Олег Зоин - Крик в тумане

Когда уходит солнце за леса,
Когда горит реки живая ртуть,
Мне слышатся иные голоса
И страстно тянет за небо взглянуть.

Там вы,
               пришельцы с голубых систем,
Там вы,
              далёкие соседи по мирам.
Я слышу вас и всем,
                                всем,
                                        всем
Поведаю с волненьем пополам:

О люди! Милые и славные мои!
Столы готовьте,
                          снежность скатертей —
Я слышу грохот дюзовой струи,
Я вижу корабли смешных гостей.

Ты куришь мирно сигарету
И шепчешь: «Всё давно прошло!»
Зачем ты говоришь с поэтом,
Которому не повезло?
Но — говори! Простая жалость
Бывает нужной иногда,
И если сердце болью сжалось,
Так это, право, ерунда.
Ты — говори! Как на экране
В дыму плывёт твоё лицо,
За ним, у памяти на грани,
Под ветром гнётся деревцо.
Тогда была ты нежно-робкой,
Как все зеленые ростки,
Не знала, как стреляют пробки
В расписанные потолки.
И я — любил тебя такую:
Ты губы скупо берегла,
Но вдруг ушла на жизнь другую
В неведенье добра и зла.
В закуренном до сини зале
Случайно друг знакомит нас:
— Вы женщину мою не знали? —
Гудит осоловевший бас.
И глаз твоих оторопелость,
Губ фиолетовая дрожь…
К нам тяжело приходит зрелость —
Смотри, её не растревожь.
Ты — говори! За фразой общей
Растут на сердце розы ран.
Тебе сегодня душу топчет
Пятой фужера ресторан.
И я, покуда не исчезну,
Любовь не раз проклясть смогу:
Ведь ты тогда летела в бездну,
А я — молчал на берегу!

Горстью звёзд зажёгся город древний,
Стадо кранов спит в ночном порту.
Вспоротые клёпаным форштевнем,
Уползают волны в темноту.
Нефть со сталью борются в моторе.
Палуба дрожит.
Огни дрожат.
Горбится всамделишное море,
Город в Млечный Путь,
Как в обруч, вжат.
Я сжимаю слабенькие плечи.
Губы.
Глаз ночная глухомань…
Тишину внезапно искалечив,
Нам гремит трамваями Казань.
Тряпкой времени сотру всё и отброшу —
Ночи, улепётывайте прочь!
Вытру множество ночей хороших,
Навсегда запомню — эту ночь…

Не стыдись, если вспомнишь мягкие
Губ моих золотые цветы —
Огненно-хрупкими маками
Отвечала когда-то ты…

Заметелит весёлые волосы,
Набежит морщин орда,
По дрожащему, жалкому голосу
Не узнаю тебя никогда.

Жаль, что всё дорогое уходит,
Словно дым на тихом ветру.
В каждом прожитом, выжатом годе
Ты становишься дальше, друг.

Жаль… Ведь то, что сегодня кончилось,
Слабым нам не удержать.
Оттого и от боли корчимся,
Что так сильно прошлого жаль…

Метель, как псина, в подворотне,
Скулила жалко до утра.
Гудел костёр, но встал охотник
И — затоптал огонь костра.
Зачем? На всякий случай. Словом,
Чтоб лес вокруг не полыхнул,
Чтоб он беднягу-зверолова
Огнём искрящим не пугнул…
… И я погашен. Не осталось
Первоначального тепла.
Одна — зажгла, но — побоялась
Сгореть. И, затоптав, ушла.

Волны лижут жёлтый бок обрыва,
Клочья пены, словно пот с коня,
А лесов берёзовая грива
Обнимает ласково меня,
Здравствуй, Волга — золотые плёсы
Сквозь лиловых облаков пожар

На лугов сиреневые росы
Утро катит солнца рыжий шар.
Волга, Волга!
                          Всё запомнить нам бы:
И страды военной горький дым,
И моря потов,
                            и горя дамбы, —
Всё, что многим кажется — простим…
А на самом деле, если взглянешь
Малость самую, чуток со стороны —
В каждом самолёте, в каждом кране,
В каждой строчке те, что нет, видны.
Да, другие бросятся в прорывы
Где-то там, в двухтысячном году,
И лесов березовая грива,
Зашумев у волжского обрыва,
Передаст им предков маяту, —
Посвист пуль сквозь души и сомненья,
Шелест сердца на пороге тьмы…
Здравствуй, Волга, — русское теченье!
Здравствуйте, зелёные холмы!..

Мне детство помнится поныне:
Река.
            Огни.
                        Лошажий храп.
Отец,
            ушедший в сумрак синий
На деревянный скользкий трап…
Молчала спящая вода.
Лишь вёсел бархатные всплески.
И женский визг.
                            И просто не с кем
Мне было поболтать тогда.
А я не спал, укрытый пледом:
Мир звал меня, незрим, неведом.
Он приготовил мне такое,
Чего я не прощу ему —
Оно ведь не дает покоя
Сегодня нашему уму.
Мы ищем в мире постоянства,
А мир в ответ подсунул нам
Симфонию антипространства,
Движений вечный тарарам…
Теперь, пожалуй, очень скоро
Ракеты станут возвращаться.
Я прилечу и сразу — в горы
С тобою,
                  млеющей от счастья.
Лицом в твои зароюсь волосы,
Преподнеся без хвастовства
Букетик звёздных гладиолусов
И шарф из антивещества…
Замрём.
                И прошлое нахлынет:
Река.
            Луна.
                         Лошажий храп.
На дебаркадер шаткий трап.
И дальний-дальний,
                                   синий-синий
Напев,
              звенящий до утра…

Да, я хотел, чтоб ты была увенчана
Цветами, как венками зыбких радуг,
Моей мечты таинственная женщина,
Но нас рассорили навеки автострады.
Разбилось что-то самое бесценное —
Быть может, счастье глупое,
Не так ли?
И вот стою перед пустою сценою —
Смешной актёр освистанных спектаклей.
Зал обезлюдел.
Только за софитами
Хихикает пьянчуга-осветитель
И шприцами лучей,
Премудро скрытыми,
Меня пытает.
Люди, помогите!
Отзванивает эхо в люстре шпорами,
Я звал тебя, так что же, нелегко мне!
Зал обезлюдел.
Я — один.
О, горе мне!
А дни бегут.
Но ты меня —
Не помнишь…

ДнепроГЭС. Изнывающий день.
Крупно чайка знакомая кружит.
Часового штыкастая тень
К полдню будет короче и уже,
Чтобы к вечеру снова расти,
Стать большой, всеобъемлющей тенью…
Эта тень — отраженье пути
Довоенного поколенья.
Здесь на серых гранитных камнях
Залегали пехотные роты —
Не дожив до светлого дня
Вы погибли бесповоротно.
Слава павшим!
Приблизился день
Умиротворённого полдня —
И ныряет штыкастая тень
В безучастные, вечные волны…

 Вылилась кровь кумача
 На змеящийся креп.
 Чайкой надрывно крича,
 Ветер метался и креп.
… Чёрная лента людей
 Обвивала Колонный зал —
 Вскриками лебедей
 Оркестр про него рассказал!
 А сгноил он,
 Фашист и тиран,
 Миллионы,
 Чтоб идее цвести.
 Норильск.
 Воркута.
 Магадан —
 Э т а п ы  большого пути!

 Так вот и тянется дней безкальсоние,
 Прикрытое шуток плащом —
 То ли это больная агония,
 То ли шторм…
 Непонятно безкальсоние,
 Как Пао Срианон,[1]
 Невнятно,
 Очень сонно,
 Как после пытки стон.
 Приходит белый доктор,
 Секс-бомбочка сестра.
 С визиту много ль проку-то,
 Коль  о с о б и с т ы — доктора?
 Тянется, тянется,
 Тянется сопельками
 Игра с часовой миной.
 Вы её — мне,
 А я — опять вам…
 Профессор, ход!
 Отменно, давите плотно!
 А я в ответ — аминазинно!
 И учтите — за броневыми стёклами
 Чёрный газон пулемётно
 Уже прострочила
 Трава!

i  Есть большая станция дороги,
i  Проходящей из Москвы на Крым…
i  В чемоданной сутолоке строгой
i  Тормозных колодок тает дым.
i  К ресторану спешно пробираясь,
i  В двери тычется толпа пижам,
i  А меня выводит дверь простая
i  Прямо в город, в толкотню и гам.
i  Хорошо, что, солнцем запорошен,
i  Я могу войти в него, как свой:
i  Кажется все клёны Запорожья
i  Обо мне толкуют меж собой —
i  Мол, приехал, все-таки, проведать…
i  Да, приятно у своих в гостях —
i  Успокоить мать, поспорить с дедом
i  О международных новостях,
i  Обсудить в закусочной степенно,
i  Где троллейбуса проложат нить,
i  Сталевара с пятого мартена
i  Кольку посещеньем удивить…
i  Это всё — на завтра. А пока что —
i  Дом за домом, в ярый улиц гул.
i  Гля, а кто это у телемачты
i  Мне рукой приятельски махнул?
i  За окном «Победы», в шинном шуме,
i  Мчит асфальта синяя струя…
i  Хорошо взволнованно подумать:
i  — Солнце светит, значит, дома я!..