Владимир Нарбут - Стихотворения

Уж дни заметно коротают,
И аист грустно смотрит в даль,
Где вереницей птицы тают.
И у меня в душе — печаль…
Да, скоро быть гнезду пустому!
И на задымленной трубе
Никто не сгонит дней истому,
Покорную своей судьбе.
Зачем мне осень золотая,
Когда опять я одинок!
Вот птица села, отлетая,
В гнезда чернеющий венок
И смотрит умными глазами —
Поджарая — на все пути…
И грустно так, что тени сами
Мне шепчут тихое — прости…

В осень светлую от клена
Опадали листья в заводь,
И вода рудо-зеленой
Стала, — негде уткам плавать.

Только там, где ключ кипучий
Живо бьет, бугор взметая, —
Под песчаной желтой кручей
Пропадает листьев стая.

Но туда не едут утки.
Зеленеют нежно лапки
Их в воде прозрачно-чуткой.
Клен бросает же охапки.

Листья бабочками плавно
Опускаются, как ряса.
А под кручей буйнонравно
Сыплет ключ свои алмазы.

Свет Разума падает в душу
И гаснет, на миг возникая.
Извечна лишь Истина. Слушай! —
Бессмертна лишь Пошлость людская.

У иконостаса свечи плачут,
Слезы на подсвечник каплют.
Прокляну я в жизни сна удачу
И рассветов зимних цаплю!
Лики смуглые в мурашках тают,
С ними гибнет Мира древность.
Голубей взлетевших вижу стаю,
Вижу бледную Царевну.
Огонек лампады нежно-робок,
Купол в солнце грустно млеет.
Ангел держит гибкую у гроба
Предразлучную лилею.

Черница в белом клобуке
Стоит передо мной.
Обои странные — в тоске,
Стена ярка, как в зной.

И допотопный холод в зал
Струится из окна:
Цветок склонился и завял,
И лилия — черна.

Молю икону, что в углу:
— Ее умилосердь…
А сам смотрю уже во мглу,
Где бездна-твердь.

Ужасный миг! С моих очей
Повязка вечного упала,
И в наготе своих лучей
Передо мною Смерть предстала.

И все, чем прежде был томим,
И все, что раньше волновало, —
Ушло, пропало, точно дым:
Передо мной Она стояла!

Пред рассветом кричали орлы,
Белобокие чайки летели…
Розовели окошки от мглы,
Но лежал я в испуге — в постели.

И проснулся, когда высоко
Уже солнце в лазури стояло.
И не знал: был то сон иль легко —
На яву созерцал все, усталый?..
Впрочем, это не все ли равно:
Птиц полет — повсегда пред бедою,
И недаром, в окне, как пятно,
Ты прошла предо мною седою!..

Под вечер уходить люблю
Я в мыслей долгую аллею.
И в мыслях горьких, как в хмелю,
О настоящем лишь скорблю,
Но о былом я не жалею…
Все ж, не жалея, дорожу
Я промелькнувшим каждым мигом.
В шкафу стеклянном ворошу,
И, находя цветы по книгам,
Я в лихорадке вновь дрожу.
О обманувшая любовь!..
Я не постиг заветной тайны,
Но ты, язык, не суесловь:
Ах, как заржавленная кровь,
Лежат цветы в пыли случайной!..

Перевязанные алой
Лентой слабые цветы
Ты с улыбкою усталой
Приколола мне — их ты.

Их к рубахе приколола,
К синей с снежною каймой.
Но от трав уж шел тяжелый
Запах, тленный и немой…

Уж они не пахли лугом,
Ни росою ранних утр:
Был закат их скован кругом
Смерти — Жалобен и мудр.

И с улыбкою печальной
Уходил я от тебя,
И цветов наряд прощальный
Обрывал, лист теребя.

Знал, что скоро запах тленья
Опахнет меня и лес,—
Долго колокол весенний
Не вздохнет: Христос воскрес…

Грозили буйные дожди
Избороздить стекло прудов,
Чтоб на затерянном пути
Мерцали в глубине садов.

Гнал в зелень волн круги плетень
Он обмелевших берегов,
Но тих и светел был мой день
В печали розовых песков.

На камне белом я сидел,
Гас подо мною известняк.
Я знал, я верил: мой удел —
Глубин обетованный мрак!

День красовался и сверкал,
Лепил карнизы-облака.
В пролеты их, как между скал,
Сквозил огонь издалека.

Цвела лазурь. И вереск цвел —
Лиловой кровью и густой.
И ржавчиной березы ствол
Чуть тронул медленный застой.

Как щит, как зеркало, лучист
Был ковш забытого пруда.
Оливку волн крыл бурый лист —
Плетня дубовая руда.

Уж Осень тихая с высот
Мне в душу веяла тоской.
А поры мелких пыльных сот
Известки млели под рукой.

Как дым, распростертый на тонких руках,
Угасшего в зареве знойном костра —
Печальный и нежный цветок на песках.
Туманит он сладко, как хмель, вечера.

Он — девушки кровь — золотое вино.
Он — тихая ласка. Он — грустный ответ.
Он был, есть и будет всегда, как давно —
Печали любимой затерянный цвет!

В скиту ли далеком, за бором густым,
За чистой криницей — в овраге глухом —
Язвится огнем он, как свечи, крутым,
Оправленный нежным нежалящим мхом.

И мхи голубеют, как сонные льды,
Как пламень далеких весенних годин.
Зыбучи пески. Серебристы следы.
По ним я измерил пустыню — один.

Один! Трепещу, но плетусь я, влеком
Старинной печалью старинных икон.
Как киноварь в черни — за низким цветком
Алеет дупло водометных окон.

Над пропастью стану. Горят небеса.
Трубятся мне гул потайной родника.
И чьи-то змеиные, злые глаза
Ехидно уставились — издалека.

О, вереск! Я знаю, кто смотрит-следит,
Чей взор копьеносный острее рожна,
Кто душу в багрянец безумный рядит:

Печаль опечаленных, как ты — страшна!..

Взошел я по уступам горным
Тропою узкою — туда,
Где клекотом орлят минорным
Из надстремнинного гнезда

Была разбужена впервые
Во мне дремавшая душа,
Где призраки, уж неживые,
Воскресли, таинством дыша:

И вот опять душой запевшей
Внемлю я грохоту лавин
И свисту резкому взлетевшей
Орлицы. И во мгле долин

Синеют мягкими крылами
Извилины святой реки.
А выше их — под небесами
Сияют вечными венцами

Все беспристрастней — ледники.

Я от потопа носить привык
Оранжевый крест на спине,
Зане я паук-крестовик
И в галерее живу во сне.
Гулкие комнаты дряхлый дом
Давно тишиной ворожит,
А нитки седые крестом
Я растянул под окном — мой скит.
Пальчиком острым весны дитя
Царапнуло нынче в окно,
И солнце в пыли, чуть светя,
Бросило столб, как тогда — давно…
Столб, золотящийся и пустой,
Напомнил и мне о весне,
Когда я на рыхлый застой
Мира взирал, золотясь во сне…
 Тело, подобное — и коню,
И радуге, плыло во мглу…..
Сегодня ж слежу я возню
Мух на оконцах, таясь в углу.