Владимир Набоков - Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме

                   Блистательная весть!
В предместии веселая толпа
взорвала школу; ранцы и линейки
по площади рассыпаны; детей
погибло штучек триста. Очень Тременс
доволен.

             Он… доволен! Братья, братья,
вы слышите? Доволен он!..

                                       Ну, что ж,
я доложу вождю, что весть моя
не очень вас порадовала… Все,
все доложу!

                  Мы говорим, что Тременс
мудрее нас: он знает цель свою.
Как сказано в последней вашей оде,
он — гений.

                 Да. В грома моих напевов
достоин он войти. Однако… солнце…
в глазах рябит.

                      А вот — предатель Ганус!
Там, меж солдат, стоящих у ограды:
смеются. Пропустили. Вон идет
по тающему снегу.

                            Как он бледен!
Наш прежний друг неузнаваем! Все в нем
взгляд, губы сжатые, — как у святых,
написанных на стеклах… Говорят,
его жена сбежала…

                            Был любовник?

Нет, кажется.

                    По слухам, он однажды
вошел к жене, а на столе — записка,
что так и так, решила переехать
одна к родным… Клиян, что тут смешного?

Все доложу! Вы тут плетете сплетни,
как кумушки, а Тременс полагает,
что вы работаете… Там пожары,
их нужно раздувать, а вы… скажу,
все, все скажу…

                      А! Благородный Ганус…
Желанный Ганус… Мы вас ждали… рады…
пожалуйте…

                 Наш Ганус…

                                Здравствуй, Ганус…

Ты нас не узнаешь? Твоих друзей?
Четыре года… вместе… в ссылке…

                                                 Прочь,
наемники лукавого!.. Где Тременс?
Он звал меня.

                    Допрашивает. Скоро
сюда придет…

                   Да он не нужен мне.
Сам приглашал, и если… нет его…

Постойте, позову…

                          И мы пойдем…
Не так ли, братья? Что тут оставаться…

Да, столько дел…

                        Клиян, мы с вами!

                                                   Братья,
мне страшно…

                  Допишу я после…
Пойду…

          Брат, брат, что совершаем мы…

…Здесь жил герой…

                             Спасибо, что пришел,
мой Ганус! Знаю, жизненной печалью
ты отуманен был. Едва ль заметил,
что с месяц — да, сегодня ровно месяц —
я обладаю пьяною страной.
Я звал тебя, чтоб ты сказал мне прямо,
чтоб объяснил… — но дай сперва счастливцу
поговорить о счастии своем!
Ты знаешь сам — всех лучше знаешь, Ганус, —
дня моего я ждал в бреду, в ознобе…
Мой день пришел — нежданно, как любовь!
Слух пламенем промчался, что в стране
нет короля… Когда и как исчез он,
кто задушил его, в какую ночь,
и как давно мертвец страною правил,
никто теперь не знает. Но народ
обмана не прощает: склеп — сенат —
злым топотом наполнился. Как пышно,
как строго умирали старики,
и как кричал — о, слаще страстной скрипки —
мальчишка, их воспитанник! Народ
мстил за обман, — я случай улучил,
чтоб полыхнуть, и понял, что напрасно
я выжидал так долго: короля
и вовсе не было, — одно преданье,
волшебное и властное! Очнувшись,
чернь ворвалась сюда, и только эхо
рассыпалось по мертвому дворцу!..

Ты звал меня.

                    Ты прав, давай о деле:
в тебе я, Ганус, угадал когда-то
мне родственную огненность; тебе
я одному все помыслы доверил.
Но ты был женщиной гоним; теперь
она ушла; я спрашиваю, Ганус,
в последний раз: что, помогать мне будешь?

Напрасно ты призвал меня…

                                       Обдумай,
не торопись, я срок даю…

                                     Мой вождь,
там этих самых, что намедни пели
на улицах, пытают… Никого нет,
кто б допросил… Помощников твоих —
как бы сказать — подташнивает…

                                               Ладно,
иду, иду… Ты у меня, Клиян,
ведь молодец!.. Давно известно… Кстати,
на днях я удивлю тебя: велю
повесить.

              Тременс… Вождь мой…

                                              Ты же, Ганус,
подумай, я прошу тебя, подумай…

Меня томит единственная дума:
здесь жил герой… Вот эти зеркала —
священные: они его видали…
Он тут сидел, в могучем этом кресле.
Его шаги остались во дворце,
как в памяти — смолкающая поступь
гекзаметра… Где умер он? Где выстрел
его раздался? Кто слыхал? Быть может,
там — за городом, в траурной дубраве,
в снегах ночных… и бледный друг в сугробе
похоронил горячий труп… Грех, грех
немыслимый, как искуплю тебя?
Вся кровь моя благодарит за гибель
соперника и вся душа клянет
смерть короля… Мы двойственны, мы слепы,
и трудно жить, лишь доверяя жизни:
земная жизнь — туманный перевод
с божественного подлинника; общий
понятен смысл, но нет в его словах
их первородной музыки… Что страсти?
Ошибки перевода… Что любовь?
Утраченная рифма в передаче
на несозвучный наш язык… Пора мне
за подлинник приняться!.. Мой словарь?
Одна простая книжечка с крестом
на переплете… Каменные своды
я отыщу, где отгулы молитв
и полный вздох души меня научат
произношенью жизни…
                                Вон в дверях
остановилась Элла, и не смотрит,
задумалась, концы перебирая
ленивой шали… Что бы ей сказать?
Тепла ей нужно. Милая. Не смотрит…