Алексей Крученых - Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера

В поезде едет Рубиха —
тяжелый глаз,
белый подбородок.
Поезд зголодный.
зверем дорог,
чуя добычу,
брюхо несет —
ра-ва-ща.
Ры-вы-щы!
На площадке Рубиха
глазом дерет:
— Миленький, тепленький,
солнышко в кудрях,
на губах кровь…
Ох загляделся как! —
С нижней ступеньки
ворохнулся под откос
паренек,
кости треск,
кости хруст,
дробь…
не знают пассажиры
какую шпалу
перепрыгнули!..
— Из под вагона затянул
кто-й тебя?
Ох, недогадливая,
за рукав не удержала.
Расстроилась я!.. —
· · · · · · · · · ·
Зверь усмирился,
чугунный устал,
на полустанции
 отдых
  три часа…
Сутки
 сутулясь
  ис-те-ка-а-а-ают
Лязг болтов.
Как моток
старых обоев
сворачивается путь
 Много раз,
 сотни раз,
 синий лес
 из-за насыпей
 приподнимался
 и опускался,
Пыхтит
упаханное брюхо
узлового полустанка
Поезда зык
с гулом обшарп,
сермяжьи вагоны
застряли
 в щель.
Прохор — лихач
— ватный буфет —
вагонной нудотцею
стоя в окно:
— Эх, экипаж неспешной,
задрючит нас
— растелефикация! —
продувной вагонец,
костодав.
Тут бы на дутиках.
— Я вас катаю
  на резвой!
  Эх-ма,
  Тетке в глаз!
Жонка, Дуняша, гляди! —
А из окна
чухломские метелки-ветлы
пятиверстной зевотой растянуты
виснут в глаза.
— Эх, замурошка-дорожка!
Втянула в тоску,
теткин кисель…
Ну-у-у, трохнулись,
про-о-о-дави тебя! —
…Плесенью станция
 глаза вылупила,
 известью поползла…
 Красный петух семафора
 хлопает по затылку,
 расшвыривая по местам
 узловых дежурных…
Дунько трудненко:
— Чтой-то в сон меня тянет
болотом
илью липучей подбирается…
Марево
 черные
  муравьи
   копошатся… —
Дунька в подушку,
в туман
канула…

Рубиха дремлет
на низкой полке.
Прослоенный ватный зипун,
над головою шаль…
жестко…
полно сапог…
Прохор, затылком об полку,
спит,
сквозь сон
погладит Дунькину ногу…
полушелковые чулки,
сапожки с ушками
вздрагивают.
Глаз фонаря занавешен желтком
Дунька стонет
на сером мешке:
— Ох, не души меня, Гриша!
Нет ни души кругом,
(отдушника рта молода)!
Гришка-скокарь, — третий!
Нет, Петя,
Петя третий,
Сеня четвертый
ох, перепутала!
Ох, сколько их!
Только я не душила
Утюгом легонько гладила,
Да я же любила
Я же жалела.
Скажи, Петенька,
ведь, правда жалела?..
…Ох, Прохор, Прохор,
пойдешь и ты прахом!
Родненький, прости!
 Эх, да ведь не удушила,
 легонько уморила,
 а все лезут, вяжутся,
 между снегами кажутся.
 О-ох! —
Прохор спросонок
из под узла вывалился
бормотом:
 — Дунька, ы!
 Кого загубила?
 Кого придушила?
 Жена?..
Сам испугался.
Дуньку затряс:
— Что ты, что ты,
моя белюха?
Дунька, что ты клеплешь?
Проснись!
— Что трясешь меня?
Покою не даешь?
Бес!.. —
Открыла глаза:
 — Прохор, чего пристал,
 А?
 Свят, свят, свят!..
 Глаза испуганно круглятся.
 — Разбудить бы жонку надобно
 Что ты несла?
 Что за Петя?
 Каков Гриша?
 Кого убивала-морила, а?
Мерзнет баба со страху ночного,
а сме-е-ется
змеется
губами
ледяными
синими
— Ш-ш-ш-с!
Ишь, сумашедший
Я убивала,
Я?
Это, я-то, я,
твоя Дунюшка
убивица?
Иль из-под вагона
что увидел?
Ох, дружочек,
душно в дороге,
полки низки,
стекла да чашки
бренчат,
ну ее к ляду,
только расстроилась вся!
Вот вернемся домой
хорошо в садочке:
близкое солнышко
поблескивают,
сыплет охрец.
Там
 подвал
  большой
   хороший,
снеди всякой
полным-полнехонько!
Улыбкой по Прохору лазала,
шарила,
засыпляла…
Прохор прокис:
— Я ж тебе говорил:
перенудься,
не езди
к старухе
в логово —
хуже будет! —

Холод… свежинь…
Глаз приоткрыл
рабочий барак,
сверчки сторожей
жуют небесынь,
клокоча,
звунчат —
жох,
цок!
Палисадник-платок
утыкан росистыми бархатцами,
Дунька сидит на заваленке
черной
 как гриб деревной
Свист…
Дунька скок вертячком.
— Заходите, Григорий Палыч!
— А где твой?
— На базар пошел
  позаране
  масло закупать топленое
  да сливочное…
Гришка глухо:
— Дуняшка,
  Когда же можно?
— Тише ты… Да сегодня
в одиннадцать ночи.
Посвистишь тогда.
Муж до завтра уедет…
Ну чего ж ты уставился?
Бельма бестыжие
шилами из лица
 по-вы-лезли… —
 — Уу!
Всю тебя просверкаю!
Прокушу на всю жизнь!
Никому не отдам
ни одной завитушки!
Режь мою душу
сердце шилом коли!
— Ну уж и выпьешь, бешеный!
Рано хозяином стал!
Погоди
 до одиннадцати…
Прощевайте, Григорий Палыч!..
И шопотом вслед:
— Кандидатик мой
тепленький,
язви тебя!.. —
А припрятавшись в тень
прикрывшись платком
замурлыкала:
Излюбилось сердце, кровью изошло,
Раздражает меня темная ночь,
Задрожали мои руки убивать,
Ляжет муж на подушку в черный гроб.
   Разгуляется Рубихин топор,
{!V3}Не блазни меня каратиками вор!
   Харкнешь рыжиками прахом, хрыч,
   Не ходи в подвал, собак не клич!..
Ох, и наскучило мне любить,
Ох, и губить надоело мне,
А живым мне не в мочь его отпустить,
Сам топор в мои рученки падает…
   За что судьба меня сгубила
   К восьмому гробу привела,
   Позор Рубихе подарила,
   Топор железный подала!..
Ох, помру я, бедная, в этот год;
похоронят Дунюшку под сугроб,
под сугроб меня зароют
  в белый снег
У-ух, да эх,
  покружиться не грех!..
Заплясала, пошла
  помешанная:
Ши-та-та
Ши-та-та…
— А! Вот и муженек
дорогой!
Что принес в подарок
своей Дунечке?
Да не торопись
разворачивать,
чайку попей,
винца подлей.
Мое винцо
пьяное,
оно пьяное, кровяное…
  Укорябнет за душу
  нежное и сонное…
— Эх, задирушка,
хохочешь, дразнишь!
Может мужей других
ты поила таким вином?
— Что миленький,
что ты славненький!
— Уж не это ли вино
ты в подвале держишь
собак дразнишь?
Что то неспокойно
у нас —
землю роют псы
морды жалобно вверх —
завывают…
Всю ночь спать не дают…
— Что ты крупу мелешь?
Пей вино, не скули.
Устал должно…
— Ах, Дунька, Дунька лукавица!
А не для Петеньки ли
бочка в подвале стоит
для того, что ку-у-да то уехал?
ха-ха!
Дунька остужилася.
— Ох, не дразни меня
без толку!
Видишь — толку сухари
посыпать пироги,
видишь — пестик тяжел…
ну, чего щиплешься, как гусь.
Украшенье — бусинку
на шею прилепил!
— Знаю, знаю
вожжа по тебе плачет!
— А-а!
Николи того не слышала
По мне вожжа,
по тебе тюрьма!
Откуда у тебя
червонцы-рыжики,
в шубу зашиты каратики
полный сундук вспух?
— Это ж чужие,
на сохранку дадены,
сама знаешь!..
— Ну, не сердись…
я запамятовала,
нездорова ж я,
вот и в хозяйстве
все недосмотр!..
Отвернулась в тень
пошуршала.
— Ишь ты, вот и у тебя
копоть на вороте…
Точно копоть!
На затылке сажа…
наклони, оботру!
 …Гых…
 В пузырчатом зеркале
 пестик брысь
 ноги врозь!..
 Xляк
задержи мозг
кол в поясницу
 бежит мороз.
Насмешкой ежится кровь
через копчик
на зуб,
медянки в глазу…
  Дэынь, зудеж,
  стынь, студежь!
Беленится лицо
болесницей
зоб
Выперр!..
 А там
 напевает в трактире
 орган,
 друг смоляной
 подымает стакан…
Дунька молчит…
Стоймя крапивой взъерошанной
прижахнулась,
а ведь не впервой!
— И за что это всех
уколачиваю?..
Что это
под руку
безудержку
подкатывает…
Эх да… поздно…
Сударики-суженные,
сугробами
сумраком
  проросли!..
Усмехнулася вбок
передернулась.

Ox, и труд!
Изломаешь все руки
уминать сырое теплое тело
в ящик от мыла,
кровь замывать!
  По шесту зари
  молотки стучат
    звучат…
А Дунька тихонько
шильцом
  да коготочком
шарит в ящике…
с половицы мыльцем
да паклицей
хлюпкую пакость стирает…
Соком в височках стучит:
 — Я свово да милого
 из могилы вырыла,
 вырыла, обмыла
 глянула — зарыла!.. —
Ох поскорее в подвал!
Потной
светлой лопатой
быстренько
  глину рыхлит,
  ящик сует
(Сквозь дверку
   щель —
   день
   стань!)
Чулками
утоптывала,
нашептывая:
 — Ах ты, милый мерин,
  лезь
   туда же
под бочку дышать!
Ох, не заперла двери…
Ктой-то шумит на дворе? —
 (Ты бы свово милого
 из могилы вырыла…
 …Ты не должна любить друго
 Ох, не должна!
 Ты мертвяку тяжелым словом
 обручена…
Выручу, обмою,
Погляжу, зарою…
 Ну, каков ты милый стал,
 неужели с тела спал?..
 Долго спал —
 спи, спи, спи!..)
Заступом глухо застукивала
Дунька топтала —
утаптывала:
— Семеро тут
   Восьмого ждут
туп
 туп
  туп!..
Лопатой глухо
Дунька
пристукивала:
 (Стеклышком ясь,
  светышком
   в камень
    дзень
     день!)
— Ох, не очкнись!
Теплый тулуп
Мягок не груб
Меня не забудь —
бут, бут, бут! —
Любовников семеро тут
Восьмого мужа ждут!
(Зубами стук, стук!..)
 Труп
  туп
   туп! —
И опять заскакала,
заегозила
утоптывая…
 Расплетается
 коса рассыпчатая.
 Ух, и тошно плясать,
коли-ежели знать
 под ногой кто лежит
 глиной давится!..
В зябкий рассвет
пошатнулась скрипучая дверь —
Дунька
  в ледышку,
    в мел!
Проявился девятый
Гришка — муркун
кому — обещалась,
кого зазвала.
 — Ага, топочешь!
 Чего топочешь?
 Свежую рыхлядь затаптываешь?
— Ох, Гришка,
в душу кольнуло —
ты отколь?
 — Одиночкой в подвале,
 а дом пустой,
 бурчит корыто на полу…
 жена моя прочу-у-яла!
 уже по соседям
 ищут тебя! —
Дунька шопотком:
 — Ты не знал?
 люблю скакать
 по ночам,
 а тут потьма,
 холодок
 (щип коготком —
   ага,
 ржавый топор!)
— А ты, Гришенька,
 что так скоро?
 Я ведь сказала —
 в одиннадцать!
Гришка глазом порск:
 — Нет, ты скажи;
 отчего у тебя платок в грязи? —
— Что «скажи» да «скажи»!
 Не будь дурачком,
 золотенький, —
 жалею тебя!
 Мое сердце не сарай
 на запоре не держу.
 Ах, мне запрету нет,
 я все расскажу.
 Милый… дурачок…
 лучше не спра-а-шивай! —
Гришка глянул в упор:
 — Убивица,
   стерва!
 Ищут тебя…
 где мужья? —
   Платок с клубничкой крапинкой
 тянет на себя.
Рубиха,
 слабея,
 смеется,
топор стяжелел
скользит за спиной.
Искосью Дунька к парню
 прикланивается
 — Кто мне говорил:
 не руби, не губи
 супружника.
 Ты меня вразумлял…
 пойдем, Гришенька…
 тут плесенью тянет,
 пойдем наверх!.. —
Но как град,
пулемет,
 тарабанит в дверь
 Гришкина жена, — вопит:
 — Где мой муж?
 где Гриша?
 живой-ли ты? —
Дунька дверь приоткрыла,
в щель косноязычит:
 Не бойся, голубушка,
 не пришитый,
 здесь он, твой Гришенька!
    А мой дурень запакован в ящик
 киснет! —
— Что ты несешь!
Гришка, где ты?
В каком ящике? —
— Отстань, не вяжись!
Зздесь я, здесь!
На бочке сижу! —
Даша расшатнулась:
 — Ох, окаянная,
 порешила его!
 Ой, ратуйте! —
Дробью по ступенькам
 вдарила во двор.
Дунька к бочке прижалась,
 рот рыбьим
 душным хватком:
— Кто довел, Гришенька?
Успокой меня,
Только скажи — не ты?
Я лягавых не боюсь,
только бы не через тебя,
Гришенька!
Ноги не держат меня окаянную,
всю то жизнь трясухою,
над каждым маячила
 мачихой,
скрытцею в пальцы
 плакала… —
Дунька осела
 вся пустырьем…
 …Круги по болоту…
 Замутилась кругом
 народищем
 улица вздулась…
Свистки, словно соловьи
предсмертные,
по всему переулку
раздробляются…

В подвале Дуньку застали
приутомленную
в Гришкиных белых руках
Открыли ящик:
— Эх, да эх! —
и еще в рогоже!..
Народ котлом кипит!
 А Дунька бледна, как лысь,
 сухим языком
 суконкой поворачивает
  — Какой? Ванька?
  Четвертый, седьмой?
  Ух, спутала!.. —
Вспенился рот,
Рубиха
скоробленной рыбой
на ящике рвется
— Дрз-з… —
Всем просверлил уши
 близкий свист — Зы-ы-ы! —
В подвале работа:
третий труп из земли
выкорчевывают, —
глаза глиной засыпаны
черною… — У-о-о-о-х!
Из толпы баба вывалилась
 Голошенная:
— Мой! Убей бог, мой! —
На земь брякнулась.
— Муженек мой, горемычненький!
Запихнула тебя
 ведьма колотушная
Вот и глазеньки тебе
 не закрыла!.. —
Жарким привскоком:
 — Ох сдохни,
  стервячка…
Свист в дверях — врзи-и-и!
— Именем закона
 вы арестованы!
 Ай!.. вой: — мой-то
— и мой! и мой!
 Ой!.. — Дуньку ведут
Туп туп бут —
В Бутырки… затопали…