Давид Самойлов - Избранное

Вечность — предположенье —
Есть набирание сил
Для остановки движенья
В круговращенье светил.

Время — только отсрочка,
Пространство — только порог.
А цель Вселенной — точка.
И эта точка — Бог.

Цель людей и цель планет —
К Богу тайная дорога.
Но какая цель у Бога?
Неужели цели нет?

В мире многообразном
Есть ясность и туман.
Пока предмет не назван,
Он непонятен нам.

Спрашиваем в страхе:
Кто он, откуда, чей?
Слова — смирительные рубахи
Для ошалевших вещей.

Хотел бы я не умереть,
А жить в четвертом измеренье.
И равнодушно посмотреть
Оттуда на свое творенье.

Пожать плечом — там нет плеча,
И усмехнуться — смеха нету.
И просквозить, как тень луча,
Сквозь прежнюю свою планету.

А если мир погибнет весь?
Неужто там, на дне вселенной,
Не вскрикнет кто-нибудь, смятенный,
О гибели почуяв весть?

И там — в нигде и в никогда,—
Где существует постоянство,
Не крикнет: вспыхнула звезда!
И через миг: она погасла!

А может, миг переворота
Никто на свете не узрит.
И пробу странную природа
Уж никогда не повторит.

Думать надо о смысле
Бытия, его свойстве.
Как себя мы ни числи,
Что мы в этом устройстве?

Кто мы по отношенью
К саду, к морю, к зениту?
Что является целью,
Что относится к быту?

Что относится к веку,
К назначенью, к дороге?
И, блуждая по свету,
Кто мы все же в итоге?

Примеряться к вечным временам,
К бесконечным расстояньям —
Это все безмерно трудно нам,
Вопреки стараньям.

Легче, если расстоянье — пядь,
Если мера времени — минута.
Легче жить. Труднее умирать
Почему-то.

Мария Петровых да ты
В наш век бездумной суеты
Без суеты писать умели.
К тебе явился славы час.
Мария, лучшая из нас,
Спит, как младенец в колыбели.

Благослови ее господь!
И к ней придет земная слава.
Зато не сможет уколоть
Игла бесчестия и срама.

Среди усопших и живых
Из трех последних поколений
Ты и Мария Петровых
Убереглись от искушений
И в тайне вырастили стих.

Престранная наша профессия —
Стихи сочинять на ходу,
При этом держа равновесие,
Подобно танцорам на льду.

Руками при том не размахивай,
Чтоб зря не потешить людей.
Питайся росинкою маковой
И ветром роскошных идей.

Да чем еще можно бездельнику
Оплачивать аховый труд!
Шатается по Переделкину,
Где в рифму вороны орут.

И думают люди соседские:
Бездельники, мол, чудаки…
Престранная наша профессия —
Гуляючи мыслить стихи…

Не мешай мне пить вино.
В нем таится вдохновенье.
Вдохновенье. А продленья
Нам добиться не дано.

Без вина судьба темна.
Угасает мой светильник.
Смерть — она не собутыльник,
К трезвости зовет она.

Можно ль жить, себя храня,
С чувством самобереженья?
Нет, нельзя среди сраженья
Уберечься от огня!

Ты уж так мне жить позволь,
Чтоб не обращал вниманья
На прерывистость дыханья
И тупую в сердце боль!..

Уж лучше на погост,
Когда томит бесстишье!
Оно — великий пост,
Могильное затишье.

И, двери затворив,
Переживает автор
Моления без рифм,
Страданье без метафор.

Нет, он не глух — он нем,
Он безъязык, как время,
В нем брезжат тени тем
И тупо ломит темя.

Жестокая беда!
Забвение о счастье.
И это навсегда.
Читатели, прощайте!

Поэзия должна быть странной,
Шальной, бессмысленной, туманной
И вместе ясной, как стекло,
И всем понятной, как тепло.

Как ключевая влага, чистой
И, словно дерево, ветвистой,
На все похожей, всем сродни.
И краткой, словно наши дни.

Не исповедь, не проповедь,
Не музыка успеха —
Желание попробовать,
Как отвечает эхо,

Как наше настоящее
Поет морозной ранью
И как звучит стоящее
За вековою гранью.

И к чему ни прислушайся — все перепев…
Да, мой перепел, ты и себя перепел.
Но однажды, от радости оторопев,
Ты особую ноту поставил в пробел.

Ту, неверную, что остальным вопреки…
Но, мой перепел, я тебя не попрекну
Переломом мотива, крушеньем строки,
Несуразицу всю не поставлю в вину.

Пусть та нота — какая-то вовсе не та,
Да, мой перепел, дуй в нее, как стеклодув,
А когда не по горлу тебе высота,
Раздери клокотаньем разинутый клюв.

Я вдаль ушел. Мне было грустно.
Любовь ушла. Ушло вино.
И я подумал про искусство:
А вправду — нужно ли оно?

Затем, зачем стремится гений
Познать ненужность бытия,
Ведь все мгновенней и мгновенней
И сокровенней жизнь моя!..

Допиться до стихов —
Тогда и выпить стоит;
Когда, лишась оков,
По миру сердце стонет,

Тогда — хоть вдребадан,
В заклад хитон и лиру,
И голый, как Адам,
В Эдем брести по миру.

Беситься, тосковать
По дружбе и по братству…
И, падая в кровать,
Со стоном просыпаться…

Увлечены порывом высшим,
Охвачены святым огнем,
Стихи в самозабвенье пишем
И, успокоясь, издаем.

А после холодно читаем
В журнале вялую строку
И равнодушно подставляем
Свое творенье остряку.

Надоели поэтессы,
Их жеманство, их старенья.
Не важны их интересы,
Скучны их стихотворенья.

Выходите лучше замуж,
Лучше мальчиков рожайте,
Чем писать сто строчек за ночь
В утомительном азарте.

Не нудите постоянно,
Не страдайте слишком длинно,
Ведь была на свете Анна,
Ведь писала же Марина.

Поздно учиться играть на скрипке,
Надо учиться писать без рифмы.
С рифмой номер как будто отыгран.
Надо учиться писать верлибром…
Как Крутоямов или как Вздорич,
С рифмою не брататься, а вздорить.
Может, без рифмы и без размера
Станут и мысли иного размера.