Константин Бальмонт - Том 1. Стихотворения

  Если, медленно падая,
  Капли жгучей смолы,
Мучителей – демонов радуя,
Оттеняют чудовищность мглы, –

  Мне всегда представляется,
  Будто вновь я живу,
И сердце мое разрывается,
Но впервые – мне все – наяву.

  Вижу всю преисподнюю,
  Боль растет и не ждет.
Но славлю я благость Господнюю!
Это было! Он в ад снизойдет!

  Эта мгла – не обманная,
  Лжи в страданиях нет.
Привет новизне! О, желанная!
Буду мучиться тысячи лет!

Я попал в страну Неволи. Еду ночью, всюду лес,
Еду днем, и сеть деревьев заслоняет глубь небес
В ограниченном пространстве, меж вершинами и мной,
Лишь летучие светлянки служат солнцем и луной.
Промелькнут, блеснут, исчезнут, и опять зеленый мрак,
И не знаешь, где дорога, где раскрывшийся овраг.
Промелькнут, сверкнут, погаснут, – и на миг в душе моей
Точно зов, но зов загробный, встанет память прошлых дней.
И тогда в узорах веток ясно вижу пред собой
Письмена немых проклятий, мне нашептанных Судьбой.
О безбрежность, неизбежность непонятного пути!
Если каждый шаг ошибка, кто же мне велел идти?
Разве я своею волей в этом сказочном лесу?
Разве я не задыхаюсь, если в сердце гpex несу?
Разве мне не страшно биться между спутанных ветвей?
Враг? Откликнись! Нет ответа, нет луча душе моей.
И своим же восклицаньем я испуган в горький миг, –
Если кто мне отзовется, это будет мой двойник.
А во тьме так страшно встретить очерк бледного лица.
Я попал в страну Неволи…
Нет конца.

В душах есть все, что есть в небе, и много иного.
В этой душе создалось первозданное Слово!
Где, как не в ней,
Замыслы встали безмерною тучей,
Нежность возникла усладой певучей,
Совесть, светильник опасный и жгучий,
Вспышки и блески различных огней, –
Где, как не в ней,
Бури проносятся мысли могучей!
Небо не там,
В этих кошмарных глубинах пространства,
Где создаю я и снова создам
Звезды, одетые блеском убранства,
Вечно идущих по тем же путям, –
Пламенный знак моего постоянства.
Небо в душевной моей глубине,
Там, далеко, еле зримо, на дне
Дивно и жутко уйти в запредельность,
Страшно мне в пропасть души заглянуть,
Страшно – в своей глубине утонуть.
Все в ней слилось в бесконечную цельность,
Только душе я молитвы пою,
Только одну я люблю беспредельность,
Душу мою!

Но дикий ужас преступления,
Но искаженные черты, –
И это все твои видения,
И это – новый – страшный – ты?

В тебе рождается величие,
Ты можешь бурями греметь,
Из бледной бездны безразличия
Извлечь и золото и медь.

Зачем же ты взметаешь пыльное,
Мутишь свою же глубину?
Зачем ты любишь все могильное,
И всюду сеешь смерть одну?

И в равнодушии надменности,
Свой дух безмерно возлюбя,
Ты создаешь оковы пленности:
Мечту – рабу самой себя?

Ты – блеск, ты – гений бесконечности,
В тебе вся пышность бытия.
Но знак твой, страшный символ Вечности –
Кольцеобразная змея!

Зачем чудовище – над бездною,
И зверь в лесу, и дикий вой?
Зачем миры, с их славой звездною,
Несутся в пляске гробовой?

Мир должен быть оправдан весь,
Чтобы можно было жить!
Душою там, я сердцем – здесь.
А сердце как смирить?
Я узел должен видеть весь.
Но как распутать нить?

Едва в лесу я сделал шаг, –
Раздавлен муравей.
Я в мире всем невольный враг,
Всей жизнею своей,
И не могу не быть, – никак,
Вплоть до исхода дней.

Мое неделанье для всех
Покажется больным.
Проникновенный тихий смех
Развеется как дым.
А буду смел, – замучу тех,
Кому я был родным.

Пустынной полночью зимы
Я слышу вой волков,
Среди могильной душной тьмы
Хрипенье стариков,
Гнилые хохота чумы,
Кровавый бой врагов. –

Забытый раненый солдат,
И стая хищных птиц,
Отца косой на сына взгляд,
Развратный гул столиц,
Толпы глупцов, безумный ряд
Животно-мерзких лиц. –

И что же? Я ли создал их?
Или они меня?
Поэт ли я, сложивший стих,
Или побег от пня?
Кто демон низостей моих
И моего огня?

От этих тигровых страстей,
Змеиных чувств и дум, –
Как стук кладбищенских костей
В душе зловещий шум, –
И я бегу, бегу людей,
Среди людей – самум.

Стучи, тебе откроют. Проси, тебе дадут.
– О, Боже! Для чего же назначен Страшный Суд?

Мы лежим на холодном и грязном полу,
Присужденные к вечной тюрьме.
И упорно и долго глядим в полумглу, –
Ничего, ничего в этой тьме!

Только зыбкие отсветы бледных лампад
С потолка устремляются вниз.
Только длинные шаткие тени дрожат,
Протянулись – качнулись – слились.

Позабыты своими друзьями, в стране,
Где лишь варвары, звери да ночь,
Мы забыли о Солнце, Звездах, и Луне,
И никто нам не может помочь.

Нас томительно стиснули стены тюрьмы,
Нас железное давит кольцо,
И как духи чумы, как рождения тьмы,
Мы не видим друг друга в лицо!

О, да, я Избранный, я Мудрый, Посвященный,
Сын Солнца, я – поэт, сын разума, я – царь.
Но предки за спиной, и дух мой искаженный –
Татуированный своим отцом дикарь.

Узоры пестрые прорезаны глубоко.
Хочу их смыть: Нельзя. Ум шепчет: «Перестань…»
И, с диким бешенством, я в омуты порока
Бросаюсь радостно, как хищный зверь на лань.

Но, рынку дань отдав, его божбе и давкам,
Я снова чувствую всю близость к Божеству.
Кого-то раздробив тяжелым томагавком,
Я мной убитого с отчаяньем зову.

Я на смерть поражен своим сознаньем,
Я ранен в сердце разумом моим.
Я неразрывен с этим мирозданьем,
Я создал мир со всем его страданьем.
Струя огонь, я гибну сам, как дым.

И понимая всю обманность чувства,
Игру теней, рожденных в мире мной,
Я, как поэт, постигнувший искусство,
Не восхищен своею глубиной.

Я сознаю, что грех и тьма во взоре,
И топь болот, и синий небосклон,
Есть только мысль, есть призрачное море,
Я чувствую, что эта жизнь есть сон.

Но, видя в жизни знак безбрежной воли,
Создатель, я созданьем не любим.
И, весь дрожа от нестерпимой боли,
Живя у самого себя в неволе,
Я ранен на смерть разумом моим.

Увечье, помешательство, чахотка,
Падучая, и бездна всяких зол,
Как части мира, я терплю вас кротко,
И даже в вас я таинство нашел.

Для тех, кто любит чудищ, все находка,
Иной среди зверей всю жизнь провел,
И как для закоснелых пьяниц – водка,
В гармонии мне дорог произвол.

Люблю я в мире скрип всемирных осей,
Крик коршуна на сумрачном откосе,
Дорог житейских рытвины и гать.

На всем своя – для взора – позолота.
Но мерзок сердцу облик идиота,
И глупости я не могу понять!