Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II
«Я долго шел один пустой дорогой…»
Я долго шел один пустой дорогой.
Две черных колеи змеились предо мной.
Я долго шел, и небосвод отлогий
Примкнул к земле, холодной и немой.
Переползли за край земные змеи,
Но я отстал, не смея перейти.
Сгущаясь и внезапно холодея,
На полпути вдруг опустилась ночь.
Я протянул мои слепые руки,
Я слушал темноту, я долго ждал,
Но вязкий мрак остался неподвижным,
И ни одной звезды не расцвело.
«Не наклоняйся над лесным ручьем…»
С. Луцкому
Не наклоняйся над лесным ручьем,
Не верь сиянию воды певучей —
Ручей течет, и, отражаясь в нем,
Цветет наш мир, прозрачный и текучий.
Но вдруг не отразится мир — никак,
Но вдруг, не разглядев струи холодной,
Увидишь ты сквозь слишком нежный мрак
Недвижный очерк области подводной.
Ведь эта жизнь, которой ты живешь,
Тебя совсем случайно отражает.
Быть может, нет тебя: ты только ложь,
И сквозь тебя — бессмертье проступает.
«Ночь поднималась по склону горы…»
Ночь поднималась по склону горы;
Пыльное небо серело над нами,
И облаков золотые костры
Гасли, смиряя воздушное пламя.
Черные маки на черной меже
Нехотя нам уступали дорогу.
Ночь начиналась и ветер свежел,
Точно огонь, раздувая тревогу.
Скоро сольется с землей небосвод,
Скоро во мгле мы растаем с тобою,
Только погибнув, душа расцветет
И просияет — холодной звездою.
«Глухая кровь бесчинствует и злится…»
Глухая кровь бесчинствует и злится,
Мутнеет мир, и счастью не помочь.
Стремительно бескрылая зарница,
Как в прорубь, падает — в глухую ночь.
Что толку оскорблять себя мечтами?
Во мгле осенний обнаженный лес
Уперся обнаженными ветвями
В тяжелый край приближенных небес.
Последняя гроза сегодня отшумела,
И завтра гром не будет грохотать.
Еще живет, охладевая, тело.
…Как трудно черным воздухом дышать!
«Все равно не повторится никогда…»
Все равно не повторится никогда
Облаков летучая гряда,
В океане белогривою волной
Не насытишь бездны голубой,
Ни цветов, ни птиц, о, не приучишь ты
Жить среди душевной пустоты.
Все мгновенно, все бесцельно, все темно.
Не надейся, друг, ведь все равно
Не бывало двух сердец на всей земле,
Просиявших на одном стебле.
«В полях растаяла дорога…»
В полях растаяла дорога.
Я узкой прохожу межой.
Слабеет свет — еще немного
И ночь заговорит со мной.
Тяжелый запах чернозема,
Опустошенные поля.
Как мне близка, как мне знакома
Моя уставшая земля.
Не отражаясь в плоской луже,
Последний затемняя луч,
Сквозь мглу и смерть осенней стужи
Летят слепые хлопья туч.
Скудеет жизнь, но сердце бьется,
Но сердце мечется мое.
Я слышу — надо мною вьется
Расчетливое воронье.
«Порою в случайных словах…»
Порою в случайных словах,
Почти не коснувшихся слуха,
Мне чудится медленный взмах,
Дыханье крылатого духа.
И странною музыкой я,
Ужаленный насмерть, — играю
С тобою, родная моя
Душа, не принявшая рая.
Мы вместе с тобою плывем,
Живые единым дыханьем,
Единым встревожены сном,
Единым сияя сияньем.
Но только притупится слух
И музыка вновь оборвется,
Как снова мой умерший дух
Для жизни холодной вернется.
Все в мире тревожно-темно,
И весь я во власти разлуки,
И падают тяжко на дно
Беззвучными камнями звуки.
«Не шелохнется свет, но вместе с тем…»
Не шелохнется свет, но вместе с тем
Я знаю, ночь в свои права вступает.
Вот нежный купол неба звездный шлем,
Как рыцарь перед битвой, надевает.
Все явственней большая тишина,
И сердце бьется глуше и протяжней,
И дышит медленно в тенетах сна
Незримый воздух, выцветший и влажный.
Не шелохнется свет. Душа озарена
Немеркнущим, огромным ореолом.
Она сейчас перед Тобой, она
Цветет сейчас перед Твоим престолом.
Что делать мне, когда и в этот миг
Ночного, высочайшего свиданья,
Понятен мне лишь огненный язык
Земной любви и боли, и страданья…
«Всю жизнь, томясь иносказаньем…»
Всю жизнь, томясь иносказаньем,
Искать достойные слова
И знать, что только ожиданьем
Душа залетная жива.
Да, так, в тот миг, когда я буду
Ступать на грань высоких слов,
Когда и я поверю чуду
Как бы осуществленных снов,
Когда забыв докучной крови
Слепой, однообразный шум,
Я отражу в последнем слове
Всю боль земных и цепких дум,
Я вдруг увижу, что пред Богом
Высокая ничтожна речь,
Что там, за неземным порогом,
Земное совестно беречь.
ИЗ СБОРНИКА «ОСТРОВ» (1937)
«Я сплю. Пустой трамвай качается…»[5]
Семену Луцкому
Я сплю. Пустой трамвай качается,
Бежит по рельсам темнота.
Ко мне сквозь стекла нагибается
К лицу — ночная нагота.
Не знаю — головокружение,
Мерещится, иль вправду так,
Но стерто с окон отражение
И, как доска, — зеркальный мрак.
И я сквозь этот мир вещественный
Трамвайной жесткой трескотни
Несу в себе мой ветр божественный
И прометеевы огни.
Чем резче бестолочь железная,
Чем чище мертвое стекло,
Тем ярче в сердце бесполезное,
Божественное ремесло.
«Перекликаются над морем маяки…»
Перекликаются над морем маяки,
Раскинув руки, небо обнимают,
Но все никак рука руки
В летейском мраке не поймает.
Лишь где-то там, уже не луч, а тень луча
С невидимой соединится тенью, —
Как бы крылатого плеча
Крылатое прикосновенье.
Да, так и нам всю жизнь скользить, моя душа,
И тех же самых облаков касаться,
Чтоб лишь по смерти, отдышав,
С тобой — впервые — повстречаться.
«Легчайших облаков колеблется, струится…»
Легчайших облаков колеблется, струится
Чешуйчатая сеть.
Ночной играет воздух, как большая птица,
И хочет улететь.
Но приросли к земле расправленные крылья,
И тишина в ночи.
Вот-вот, еще одно, еще одно усилье,
И, распустив лучи,
Звезда моя в крыле раскрытом загорится.
А там, спеша за ней,
Уснувших душ сияющая вереница
Взлетит в кольце огней.
«Крылатых звезд я не коснусь рукою…»