второго, способных решить эту формулу.
1.2. Кадры того, как ты (я) – в целом – как кто-то, пытающийся повторить то, что происходит на изображенном в памяти – на листе, разлинованном предметами, объектами, сгущающими внимание вокруг того, на что здесь, в фильме, никто не стал бы указывать прямо, – словно письмо, отдаляющееся от значений, отдаленное от факта письма. Пытаясь забыть написанное, как и саму возможность переписать эти элементы движений: координат относительно расположенных частей кадра. Допустим, что не имеет значения, темнело ли во время съемок, или светлело, или света было не различить – настолько, что о нем можно было сказать: «здесь так мало света». Повторяя себя перемещением, забывается плотность тела, собственная, принадлежащая плоть, приближение принадлежности: что нужно сделать, чтобы хоть как-то повторить этому голосу, своему, этому изображению, чужому, уже забытому.
Фигуры: II
2.1. Это не белое, не «белого», не след – то, чего нет здесь, то, что было – складки, заколы ткани (это простыни, на которых словно никого не было, словно сами они сложились в забытом передвижении). Словно это и не кадры, и не фотографии последовательностей, как если кто-то, увлекшийся расчетами закономерностей появления, присутствия, забыл соединить их в намерении. Постоянно меняющиеся, но прежние: недвижимые; сверху вниз, назад и обратно.
2.2. Далее – точнее, через некоторый порог (как снять некоторый порог, определимое откровенное забвение зрительного, ничего не сказать, ничего не послать на поле образа?), появляется то же, зависимость повторения: лежащего, расположившегося среди этих зазоров между тканью и тканью, лежащего так аккуратно в действии, боясь касаться, боясь задеть, то, что было следом ранее, до всякого лица, поясницы, рук, обрисованных краской, – последнее можно было бы выдернуть из направления, скажем, к фигуре 5, ветру 17. Казалось, здесь и не могло быть ни речи, ни ветра.
Фигуры: III
3.1. Можно было бы смотреть, но отказываться от того, что бы это могло означать: эти элементы вспышки, ровной на поверхности контура – названий для окна, самого радикального сброса видимого окна: этой не означающей границы, этого не определяющего, не самого-в-себе контура, подсвеченного со стороны С. В общем, эта фраза и оставалась дальностью, расстоянием (остается) в кадре до окна, загадкой расстояния, символическим треугольником, заключающим и геометрию, и всякое приближение в скобки формул. Запиши (записано): С(х) = – А(с), скорость движения (глаза) среди окна и изображения окна отрицательна, так, что нельзя осмотреть, где сторона, по которой можно переместиться (взгляду, речи, отсутствию).
3.2. Не угадывая, а прикладывая, как по шаблону (некоему шаблону прямого хода, «прямохождения», позволяющему идти так, словно эта вышеописанная геометрия могла объединять как сцену появления встречных кадров, так и сцену появления собственно субъекта, ступающего в эти зоны ограничений, на самом деле, конечно, разграничений – эти линии, очерчивающие окно как значение полости, разграниченности за счет потери общего, неоспоримого пустого, именно пустого, воздуха). Не переставая запускать (заново, обнаружив дополнительные зазоры между изображением, бесконечно копируемым и кадрируемым в непосредственный, окончательный, описываемый кадр, способный не описывать сам себя) вспышку – т. е. то, что с бесконечной частотой вводит и перебирает, на дикой машине бреда, бесконечное количество фотографий – напоминаний об этой цепи, об иллюзии символического перевода. С = с (∞) ≠ А∞. Пробовать записать, как это могло быть.
Фигуры: IV
4.1. Не перейти это «поле». Исходя из предположения, что, оказавшись босым на прежде осмотренной земле, это «поле», замеченное некоторое время назад (без указания точного), перейти невозможно: это поле непереводимо в пределы кадра. Эта часть поля не переход с кадра на кадр, не пройденный (в первом исполнении, стоит назвать это «исполнением», двуязычной вариативностью, кратностью, как отношением, групп описанного и повторяемого) перевод камеры в бешеный поиск сети этого «поля», взрыва намерения.
4.2. Не переходить это поле, но являть смещенную (в оцепенении) массу диагонали исходника, все того же поля, забывая, вымещая страсть исполнения.
«And then a tree, the apparent attempt to copy tree A». And not a field. Собственное «не-поле».
Фигуры: V – VI
5 – 6.1. Объединенные, слитые в потоковых сигналах, исключающих, точнее, позволяющих выделить знаки света на двух фигурах, теперь уже различимых в отдельности, на отраженном: на одном и втором. Все дальнейшее, построенное на узнавании – отдельных элементов, отдельного сложения одних и других множащихся в частичное составных весовых единиц конструкций, единиц кадра (как движимого) в направленном внимании к статике: статике как изначальной картине прежде. Тому, с помощью чего – сознания, страха, желания – она, эта последняя в изначальности картина была «впаяна» сюда, в это «место». Забыть о том, чем могла быть названа местность как признание того, с помощью чего эта картина оставалась бы нетронутой еще дольше, чем редкие такты смены линий воды, меняющих очертания железа в органе, производящем подобное постоянство, казалось бы (оказывалось, в бессмысленной надежде памяти, памятного), вовсе невозможным, с готовностью выписывать те, предельные литые нити, сменяющие воображение (моста на поверхности вод), воображение как представленное в отчаянной попытке разломить постоянно напоминающее о себе, отдаться пределу, соединяя одно, второе и второе-одно.
5 – 6.2. Без относительности, к повернутой голове, к изворотам тяжелой (словно ей можно дать название: «…вес, относительный, действительно») конструкции, рассматриваемой исключительно в качестве «одного», случайно (равно как и оправданно) соединенного с другим, без относительности жеста, в отстраненном танце, падающем прямо к кромке кадра, оставаясь едва различимым «чем-то», занимающим шестисекундную остановку всего сюжета, без проговаривания речи, готовой стать частотным резонансом абстракции, немыслимости того, что остается бездвижным эти шесть секунд – но почему шесть? Так, что собственности письма становится неудобно удерживать эту сцену, эти руки, заплетенные в узел преждевременной травмы с точки зрения записи: с той точки, что они отсечены, вырваны с экрана. Собственный их (вычеркнутых) кадр (может ли он быть дольше события?), в замороженном белом цвете.
Фигуры: VII
7.1. Стоит внести ясность, стоит задуматься о том, можешь ли ты подражать, можешь ли ты не простым повтором размыкать на себя это событие, эти перечни, постоянно обновляющиеся, беспрестанно обновляемые, вечно обновленные (но не новые), эти перечни действительностей, эти ловушки реального, сцепленного в герметичности языка, в двойном отрицании кода. Сможет ли это проигрывание творения над определить нечеловеческое среди всех оральных смертей, томящихся блужданий, критикой возвращать и возвращаться к наследству, оставленному тем, что располагалось впереди, перед, до смотрящего. Т. е., как ни странно, стоит вернуться к окну, к окнам (возможно, их и правда несколько, возможно, счет сбивался, но ошибку сложно было обнаружить в письме). Терпеть эти акты, изматывать чувствительность к износу.
7.2. Так, зачитывая, располагать их (записи, надписи, окончания, наставления, завещания) на полупрозрачном стекле, забывая порядок, в котором они были переданы, оглашая сомнение, производя растянутые звуки: 5, 17, 4, 9; пять, семнадцать, четыре, девять, кажется, так. В котором они были получены. В котором они были утеряны. Конечно, так: в котором они были переданы обратно.
Фигуры: VIII
8.1. Или уже забыто то, с чем все было связано, каким образом стоило бы говорить, что следует определить далее, после всего перечисленного. И то, как связано то, о чем не забыть. Так созерцать, неважно – осознавать или черпать сознанием от противного, – этот (любой, что мог быть совсем другим) вид: эти лежащие на земле, т. е. «у самого низа» черты движений – любых, что могли быть вовсе другими, не своими чертами, не своими последствиями: пересними эти кадры в обратной последовательности, от первого, названного, кажется, «спящие», и до последнего – «изъятие». Изъян сна, вся работа этой реки без смысла, этого бесконечного ада сложения, исчисления строк, появляющихся, как голоса на изъятых фотографиях рта. Словом, все, что указывается в порядке именования – «назови эту улицу другим именем, представь, что она не своя», – не что иное, как чистое заблуждение среди ровной тропы от начала, т. е. из положения камеры, до дальней различимой точки (последнего различимого), косвенно относимой к представленному. Лес, некий рабочий, уходящий в тонкую ткань за оптику, некие слова, произносимые в прошлом.
