Николай Глазков - Избранные стихи

Москва. Декабрь. Пятьдесят первый год.
Двадцатый, а не двадцать первый век.
Я друг своих удач и враг невзгод
И не всегда везучий человек.

А за окном обыкновенный снег.
Его бы мог сравнить я с серебром.
Зачем? Я простоватый человек,
Который платит за добро добром.
Который понимает, что зимой
Снег популярен — потому воспет.
А я предпочитаю летний зной
И вешних яблонь белоснежный цвет.

Мне счастье улыбалось иногда,
Однако редко: чаще не везло,
Но я не обижался на года,
А возлюбил поэта ремесло.
Чтоб так же, как деревья и трава,
Стихи поэта были хороши,
Умело надо подбирать слова,
А не кичиться сложностью души.

Я к сложным отношеньям не привык
Одна особа, кончившая вуз,
Сказала мне, что я простой мужик.
Да, это так, и этим я горжусь.
Мужик велик. Как богатырь былин,
Он идолищ поганых разгромил,
И покорил Сибирь, и взял Берлин,
И написал роман «Война и мир»!

Правдиво отразить двадцатый век
Сумел в своих стихах поэт Глазков,
А что он сделал, сложный человек?.,
Бюро, бюро придумал пропусков!

Супруге своей
Муж сказал как-то раз:
— Не брей ты бровей,
Да и губы не крась,
Забудь свой пустой
И испорченный вкус,
А лучше освой
Философии курс!

—  С тобой я согласна,-
Сказала жена.—
Материя, ясно,
Первично нужна.
И юбку, и брючки
Я шью из нее
И прочие штучки,
А также белье.

А дух, он вторичней
Подкладки дохи,
Однако мне лично
Нужны и духи!

Ты, как в окно,
В грядущее глядишь —
И все равно
Мужчину победишь.

А он, стерня
Сто двадцать пять обид,
Потом тебя
Спокойно победит.

Однако вы
Перехитрите в быте —
И не как львы,
Как кошки победите.

Потом на нас
Потомки поглядят
И сложат сказ
О том, как победят…

Я снова жду
С тобой желанной встречи,
Но слова «побежду»
Нет в русской речи!

Я поэт. Творю четверостишья
Много лет.
Может, я других святей и чище?
Вовсе нет!

Просто знаю, если не вкрадется
В душу ложь,
То тогда без всякой позолотцы
Стих хорош.

А проникнет если лицемерье
В глубь стиха,
Знаю, будет и в павлиньих перьях
Чепуха.

Повести, рассказы, басни, песни
Выйдут в свет…
Ничего они не значат, если
Правды нет!

Вероятно, было весело
У кремлевских стен и храмов
Рыцарю, чьи латы весили
Сорок восемь килограммов.
Он, не замечая тяжести
Трехпудовых этих лат,
Мог кружиться и куражиться
На средневековый лад.
Рыскал всюду серым волком он
И обиды не прощал,
Но зато не ведал толком он:
Шар земля или не шар?

Вот пришла цивилизация.
Что же людям принесла
Эта вся механизация?
Облегчила все дела!

Ежели всмотреться пристально,
Польза прет со всех сторон:
Поезд ходит, книга издана,
Существует телефон.
Польза есть, притом великая,
Массовая, как кирпич.
Человек, склонясь над книгою,
Может истину постичь.
Может на плите на газовой
Приготовить он обед.
Польза есть, но также массовый
От наук бывает вред.

Где былая удаль русская,
Что гремела с давних пор?
Человек стал слабым: мускулы
Заменил ему мотор.
Он, познавший плод учения,
Чуть простудится — апчхи!
На глазах его для чтения
Приспособлены очки.

Ну, а мне милы традиции
Презираемых веков.
Кое-что готов у рыцарей
Перенять поэт Глазков.

Не чуму, не мракобесие,
Не магический обряд,
Не отвергнутый поэзией
Крепостнический уклад,
Не геральдику рутинную,
Не знамена, не гербы,
А романтику спортивную
Долгих странствий и борьбы!

В чертей хоть верьте, хоть не верьте,
Но я скажу вам не шутя:
Мне начали являться черти
От многодневного питья.
Они являлись мне ночами
Из тьмы безграмотных веков
И с подоконника кричали:
— Глазков, Глазков, Глазков, Глазков!

Те черти вовсе обнаглели
И сразу после пьянваря
Расположились на постели,
Мне ничего не говоря.
Они в количестве немалом
Обрушивались на кровать,
Барахтались под одеялом
И, так сказать, мешали спать.

Нечистый этот шум, однако,
Меня нисколько не смущал:
Я пил живительную влагу,
Когда потребность ощущал.
Что черти мелкие поэтам?
Их не должны пугаться мы!..
Но как-то раз перед рассветом
Ко мне явился сам князь тьмы.

Он, серый, словно весь из дыма,
Стал дуть что было адских сил —
И я весомо, грубо, зримо
Смертельный холод ощутил…
С тех пор… Да сгинет сила злая!
Я самому себе не враг:
И водку не употребляю,
А лишь по праздникам коньяк.

На столе много разной закуски и хлеба,
Апельсинов, пирожных, конфет и вина…
Если б мог я взлететь в тридевятое небо
И отправиться в прошлые времена!..

Я б туда захватил этот стол новогодний,
Превосходно накрытый богатой едой.
Я б из многих годов выбрал самый голодный:
Из столетья двадцатого — сорок второй.

Я созвал бы друзей самых лучших и милых,
На себе испытавших тяжелые дни.
Я продуктами этими всех угостил их,
Так что были бы мною довольны они.

В нашей власти, друзья, сдвинуть горы
и скалы,
Только старому горю не сможем помочь…
Так за новое счастье подымем бокалы
В эту радостную новогоднюю ночь!

Мне простите, друзья,
Эту милую странность,
Но не выпить нельзя
За мою гениальность!..

Не хвалю я себя,
Просто сам в себя верю:
Откровенность любя,
Не терплю лицемерья.

Нынче этот порок
Уподобился язве.
Говорю, как пророк,—
Не согласны вы разве?

А грядущая даль
Для меня что реальность.
Опрокинем хрусталь
За мою гениальность!..

Согласиться я рад
Даже с первого раза,
Что исторью творят
Не герои, а массы.

Но в искусстве царит
До сих пор необычность,
И искусство творит
Гениальная личность.

Как великий поэт
Современной эпохи
Я собою воспет,
Хоть дела мои плохи.

В неналаженный быт
Я впадаю, как в крайность..
Но хрусталь пусть звенит
За мою гениальность!..

Если издалека ты
Видишь убогие хаты,
Окна их в час заката
Кажутся золотыми.

Но не считай, что хаты
Из серебра и злата:
Хаты совсем не богаты,
Не обольщайся ими.

Мелочи будничной жизни
Издали живописны.
Жены чужие тоже
Издали очень пригожи.

Думаешь: мне б такую
Умницу и всезнайку.
Милую, молодую
Спутницу и хозяйку.

А разузнаешь подробно,
Сколько с ней связано тягот,
Не пожелаешь с подобной
Соединиться и на год!