Всеволод Емелин - Götterdämmerung: cтихи и баллады

Сержант Глухов совершает поворот в судьбе,
Он грозит кулаком вертикали власти,
Как пушкинский Евгений “Медному всаднику”,
                                    и с криком “Ужо тебе!”
Покидает расположение части.

Сержант оголил свой участок фронта.
В трудные дни, когда грянул кризис,
Он отказался защищать остатки
Стабилизационного фонда,
Потому что с ним так и не поделились.

Видно, зря ему оружие доверили.
Из-за отсутствия бани и теплого сортира
Он не захотел служить либеральной империи
И одному из полюсов многополярного мира.

На открытом пространстве сержант слеп,
                                           словно червяк,
У него нет ни карты, ни компаса, ни GPSа.
Но он упрямо стремится на юг, как матрос
                                                   Железняк,
Который вышел к Херсону, хотя шел на Одессу.

Его путь тернист от горы к горе.
Только звезда, как вешка, горит на горизонте.
Он оказался пешкой в Большой игре,
Так говорит публицист Михаил Леонтьев.

Он идет мимо горных прозрачных рек,
Его ловит в прицел снайперша-эстонка.
Здесь через месяц растает снег,
А еще через месяц пойдет зеленка.

Он перешагивает растяжки нить
И движется дальше, не заметив ее.
Его не научили Россию любить
Глеб Павловский, Веллер и Соловьев.

Вьется его тропа вдоль отвесных стен,
Он спотыкается, разбивает колено,
По дороге он попадает в кавказский плен,
А потом бежит из кавказского плена.

И дальше идет совершенно один
Мимо длинной и узкой лощины,
Где грузины убивали русских и осетин,
А русские и осетины убивали грузинов.

Где-то там вдали Эрзурум и Карс,
А вокруг небеса, ледники и камень.
На него бросается снежный барс,
Но сержант душит его собственными руками.

Перелезая через очередной сугроб,
Где, как в болоте, тонут промокшие кеды,
Он встречает уазик, транспортирующий
                                              цинковый гроб,
Спрашивает: — Кого везете? Ему говорят: —
                                                    Грибоеда.

Временами сержанта одолевают кошмары,
Возникают цветные трехмерные глюки,
Например, дворец царицы Тамары,
Из которого раздаются дикие страстные звуки.

Но сержант гонит от себя эти иллюзии,
Его не заманят в пропасть роковые красавицы.
Близка его цель — блаженная Грузия,
Не зря называемая всесоюзною здравницей.

Та страна, где пряник царит, а не кнут,
Где никто не жмется возле параши,
В той стране не сеют, не пашут, не жнут,
Там снимают кино, пьют вино и пляшут.

В той стране всем идет козырная масть,
Шипит хачапури, пенится Кинзмараули.
В той стране, каждый живущий — князь,
А каждый юноша — витязь в тигровой шкуре.

Там нет ни фурункулов, ни простуд,
Там круглый год девки ходят голые,
Там на кипарисах растет фаст-фуд,
А прохладные реки текут кока- колой.

Ему уже готовят торжественную встречу,
Стелют ковровую дорожку, как в Голливуде,
И, словно голову Иоанна Предтечи,
Ему подносят чизбургер на серебряном
                                                        блюде.

Вот сидит он в Макдоналдсе, как Властелин
                                                          Колец,
Пошла ему реальная пруха.
Вокруг него организуется Клуб одиноких
                                                        сердец
Сержанта Глухова.

Но ему в то же время ставят в вину
На пространстве информационном
Тот факт, что он родную страну
Променял на банальный хот-дог
                                       с попкорном.

Одни говорят, что сержант Глухов — враг,
Безродный космополит и моральный калека.
Другие вздымают его, как флаг —
Вот, мол, поступок свободного человека!

А сержант Глухов, не будь дурак,
Переодетый в джинсы и свитер,
Вдумчиво кушает свой Биг Мак,
Он не похож на безродного космополита.
Он обещает вернуться когда-нибудь потом.
В Грузию собираются его родители.
И Министерство обороны перестало
                                         настаивать на том,
Что он не сам ушел, а его похитили.

Суетятся у столика журналисты,
Едко пахнет хмели-сунели…
Когда русская армия войдет в Тбилиси,
Он первым будет расстрелян.

Момент решительный настал,
Вскипела праведная злоба,
Восстал на пидоров журнал
“Литературная учеба”.

И дружно на свою защиту
Встают поэты-мужеложцы.
А я скажу вам, содомиты —
Традиций русских вы не трожьте!

У нас поэта убивали,
Но в жопу не ебли его,
Здесь не было своих Уайльдов,
И не было своих Рембо.

Здесь есть для пидоров балет,
Парикмахерское есть искусство,
Но чтобы пидор был поэт,
Вот это как-то не по-русски.

Коль пососать ты любишь хуй,
Пуанты надевай и пачку,
Иди на сцену и танцуй,
Но на фига бумагу пачкать?

Поэт здесь — больше, чем поэт.
А пидарас в России — банщик.
Или, в грозу военных лет,
Допустим, юный барабанщик.

У нас поэт был гражданин,
Его не возбуждала срака,
А нынче стал сплошной Куз(ь)мин
Хоть с мягким знаком, хоть без знака…

Вечер мартовский хрустально-ясен,
В небесах зодиакальные созвездия.
С праздником тебя, опидарасенная
Современная, русскоязычная поэзия!

(или правильно так?)

Под ногами мартовская каша,
В небесах зодиакальные созвездия.
С праздником тебя, опидарашенная
Современная, русскоязычная поэзия!

С праздником, унылая, натужная
В общем, совершенно бесполезная,
Абсолютно никому не нужная
Современная, русскоязычная поэзия.

Поэтессы- то у вас все бабы страшные,
А поэты так вообще козлы обрезанные.
С праздником тебя, опидарашенная
Современная, русскоязычная поэзия.

С праздником, пустая, малохольная,
Полная беспочвенной претензии,
Но собою исключительно довольная,
Современная русскоязычная поэзия.

Ну и т. д.

Горько-сладкие почки весенние
Набухают на ветках берез.
Удавили Сережу Есенина,
Я не в силах сдержать своих слез.

Пробудились желания плотские,
Только нет в душе больше огня.
Загубили Володю Высоцкого,
Наконец добрались до меня.

Ах, куда мне мальчонке податься?
Черствый хлеб себе в воду крошу.
Объявили меня литературным власовцем,
Точнее литературной Лидией Тимашук.

Бьют меня, в белый свет, как в копеечку,
По башке, по руке, по ноге.
Пропадаю я из-за статеечки,
Что отправил в “Ex Libris” НГ.

Поднялась на меня зло и мощно
Вся тусовка ОГИ-ПирОГИ
За Аркадия, свет Драгомощенко,
За Геннадия да за Айги.

Даже срать со мной рядом не велено
Всем поэтам, гурьбой и гуртом.
Обозвали меня “шавкой Гельмана”
И за что-то грузином при том.

Ах, помилуй мя, Господи, грешного,
Никогда мне в судьбе не везло.
Поэтесса какая-то нежная
Обещает разбить мне ебло.

Я ж в статье выполнял спецзадание,
Принималось решенье в верхах,
Начинается ею компания
По борьбе с формализмом в стихах.

Мне статью заказали правители,
Что там Гельман, повыше бери.
Берегитесь, поэты-вредители,
Начинайте сушить сухари.

Что ж, не все вам есть сладкие пряники
Да верлибры шипеть в микрофон,
Надевай шерстяные подштанники,
Забирайся в телячий вагон.

Ну, а мне, как борцу против нечисти,
Против литературных иуд,
За заслуги перед Отечеством
3-й степени орден дадут.
Посмертно.