Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

На полотнах треченто,
Что в музеях хранимы,
Краски светят, как ленты
В волосах у любимой,

Словно взгляд ее ясный,
Алость губ ее спелых,
На подушках атласных
Золотистое тело.

Видно, мастер, томимый
Красотой, безотчетно
Все сиянье любимой
Перенес на полотна.
1970

Я здесь узнал мельчайшие цветы,
Их называют «луговая пена».
Они в глаза не бросятся, но ты
Их, проходя, заметишь непременно.

Они цветут вперегонки с весной
И островками вкраплены густыми
В зеленые лужайки, а порой
Канавы у дорог пестреют ими.

Они так умилительно легки
И, сорванные, так поспешно вянут,
Что на букеты или на венки
Их даже дети обрывать не станут.

Своей и белизной и синевой
Они подобны той эгейской пене,
Откуда Афродита сквозь прибой
На мраморные поднялась ступени.

А если любишь средние века
И хороводы девушек в апреле -
Сядь на траву и обожди, пока
Тебе их дорисует Боттичелли.
1969

Как прельщает нас порой
Суетою праздной
Хлопотливый, звонкий строй
Жизненных соблазнов!

Долетят ли с высоты
К нам слова простые:
«Отойди от Марфы ты,
Обожди Марию!»

Если вера моя права -
Дай мне правильные слова,
Чтоб о ней рассказать другим,
Чтоб она не ушла, как дым,
С отгоревшей моей душой
В тот обещанный мне покой,
Где, у вечности под ключом,
Не скажу уже ни о чем.
1970

Нет, с Богом говорить я не умею!
Его обитель мне едва видна.
Ни в дверь к Нему я постучать не смею,
Ни дотянуться до Его окна.

Другое - ангел. Он в прихожей Бога
Меня принять и выслушать готов,
И мы порой беседуем немного,
Словами - я, а он - без всяких слов.

Он понимает все мои заботы,
Не сердится, пусть даже буду я неправ,
Он иногда через мою дремоту
Проходит ночью, строчку подсказав.

Но мне порой вот этот путь окольный
К живому Богу кажется грехом,
И мне тогда и совестно, и больно,
И начинаю я мечтать о том,

Что, может быть, когда-нибудь наскучат
Ему беседы эти за стеной,
И выйдет Он и скажет мне: «Не мучай
Себя! Войди! Поговори со мной!»
1969

Ангелам живется тяжело
Меж людьми, что ими же хранимы.
Слишком велико земное зло
И так часто непреодолимо!

И бледнеет лик их иногда
От сознанья своего бессилья,
Опускаются у них тогда -
Нет, конечно же не руки! - крылья.

«Можешь?» - «Да!», «А это можешь?» - «Нет...» -
Прозвучит то радостно, то глухо.
Вслушайся в нездешний их ответ,
Вслушайся своим нездешним слухом!

И пойми: им больно отказать,
Горько им и за тебя тревожно,
И старайся их не огорчать
Просьбами о том, что невозможно!
1970

На кладбище живым занятий много,
Там можно целоваться, красть цветы,
Грустить о том, что вот умрешь и ты,
Писать стихи и объясниться с Богом.

Но что там делать мертвым? Спать и спать!
Прохожего спугнуть? Неинтересно!
Кто нынче верит в призрак бестелесный?
Напрасно будешь ты костьми стучать!

Ну разве новичка втянуть в допрос:
Как было, очень иль не очень больно?
И как ушел: насильно или вольно?
Автомобиль? Аэроплан? Склероз?

Но это тоже надоело им,
И в равнодушии своем им слаще
Досуг свой проводить в дремотной чаще,
Передоверив кладбище живым.
1969

Есть всегда такие вещи дома,
Что с тобой почти всю жизнь прошли:
Ложки, бритвы, ножницы, альбомы -
Мелочи заботливой земли.

Ты сроднился с ними и, конечно,
Иногда досадою томим,
Что, когда умрешь, они беспечно
Подружатся с кем-нибудь другим.

Я решил: со мной, в моей могиле
Я велю их всех похоронить,
Чтобы так, как мне они служили,
Не смогли они другим служить.

Поступлю как предок мой когда-то,
Что, заветы древние храня,
В смертный путь свой, избежав утраты,
Брал жену с собою и коня.
1969

Эту ночь перед той дуэлью -
Кто провел ее рядом с ним,
Вместе горького выпил зелья,
Тем же ангелом не храним,

Чтоб потом уверять утешно,
Что спокоен он был и смел,
И оделся, мол, не поспешно,
И письмо написать успел?

Может, все по-иному было:
Страсти гнали его и жгли,
Мысль томила, не изменила ль
Все ж, хоть в помыслах, Натали?

Не боялся ли? Может, очень?
Пусть! Нам истина не страшна!
Ни одна из всех его строчек
Тем не будет оскорблена!

Испытующе то и дело
Мы поэтам глядим в глаза,
Но ведь важно не то, что делал -
Важно только, о чем сказал!
1970

Словно кошка своих котят,
Я стихи мои все вылизываю.
Отойду - и скорей назад,
Хлопотать начинаю сызнова.

Что-то шерстка еще бледна,
Не лоснится, как надо было бы -
И проводишь всю ночь без сна
Над своими, над сердцу милыми.

Ну, понятно, меж ними есть
Неудачные от рождения:
Грубовата бывает шерсть,
Пятна в этаком разночтении.

Пожалеешь, конечно, их,
Много с ними и зря намаешься,
Но в ведре утопить таких
Как-то все-таки не решаешься.

Вот и бродят они кругом
И читателям в ноги тычутся.
Лучше было бы им ведром
Своевременно ограничиться!
1970

Их когда-то называли «перси».
Как пришло, откуда это слово?
В нем звучат и «Персия», и «персик» -
И разгадка будто бы готова!

Не персидских ли красавиц груди
На миниатюрах древних или
Пара персиков на плоском блюде
Нас на это слово вдохновили?

Нет, конечно, это все пустое,
В том ни капли смысла не найдется,
И филолог, прочитав такое,
Надо мной, поэтом, посмеется.

Но поэтам, как известно, можно,
Собственно, поручено им даже
Говорить другим о невозможном,
О таком, о чем никто не скажет!

Воскресить то слово не пытаюсь,
Сожалеть о нем не стану тоже,
Но когда я Пушкина читаю -
Все-таки оно меня тревожит.

И пока его опять и снова
Перечитывать с тобою будем -
Странное, исчезнувшее слово
Мы еще, конечно, не забудем!
1970

Подмосковные вечера!
Их давно бы забыть пора!
Но лишь только о них поют -
Предо мною они встают!
Снова крадется их луна,
Снова даль за рекой мутна,
Словно тот же гитарный плач
Долетает с окрестных дач,
Словно те же звучат слова,
Словно девушка та жива...

Полстолетья я не был там,
Не бродил по грибным местам,
Не спешил под защиту рощ
Переждать набежавший дождь,
Не глядел на речную гладь,
На волос золотую прядь...

Там, конечно, сейчас у всех
Много тех же земных утех:
Там целуются и поют
И живую подругу ждут.

Только знаю - и навсегда! -
Там не так, как в мои года,
Потому что ее там нет,
Что прижалась ко мне в ответ,
Что прильнула горячим ртом,
И все лето для нас потом
Были долгими, до утра,
Подмосковные вечера.
1970