Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

   У кузнеца, у дедушки Филата,
      Был двор и хата,
      А в хате на стене –
Портрет, а чей портрет – не угадать в три года:
   То ль в бричке поп, то ль воевода
      На вороном коне,
То ль… как-нибудь потом скажу наедине.
Ну, словом, кто-то был когда-то намалеван,
      Да после дедом так заплеван,
Что от лица почти не стало и следа:
Едва виднелися усы да борода!
У деда был такой обычай постоянный:
К портрету подойдет и – тьфу ему в глаза!
   «Тьфу, разрази тебя гроза!
   Тьфу, сатана ты окаянный!»
Случилось – сатана все это увидал, –
И стало так ему обидно и досадно,
   Что он с досады похудал.
«Постой же! – про себя ворчал нечистый. – Ладно.
   Посмотрим, так-то ль ты удал!
Плеваться вздумал, а? Моя-де это рожа!
Положим, на мою она и не похожа, –
Но ежли ты ее считаешь за мою,
      Так я ж те поплюю!»
Тут дьявол подослал подручного к Филату.
Явился к деду бес под видом паренька.
   «Не надо ль, дескать, батрака?»
«Что ж? – молвил дед. – Возьму. А за какую плату?»
«Задаром! Лишь мое усердие ценя,
Ты малость подучи кузнечеству меня!»
Дед рад тому: «Изволь, учись, коли охотник!»
Сам бабе шепотком: «Глянь, даровой работник!»
      Работник даровой
   У наковальни без отхода.
   Прошло каких-нибудь полгода,
Дед не нахвалится: «Парнишка – с головой,
      И золотые руки!»
Парнишка стал меж тем ковать такие штуки,
Что дед, хоть чувствовал в руках немалый зуд,
Хоть глаз не мог отвесть от мастерской работы,
   Одначе взвыл: «Ой, парень, что ты!
      Влетим под суд!
   Эх, черт! Подделал же ты ловко!
   Пятак! Воистину – пятак!
   Ну ж, молодец! И как ты так?!»
«Вот пустяки нашел! Какая это ковка? –
Стал несуразное тут малый толковать. –
Коль хочешь, я тебя могу перековать!!
Переверну в горне налево да направо –
   Полсотни лет с тебя сниму!..»
   «Да ну? Такое скажешь, право!
   Никак и в толк я не возьму!»
   «Возьмешь!.. Вон старичок идет по косогору!
   Эй, старина! А старина!
   (Знал младший бес по уговору,
   Что „старичок“ был – сатана.)
Слышь, дедушка, тебе помолодеть охота?»
   «Еще бы!»
      «Я тебя перекую в два счета».
   «Что ж, милый, помирать равно мне.
             Хочешь – куй.
   Ты парень, вижу я, удалый».
   Засуетился сразу малый:
     «Хозяин, дуй!»
   Едва не лопаясь от смеха,
   Пыхтит-кряхтит Филат у меха.
   А бес клещами старца хвать
      И ну ковать!
   Вертел в огне его проворно.
Глядь, прыгнул из горна такой ли молодец:
   «Благодарим покорно!
   Ай да кузнец!»
Филат, оторопев, не мог промолвить слова.
      А парень снова:.
   «Хозяин, что ж? Ложись!»
      Очухался Филат:
      «Ох, брат!
   Кузнец, и вправду, хоть куда ты!
   Помолодеть бы я и рад, –
Но, как война теперь, боюсь: возьмут в солдаты,
   А я… какой уж я солдат?
   Обидел я когда хоть муху?
   Таких, как я, да ежли в бой…»
   Озлился парень: «Шут с тобой!
   Веди сюда свою старуху.
   Пусть хоть ее омоложу!»
   «Старуху? слова не скажу!
   Старушка стала чтой-то слабой. –
   Посеменил Филат за бабой: –
Вот, баба, так и так, – пример тебе живой.
Вернешь ты молодость свою, красу и силу.
Помру, останешься такою ли вдовой!»
   Мотает баба головой:
«Век прожила с тобой, с тобой пойду в могилу».
   «Да ты подумай, голова!» –
   Дед не скупился на слова,
   Просил по-доброму сначала,
   Покамест баба осерчала,
Потом, озлившись сам, забил ей в рот платок,
   Связал ее и в кузню приволок.
Вертели, жарили в огне старушку Дарью,
   Пока запахло крепко гарью.
Тут дед встревожился: «Чай, вынимать пора?
   Боюсь, не выдержит: стара!
Слышь, парень, погляди: старуха-то жива ли?»
   А парня… Митькой звали!
Исчез, как не бывал. Дед глянул, а в огне,
Заместо бабушки, костей горелых кучка
   Да недотлевшая онучка.
   Сомлел Филат: «Ой, лихо мне!
      Ой, лихо!»
   Прижался, съежившись, к стене
   И… захихикал тихо:
   «Хи-хи-хи-хи!.. Хи-хи-хи-хи!..
   Помолодел… Хоть в женихи!..
А бабка… Под венец такую молодицу!..
Сережки, Дарьюшка, сережки-то надень!..»
   Бедняк, отправленный в больницу,
   В больнице помер в тот же день.

   Не стало дедушки Филата!
В пустом его дворе стоит, как прежде, хата,
   А в хате на стене
Висит портрет, а чей – не угадать в три года:
   То ль в бричке поп, то ль воевода
      На вороном коне,
То ль… как-нибудь потом скажу наедине.
Ну, словом, кто-то намалеван,
Да только кузнецом покойным так заплеван,
Что от лица почти не стало и следа:
Чуть-чуть виднеются усы да борода!

Всю правду говорить – обычай пролетарский,
Так потому скажу – какой уж тут секрет? –
Что дедушка Филат так заплевал портрет –
   Чей? Ну, известно: царский!

   Люблю «читать» газеты ныне:
За белой полосой белеет полоса.
   Идешь-бредешь, как по пустыне,
      И вдруг – о чудеса! –
   Оазис, кажущийся раем:
«Три пальмы» – три строки. О чем их «шум», бог весть.
Какой-то смысл в них, верно, есть,
   Хоть мною он не постигаем!
Но, может, предо мной лишь сладостный мираж:
   Где строки – все пустыня та ж,
   Немое, выжженное поле?
Ах, все равно! Так хорошо порой
   Подумать, помечтать на воле,
Представить строк иных живой и плотный строй
   О вешней зелени, о буре,
Сносящей все, над чем повис нещадный рок…
   Читаю я и знаю: этих строк
   Не выжечь ни одной цензуре!

Нет худа без добра и нет добра без худа.
О мудрость вещая, ты стоишь похвалы!
Но сколько выстрадать пришлося нам, покуда
Мы не додумались до истинного чуда:
   Мобилизованной… пчелы!

Два добрых друга, два коня,
Корнеев конь да конь Вавилы,
Вели беседу у плетня:
   «Ну, как дела, товарищ милый?»
   «Да что! Скорей бы до могилы!
Хозяин лютый у меня:
То недокормит, то отлупит…»
«Ох, мой хозяин твоему,
Пожалуй, тоже не уступит!
Впрямь – не хозяин, а напасть!»
Ан в этот миг хозяин шасть!
И ну стегать кнутом Пегашку:
«Ты с кем шептаться взял замашку?»
«Как с кем? С товарищем!»
                  «Вот на!
Да он Вавилы конь?»
                  «Вавилы!»
«Так у меня же, в бок те вилы,
Давно с Вавилою война!»