Борис Гребенщиков - Песни (сборник)

На что я смотрю,
На тополя под моим окном?
Все меньше листьев, скоро будет зима.
Но даже если
Зима будет долгой,
Едва ли она будет вечной.

Ну, а тем временем
Что же мне делать с такой бедой?
Какая роль здесь положена мне?
Для тех, кто придет ко мне,
Чайник держать на огне
И ночью писать
Письма с границы между светом и тенью.

Мы движемся медленно,
Но мы движемся наверняка,
Меняя пространство наощупь.
От самой нижней границы
До самой вершины холма
Я знаю все собственным телом.

Никто не пройдет за нас
По этой черте.
Никто не знает того,
Что здесь есть.
Но каждый юный географ
Скоро сможет об этом прочесть
В полном собрании
Писем с границы между светом и тенью.

Мы закрыли глаза, чтоб не знать, как нам плохо,
И с тех пор все равно – где здесь ночи, где дни;
Партизанским костром догорает эпоха,
А в парикмахерских – вальс, и девушки танцуют одни.

На роскошных столах все накрыто для пира,
Только нету гостей – хоть зови не зови;
Можно бить, хоть разбей, в бубен верхнего мира,
Только летчиков нет, девушки танцуют одни.

Все иконы в шитье, так что ликам нет места,
А святую святых завалили в пыли;
В алтаре, как свеча, молча гаснет невеста,
Но все куда-то ушли, и девушки танцуют одни.

От пещер Катманду до мостов Сан-Франциско
Алеет восток, и мерцают в тени
Эти двери в Эдем, что всегда слишком близко,
Но нам было лень встать, и девушки танцуют одни.

Научи меня петь вопреки всей надежде,
Оторваться – и прочь, сквозь завесы земли;
Ярче тысячи солнц пусть горит все, что прежде.
Я еще попою.
Девушки танцуют одни.

Когда то, что мы сделали,
Выйдет без печали из наших рук;
Когда семь разойдутся,
Чтобы не смотреть, кто войдет в круг;
Когда белый конь
Узнает своих подруг,
Это значит – день радости.

Когда звезда-можжевельник
Ляжет перед нами во сне,
Когда в камнях будет сказано
То, что было сказано мне;
Когда великий сон
Будет дарован великой стране,
Это значит – день радости.

Когда то, что мы сделали,
Выйдет без печали из наших рук,
Когда семь разойдутся,
Потому что не от кого прятаться в круг;
Когда белый конь
Поймет и признает своих подруг,
Это значит – день радости.

И теперь, когда нечего ждать,
Кроме волчьей зари;
Темная вода,
И пламя бесконечной зимы –
Это ж, Господи, зрячему видно,
А для нас повтори:
Бог есть Свет, и в нем нет никакой тьмы.

Рано поутру, лицом на восток,
Стоя под деревом, опуская ладони в исток,
Растворяясь в радуге, пробуя солнце на вкус;
Когда ночь поджигает падающие с неба цветы,
Мы вспомним этот Дед Мороз блюз.

Зашел я в Венеции в один магазин –
Граппу пить дорого, станемте пить бензин,
Станем бросаться с мостов, демонстрировать ловкость и вкус;
И когда гондольеры выловят нас из каналов –
Из радиоточки на кухне донесется Дед Мороз блюз.

То у нас Кондопога, то у нас Хохлома,
Отечество никогда не скупилось на причины сойти с ума…

Безымянной звездой рассекая мглу
Или долгой зимой в замшелом медвежьем углу:
Сияющие, сбросив бессмысленный груз,
Мы смотрим, как ночь поджигает падающие с неба цветы,
И говорим: «Прощай, прощай, прощай;
Прощай, Дед Мороз блюз».

Под Тамбовом есть избушка,
В ней живет большой и сильный,
Бородой зарос по пояс,
Синеглазый бригадир.

И никто из нас не знает,
Что вот он и есть махатма,
Всех молчальников начальник
И мандиров командир.

Многорукие аскеты
Шелестят Махабхаратой;
Много в мире есть сюрпризов,
Если встать на голове.

Но сиди ты хоть сто жизней,
Ноги за уши закинув –
Бог в твоем гнездится сердце,
Ходит кошкой по траве.

Эй, на том берегу,
Здесь тепло, а у вас все в снегу –
Я могу сказать вам тайное слово, но
Как до вас докричаться?
От стены до стены
Вы все молитесь богу войны,
А над всем купол злой тишины;
Ох, легко доиграться.

Два крыла по плечам
Мешают мне спать по ночам,
А учить летать – инструкторов тьма,
Лишь ленивый не учит;
Им легко с высоты,
А мы здесь – как я, так и ты,
А над всем – вилок, рогаток, ножей
Нас спасает лишь случай.

Но когда – от винта
И кругом пустота,
От зубов до хвоста –
И в пропасть на скалы;
И не встать, и не сесть –
Ты скажи все, как есть,
И – привет, Ваша честь,
Прямо в рай, под мостом, как Чкалов.

Ой, легко на земле;
Что в Тибете, что в Царском Селе
Все, похоже, хотят одного,
Да не могут добиться –
И чертят себе круг,
И стреляют в друзей и подруг,
А внутри бьет живая вода –
Ну кто ж мешает напиться?

И когда от винта,
И кругом пустота,
Не лечи, не кричи,
Что дали так мало –
Двум смертям не бывать,
Так чего здесь скрывать,
Продолби в сердце лед –
И вперед – под мостом, как Чкалов.

Снесла мне крышу кислота,
И свод небес надо мной поет тишиной,
И вся природа пуста такой особой пустотой.

Генерал! разрешите войти без доклада;
Не стреляйте в меня, посидим полчаса в тишине.
Я хотел Вам сказать… хотя, может быть, лучше не надо:
Все, что можно сказать, без того уже видно по мне.

Мы больны, что мы столько лет пьем эту дрянь, и, впридачу,
Нам никак уже не отличить, где враги, где свои:
Генерал! Ах, уедемте лучше на дачу –
Получать, генерал, кислоту из сосновой хвои.

В подмосковных лесах листопад – веселей чем, медали;
Вместо ржавых штыков – вакханалия белых берез.
А НЗ, генерал, – то, которое нам недодали, –
Прикажите штабным, пусть потратят на девок и коз.

Пусть живут, как хотят, ну а мы с Вами – тропкой тесной:
Самовар, философия, колба и чаша вина;
Так в безлунную ночь нам откроется суть Поднебесной:
Ах, запомнить бы суть – и Россия опять спасена.

Зверь удивительных слов и желтая роза
Не помня, где у них голова,
Зная, что это сны,
Можно дожить до весны.
Помни, я здесь с тобой,
А все остальное слова.

Уровень соли падает с бешеной силой,
Если так будет дальше,
Нас вряд ли удержит вода.
Но когда ты забудешь, как
Назывался исчезнувший цвет,
Помни, я продолжаю ждать
В дельте гнезда.

Хорошо ли молодцу быть неженату?
Маялся он тридцать лет, тряхнул головой, –
Да вышел во поле, вставил в уши вату,
Чтобы не грузил жадный девичий вой.
А ночью во поле глухо, как в могиле:
Мощи да ржавчина, да скрип вороньих крыл;
«Долго ж ты маялся, – молвил ему филин, –
Девки все в Лондоне, их тут и след простыл».

Жил на иконе Бог – выпрыгнул в оконце,
Замела след Его золотая грязь.
Береглася радость моя черного червонца –
Да от самой себя не убереглась.

Охайте, бабоньки; налетайте, дети, –
Надобно выпить – вот вам сердце с молотка.
Нету другой такой Родины на свете,
Каждый мечтал бы так, да их кишка тонка.
А над Бел-озером тучи так и вьются,
То ли это кто-то курит, то ли просто так; – то ли это рыбы курят,
А из моей прорехи песни так и льются –
Льются и льются, все не выльются никак.

Начальник Кладбища, Сестры Долгой Жизни,
Трое Братьев Бритвы да Водитель Коня –
Примите в дар мою Песню об Отчизне
И пощадите Ее,
И всех нас,
И меня.

Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Аврорафобы, те, кто боятся рассвета, – вот ваше имя.
Дети подземелья, снимайте растяжки и мины.
Если ты не знаешь, зачем ты живешь, это не повод стрелять разрывными,
Ты можешь попасть прямо в сердце своей половины.

Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Случилось так, что в саду наших душ вместо ангелов ходят артисты,
Ходят за деньги, прямо по цветам сапогами.
До счастья было рукой подать, но все испортили сепаратисты,
Теперь нам придется идти к нему своими ногами.

Когда Джа-Джа поет, ты делаешь вид, что не слышишь,
Джа-Джа танцует, ты где-то всегда в другом месте.
Если ты забудешь, никто не напомнит тебе, как ты дышишь,
Музыка свяжет по рукам и ногам и заставит вертеться на месте.

По радио снова транслируют то, что унижает человеческий ум,
Этот низкий потолок страшнее чумы и проказы.
Война удобна – она избавляет от необходимости думать,
Но с каких пор ты стал любить повиноваться приказам?

Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Какая радость…
Какая радость…