Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Крылатых звезд я не коснусь рукою —
Они летят и умирают.
И трупы их, расставшись с пустотою,
В огне неощутимо исчезают.

Для них смертелен косный воздух мира,
Их след бесплотен и некрепок.
Что можешь ты, взыскующая лира?
Сгорает слово, истлевает слепок.

Распадается слово, встречаясь с другими словами.
Погибают, коснувшись друг друга, летучие звезды.
В этом мире пролег между счастьем и нами
Ядовитого знанья расплывчатый воздух.

Да, я знаю, мы тоже сгорим и растаем,
Мы погибнем, случайно коснувшись друг друга.
На одно лишь мгновенье мы в мраке небес просияем
И погаснем, душа моя, муза, земная подруга.

Мы собирали раковины. Ветер
Шуршал песком. Волна лиловой розой
Вздымалась и, теряя лепестки,
У наших ног внезапно увядала.
Ты протянула руку. В ней лежала
Еще живая желтая звезда.
Ее душил неумолимый воздух,
Сухой песок прилип к ее лучам.
Над нами, рассекая серый воздух,
Взлетела чайка и пропала — там.
Звезда подумала: должно быть это
Душа воды покинула моря.
И вдруг сквозь тучи водопадом света
К лучам звезды низринулась заря.

Лепестками развенчанной розы,
Чередою мгновенных зарниц
Непослушные, милые слезы
Из-под милых слетают ресниц.

Разве можно прикрыться любовью?
Если на пол уронишь звезду,
Всей своею бесплотною кровью
Изойдешь и растаешь в бреду.

Никому не доверено счастье
Разделенья страданий и мук —
В холодеющем воздухе страсти,
В размыканьи не сцепленных рук.

Оттого, что заведомо ложно
И преступно поют соловьи,
Оттого, что всегда безнадежно
Отлучение нас от любви.

Не руки, а звезды. Пять нежных лучей,
Пять пальцев, сияющих в комнатном мраке, —
И розовый выем ладони твоей,
Как поднятый вверх, угасающий факел.

Глаза — эти розы в завоях ресниц,
В ночи озаренные черной росою,
Бессмертные сестры небесных зарниц,
Открытые в жизнь — и в любовь — темнотою.

Не двинется воздух — он молча лежит,
И он у тебя на груди отдыхает, —
И кажется мне, что за окнами черный гранит,
Как звезды, как розы — дрожа и дыша — расцветает.

Что было за окном? Должно быть, небо,
Но здесь, у нас, в музейной тишине,
Смешалось все земное — явь и небыль,
Оставшись ясным лишь тебе и мне.

Фарфоровых цветов прозрачный голос —
И медленно в средневековой мгле
Огромным счастьем души раскололись
И проросли — как семена в земле.

Горит табак, сияет тление,
Мерцает розовый зрачок,
И медленно сквозь полупение
Развертывается дымок.

Нагревшись, тело деревянное,
Дыханью уст моих внемля,
Цветет звездой благоуханною
На полом кончике стебля.

Душа моя, твое сияние
И твой восторг, весна и грусть, —
Как трубка, ты живешь дыханием
Тебе чужих и милых уст.

Он повертел в руках часы,
Он колдовал, он тронул стрелки,
Очаровательной безделки
Он нежные раскрыл красы.

Спала спиральная пружина,
Зубчатый мир не шелестел,
И средь стальных, недвижных тел
Застыла капелька рубина.

Жизнь продлена на краткий срок —
Пока молчит ее свидетель,
Пока земная добродетель
Душе уснувшей невдомек.

Но цепкое воскреснет бремя
Под пальцами часовщика,
И вот летит встречать века
Мое щебечущее время.

Хранит фарфоровый кружок
И свет и тьму, и в сердце медном
Сияет голубой цветок,
Не умирающий бесследно.

Прикосновению руки
Поручена двойная нежность —
Попеременно черные тиски
Сменяет светлая безбрежность.

Но все ж, наперекор уму,
Лишь очевидностью одеты
Слова — свет исключает тьму,
Но тьма не исключает света.

Когда под действием кислот
Вдруг загустеет и остынет время
И медленно и нежно расцветет
Оброненное светом семя,

Когда на призрачном стекле
Запечатленный миг бесспорно ясен, —
О как тогда в тяжело-красной мгле
Я к данной жизни безучастен.

Как горько мне, что мой язык
Не помышляет с временем бороться,
Что творчество пройдет и вечный миг
В чужих веках не отзовется.

Минует нас ночное пенье,
Комета емлет высоту
И брызжет фосфорным цветеньем
В язвительную чистоту.

Воздвигшись над воздушным прахом
Двурогой радугой хвоста,
Она ночным смиряет страхом
Нам суетливые уста.

И нас невольно унижая,
Летит, уже не звук, не свет,
Надменная и неземная,
В родное сонмище комет.

Чужда стенания мирского,
Как свет, прозрачна тишина,
И с полувздоха, с полуслова
Звезда надзвездная ясна.

Молитвы золотое бремя!
Земным не внемля голосам,
Кудрявым, легким паром время
Взлетает к черным небесам.

И следуя межою звездной,
Сквозь колосящуюся тьму
Войду — в повисшую над бездной
Твою хрустальную тюрьму.

Когда человеку не спится
И в комнате вещи не спят,
Играет ночная цевница,
Как ласточки, звуки летят.
Невидимый воздух встревожен
Прохладною музыкой крыл —
Над смертным, не ангельским ложем
Господь облака приоткрыл.
Пронзенная звуками рая,
Трепещет вверху синева.
— Летучая ласточек стая,
— Бессонницы лирной слова!

Нам с грозой совладать невозможно:
Жизнь в разбитое бьется окно.

Предначертано и непреложно
Лишь земное свершится должно.

С возмущенной лазурью не смея
Ни расстаться, ни сблизиться, мы
Умираем, и сердце, слабея,
На перины пуховые тьмы
С щебетаньем привычным ложится.

И в открытые настежь глаза
Непреложным покоем струится
Отшумевшая в мире гроза.

Не справляйся у нежности — нежность
Разучилась внимательно жить
И подругу свою — безнадежность —
Не умеет беречь и любить.

Все рассказано, все достоверно,
Все испытано, обречено, —
И качается маятник мерно,
Только гири сползают на дно.