Николай Глазков - Избранное
1946 год
1В начале века поэтам лафа,
Поскольку Век молодой,
А в конце не поэт диктует слова,
А Лев Толстой с бородой.
В середине века плохо поэтам
И ничтожно число их побед,
Только я сказать хочу не об этом,
Ибо я рифмовал: поэтам — победам;
Важно, сколько поэту лет.
Мне исполнилось двадцать семь,
Но если прибавить и вычесть,
То это правильно не совсем,
Потому что годов мне не больше, чем семь,
И не меньше, чем двадцать тысяч.
А если среднюю цифру взять
И возраст века учесть,
То в сорок пятом мне сорок пять,
А в сорок шестом — сорок шесть.
В. Хлебникову
Земля, как в древности, лежала,
Но я не так соображал:
От Председателей Земшара
Сбежал куда-то их Земшар.
И погорельцами с пожара,
Не ожидая новых весн,
Мы очутились без Земшара,
Как паровозы без колес.
Я скоро возвращусь к стихам от рынка
И всякой прочей суеты сует.
Есть комната, где лампа как фламинго,
И выключатели, которым равных нет.
Я с этой комнатой традициями связан,
А расхождения, что были, ни при чем,
И недоступные широким массам,
Я все стихи той комнате прочел.
Там ибо люди, для которых надо
Писать поэмы о самом себе,
Они родились для Поэтограда;
А их судьба толкнула в ССП.
Давно наскучили им те легенды,
И надоел непризнанный Глазков,
А все-таки мы все интеллигенты
И ничего не значим без стихов.
До войны была стихотворная техника,
Классические и лефовские традиции,
А после войны все это для потех никак
Не годится.
Скажем, на собственный страх и риск
Какой-нибудь поэтический пьяница
От слова «ни зги» образует ни Зг
А люди даже не удивляются.
Или к слову «мобилизация»
Он не до, а после войны
Придумает рифму МЫ БЫЛИ ЗА ЦАРЯ, —
Демобилизованным хоть бы хны.
Легко отделаться: люди — б…,
Их греховность обширней всех литгрехов,
И поэтому не для печати
Лучше всего не писать стихов.
Война все искусства в архив позапрятала,
Но стихи — они от строки до строки
Существуют помимо воли автора,
А может быть, даже и вопреки!
Надоели те и эти оды,
Надоели те и эти песни,
Надоели очень идиоты,
И шепчу: поэзия, воскресни!
А поэзия не воскресает
Ни в серьезном деле, ни в забавах,
А стихи Глазкова искромсают
И не напечатают вдобавок.
Если напечатают, нескоро,
Но без посторонних изменений;
Очень трудно гению Глазкову,
Потому что он всего лишь гений!
Это очень мало. Надо дело
Делать, а не порицать эпоху;
Если жизнь еще не надоела,
Благодарен не себе, а богу,
Господу, что сотворил планеты,
Дал нам объективные законы,
Но, как все пророки и поэты,
Я не верю в господа иконы.
В господа церквей и архиереев,
Где, как в армии, чины-титулы;
Верить в церковь можно, лишь поверив
В красоту ее архитектуры.
Потому что сила жизни в вере,
Но вернемся вновь к литературе.
Говорю: Мадонна Рафаэля
Лучше алюминиевой кастрюли.
Ошибались люди. Мы простим их,
Потому что люди только люди.
Кажется, Рамсей, английские химик,
Как-то сделал золото из ртути.
Встало это золото дороже,
Чем иные платина с алмазом.
Мало было золота. Так что же?
Гениально, но не нужно массам?
Эти фразы очень мне знакомы
И придуманы всеми хитро;
Бога объективные законы
Поважнее даже, чем метро!
Лучше грызть черную корку,
Чем ничего не есть.
И лучше курить махорку,
Чем не курить день весь.
Лучше любить абсолютно не ту,
Чем одному спать,
Но лучше, чем писать ерунду,
Ничего не писать.
Что мне все дома, трамваи,
Города,
Если я не унываю
Никогда?
Но из дома, что из трюма —
Кабака,
Очень часто я смотрю на
Облака.
Облака плывут все белые
Мною над.
Хорошо мне, сам себе я
Меценат.
А стихи мои умометр
Для ума,
Славен тот, кто их запомнит —
Все тома.
В каждом томе, словно в доме
Для стихов,
Обитателей нет, кроме
Как Глазков.
Как у речки берега,
Локти расположены;
В самом деле — чья рука
На стол будет положена?
Два приятеля-врага
Действуют воинственно:
В самом деле — чья рука
Верх возьмет, как истина?
Все исчезло. Их лишь двое.
Положенье таково:
Сила веры, сила воли,
Сила силы — кто кого?
Краткостишья
«Краткостишье — это муравей…»
Краткостишье — это муравей,
Тот, кто абсолютно не силен,
А удельно будет посильней,
Чем поэма — африканский слон.
«Был не от мира Велимир…»
Был не от мира Велимир,
Но он открыл мне двери в мир.
«В одних стихах способен я на то…»
В одних стихах способен я на то,
Что не вышеупомянуто.
«Я искать не стану выход…»
Я искать не стану выход:
Я не вижу в этом выгод.
«Освещает луна…»
Освещает луна
Двадцать два валуна.
«И не тот святой…»
И не тот святой,
Кто ест хлеб с водой.
«То было ему чуждо…»
То было ему чуждо,
И он подумал: чушь то.
«Я думал, что он товарищ…»
Я думал, что он товарищ,
А он презренная тварь лишь.
«Ударяйте кол о кол…»
Ударяйте кол о кол —
Вот и будет колокол.
«Тот, кто меня теперь преследует…»
Тот, кто меня теперь преследует,
За мной когда-нибудь последует.
«Иногда идешь по победам…»
Иногда идешь по победам,
А на самом деле по бедам.
«Соблюдайте собственную выгоду…»
Соблюдайте собственную выгоду:
Не мешайте входу и выходу!
«Я мог бы это доказать…»
Я мог бы это доказать,
Но мне не дали досказать!
«Все, что описательно…»
Все, что описательно,
То необязательно!
«Тает снег, лежащий на крыше…»
Тает снег, лежащий на крыше,
Ибо так установлено свыше.
«Заговорили об уже…»
Заговорили об уже,
А он уполз уже.
«Пчела сказала, что известка…»
Пчела сказала, что известка
Изготовляется из воска.
«Один цыпленок славу приобрел…»