Алексей Крученых - Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера

Милый мой ребенок
  Я стара
Я видала много горя
  От костра
Мне давно все опостыло
  Потеряла вкус
Посмотри какое рыло
  Просто грусть
Голова торчит как жердь
  Черная худая
Тело щепы смерть
  Рука костяная
Но живит порою странно
  Солнца блеск
Заживают давни раны
  Убегаю в лес
Я скачу и шаг верста
  Шаг сестре
Ей дрожание листа
  Знаки на коре
Раскукукалась кукушка
  Друга поджидая
И дымит в лесу избушка
  Мшистая седая
Там прижмуся я к деревьям
  Замолчу
Не сказать тебе наверно
  Что хочу
Подойди шепну дружку —
  Горько мне —
Поваляться на лужку
  На огне
Съесть травинку я хотела
  В ней тот сок
Что дарует свежесть телу
  Легкость ног
И помчались бы по веткам
  Как лесная
О, пойми глазочек детка
  Я не злая
Я кружила б на верхушке
  Я пьяна
Вышел старец из избушки
  Эй шальна
Я вскочила на костяк
  Зверя давнего
Раздался подземный кряк
  Колдуна опального… —
Уходи ты знал чужих
  С ними бегал
И лесов глухих родных
  Тайну всем поведал
Прочь кто ел коровы тело
  Пил вино
Все что смерти захотело
  Уж обречено
И забили бубны… свист…
  Разбежались псы
Пал колдун ко мне, как лист
  Умер без росы
Я кружила белый круг
  Среди тьмы
И ловила жадность рук
  Детищ сатаны
Вновь родиться средь пожара
  Смрадных мест
И как милость ждать удара
  От небес

Но одно меня погубит:
  Тысчи лет
Ах не знают алы губы
  Внук мой сед…

Я смело бросился на нож
Когда во тьме бог просиял…
И прозвенел как смех: хорош!
По стали ветренной зеркал

Я обагренный изойду?
Я умиральнищ похоть?
Раздетый на виду
У всех паду на локоть?

О бог войны! о чернь
Златого пояса и кисти!
Я прокраснел на луг быстрее серн
И там мой праздник кисти!..

В бою он многих победил
И в бегство обращал как сброд
Давнишню ярость утолил
Ночлег теперь зовет

Погибли воины засада
Давно в лесу их стерегла
Давно желанная награда
Врагу уплачена была

· · ·
Я в небо тусклое гляжу
Лишь ветр вздохнет порою
И бросит мусор на межу
Все облегает темнотою

Из века я в родстве с ночами
Мой пыльный цвет тогда хорош
Хоть и мечтал порой в печали
О новой харе взоре тож

Нас много на земле валялось
В пыли и крови все немы
Тела иных уж разлагались
Я дожидаюсь жадно тьмы

Роса на кровь не осаждалась
Хоть в небе гладко буро
Орлина стая напиталась
Сидит вокруг понуро

Тут гебра острые как лук
Одеты серою землею
И гибких копий пук
Колеблем хладною волною

В цветах оружие дышало
Недавно пролитым алоем
И тут же старое мочало
Под крови слоем

Здесь пали воины царя
Знатнейших рать избранная
Все бились мсстию горя
Но победила злость поганая

Их вождь уснул на дне реки
Устав на смерть от боя
Звали вотще его полки
Он жаждет сна покоя

Напрасно брат царя
Открыл убежище больного
Напрасно клятвы повторя
К защите звал родного

Забыты страсти и труды
И не вернуть былой отваги
Он спит под кровлею воды
Пускай печально веют стяги

И вот настал конец
Былых позоров и проклятий
Завороженный я мертвец
Тянуся жду ночных объятий

Тогда я встану и пойду
Средь мертвых колыхаясь
И грозных воинов руду
Сосать начну все усмехаясь

И издеваясь над живыми
Я стану раны бередить
Глазами бледно стекляными
Следить чернеющую нить

Травою тела не покрою
Все отдаю ветрам
И пыли жесткой зною
Путь укажу зверям

До сердца доберусь что бьется
В последнем исступленьи
Стрелу нажму — польется
По пальцам ток мучений

Упьюсь вином последней мести
Под ропот коршуна и струй
Теперь даю без лести
Тебе прощальный поцелуй

Застонет воин и узнает
На битву звавшего ловца
И страшным словом покарает
В последней судорге лица

Но я восстану цел и красен
Возьму копье его и щит
И буду жить векам причастен
Меня ничто не победит…

Непоколеблен меч чертей
Я правлю; мир подземный!
Кто избежит судьбы своей?
Кто тут противится надменно

Меж тем чугунно древеса
Между планет скрипели
И глаз у черепа два пса
Точили черной прелью…

Я хилый бледный смрадный
Вошел во ад как в дом
Стоял там воздух чадный
Меня обдали кипятком

И тотчас в ногти мне впилися
Кормили свежими червями
В глаза глядели и вилися
Бия отвислыми ушами

Их палец тщился начертать
Мои земные пять имен
Но легче коготь поломать
Чем отгадать как я клеймен

Тут я узрел родное племя
И сны ощупал на яву
Носил давно я пытки бремя
И прокричал сквозь гом: живу!

Люблю я печь и свист заклятый
Люблю кипенье казана
Давно забыл ее объятья
Забыл и шум и пыль гумна

Огонь и муки мне нипочем
И стиснув зубы хулу шепчу
Под тонким жалящим бичем
Смеюсь тихонько палачу

Его рога торчат упрямо
И весь он скверны образец
В боку отверзта яса
И в нем поверженый гордец

И бес стал пятиться невольно
Заметив что глумлюсь
Шепнул себя щипая больно
Тебе я предаюсь

Тебе навеки я отдадена
Вияся ведьма изрекла
И ветр и зверь и дева гадина
Касались моего чела

Меня венчали черным знаком
И уксус лили на язык
Копьем украсили и паки
Вознесся дикий крик

Поспи ты утомился там
Здесь отдохни мы печь погасим
Здесь царство вечное плутам
Мы убаюкаем и сон украсим

Какое царство подарили
Тебе впервые
Тебя мы вызвали из гнили
И наша крепка выя…

Не очень нежно чтоб воняло
А так чтоб сносно для живых
А вместо простынь одеяла
Постель из слон пустых

Клянусь усом весеней розы
Ты будешь сладко спать
Тебя лелеют гром и грозы
Они тебе отец и мать!.

И смертсрадостный мертвец
Заснул я тут впервые
Зарю увидел и венец
И стал толстеть я как живые

В полночь
в черном
   кружевном
      шарфе
когда желанья
      жгут
       кожу
Пре-кра-сная Ме-р-се-дес
девушка со своим восьмым мужем
начальником Саратовской тюрьмы —
    порывистее, чем авто,
     тоньше, чем ось,
      гиб
       че
      чем
       луч,
спустилась
    в подземелье,
где
уже десять лет
косматым комком
сидел на цепи
разбойник
Ванька Каин.
А в другом углу
— сплошная кишка —
скользкими кольцами
клубился
  огро-о-мный
единорогий пифон
  Угодай…
Ванька Каин
стиснув клыки
взывал
    к зеленогубой змее:
— О-о, Угодай!
Меня мучают кислые мертвецы.
Костью скребутся,
выходят из темных углов,
виснут на стенках.
…белая рожа
   отвисла до-полу
      возле меня тикает…
Вон —
  утробным сырым мешком
    с потолка
    надувается
      кусковой ногобрюх…
Сбоку
  глазом щербленым подмигивает
  жирная недоглядь —
  все разнесет
    сквозюха.
мозг присоскою
    стальными пальцами
А-а-а! ы-ы!.. —
Каин,
  шею втянув,
  висельной дробью
      за-сы-пал:
— Сгинь! Сгинь! Сгинь!
  А-а-а, опять лезут
  девки загубленные
  сосками,
    мокрецами
      в губы
  дети, купцы, старухи…
    корюкие руки…
     хрюки… труки-руки… —
Начтюрьмак
  при пороге
  под нос
    шпикнул брюжливо
— Надо бы вентилячию
      проветричь.
Ишь, штенки жагадил,
по перештилю
   мокричныи глаж
      полжет —
шрамота! шрамота!..
Штоб вам пошмотреть на Пушкина!

Каин катался:
— Давно-о, Угодай!
 Десять лет,
 сотни, пересотни лет,
 я не слышу друзей,
 зубы ямами сгрыз
     бородой оплелся.
Ы-ы… за одну минуту
душу — чорту,
голову — кату!..
О-о-о, Угодай,
со-ло-ву-шко!
Откуси мне ногу
и я
  убегу
    на Волгу,
на вечную волю!
Сердце нарушу!
Эй, несгорушники,
урканы, скокари,
   стопщики —
Филька Зарезов,
Бурга, Склок, Скрыга,
эй, за мной, —
штурмовать мошну!
Лягавых задушим
взнуздаем суда —
там ждет меня вся шпана! —

Но Угодай шипел,
   как глухонемой,
и покачиваясь в тангучем трансе
у-л-ы-б-а-л-с-я…
    В телесной тьме
    катилась без роликов,
    но луна,
    закладывая за ухо
    солдатскую простыню…
(Под полом — смачный чавк
    трубный вздох).
    Пифон вся тянулся
    в юбочке колец,
    как завитой
    напомаженный
        пес
    томно помахивая
         язычком…

Гунявый муж
    жаметил:
— Жмеем пахнет
    жупел болтаеча —
     вечные непорядки!
       Непорядки!
Шолома не в линейку выштлана.
Шдвинута
    вшя
     жемля!
Ошминог в рот лежет…
    Мерша, ошадите,
    не вштупите в прештупника!.. —
Мерседес
взглядом навылет
    прикована
     к стене…

И тени не взвидя
  Каин шептал:
    Угодай, пойдем…
Вон там
в оврагах
за крестами
    кривулями
где камни — акулы шныряют,
собралася братва.
Шалаши
шатры
шальной гомон —
туда сбежались со всех сторон!
в красных рубахах…
ружья…
бубен…
  смех…
цыганенка свист…
крики —
и я выхожу.
  Зверь-удалец!
Распахнут
кафтан землянишный
шаровары шарахнулись
   шелком,
углем пылают
персидские сапоги.
Дребезжа и визжа ожерельями
подолом мутоша
девки пляшут в траве,
утопчат всех святых,
подковами смелют
васильки с крапивой…
Ввалились
     дубовые
    бочки с медом
— над обручем пчелы
    г-у-д-у-у-у-т… —
Заносы мяса парного
Вино в бурдюках
А,
  вот славно,
    смачно,
а то мозги мои ссохлися,
хлопают…
Я буду пить.
жбанами!
Ведрами!
Тучу баранов на вертел!
— Га —
гал-гала-га!
Выжми косточек посвежее
из горла — вина
Га! мы знаем гардал!
В темя ключом
Гал-гала-га! —
Все гогочут,
Смеются…
Гришка Склок
выбивает ведро из рук
— Ну довольно шутить
К бесу шутки!
Жбан меду!
Кто мне мешает пить? —
И шопотный
сиренный голосок:
— Это я… Мерседес…
— Бочку меду.
На Волгу!.. —

Очнулся…
Тогда Мерседес
Сквозь слезы и смех,
видя потуги Каина, —
своим тончайшим маникюром
перерезала его кандалы
и приоткрыв дверь
шепнула:
— Беги!
Для тебя все готово!
Да захвати вот испанскую шаль! —
И совсем тихо:
— А еще тут прорыт
подземный ход
на сто саженей. —

    …Ее муж корчился
      в пасти пифона,
    дрыгали зеленые шкары
    …За стеной заржал
    черный конь
    с боевым седлом…

Каин на дверь не взглянул,
не слыхал потайных слов,
а лишь прошептав:
— Мерси вас!
Целую ручкой! —
насквозь
сверкнул стамесками глаз,
схватил освободительницу
и уволок ее
на свое старое
логово…
    …Где не видел никто
    его темных лохмотьев,
    где он ночи на корточках
    прошептывал напролет…
— Жучок,
с амурью! —
сказала Мерседес,
погрозив ключом от тюрьмы,
— ты сразу угадал
Соньку,
бриллиантовую ручку —
арап.
До зари далеко,
я тобой не игралась
целую жизнь,
туда не глазела
с той самой поры…
Расскажи, как ты засыпался,
как тебя выдала олюра
       Фенька-граф?
А я принесла марафету
и хрипатого коньяку. —

У Каина руки свело,
дико взревел:
— У-у-у.
все через вас,
шлюх!
Каждый раз — западня!
    (В этот миг
    под землей
    кто-то трижды чихнул).
У-у, гадина, шмара!
Значит и тут
ты уже задумала
сотни ловушек!
Может змея
у тебя на службе?
Двухгрошевая, берешь на дым?
Может двери пройду,
а ты дернешь веревку,
и я — в колодезь,
рыбу ловить?
А может и сам туда
за твоими выческами полезу
и не вылезу ни-ко-гда,
а лягавые изведут всю команду!
    (В этот миг
    вся в земле
    из дыры
    Гришки Склоки
    голова
    в-ы-р-о-с-л-а!)
А!
Опять из углов
по твоим черным космам
студнявые мякиши лезут!
За ними монахи,
ксендзы
звенят кадилом,
кладут во гроб!
Вон моя голова
по стружкам шатается!
Н-не хочу,
убегу,
у-у…
Сотни раз в сутки тебе снится
        свобода!
А то еще соколом
на волю!
Сонька-граф,
вот я тебя ущипну
вот этой рукой,
вот этим бревном
по щекам, по переносице,
чтоб сгинула…
у-у-у,
будь проклята,
искрошу!.. —
Сонька Мерседес,
захохотав
в ловкости бритья
взмахнула граненым маникюром —
и язык хулителя
хлопнулся на пол!
Пифон засвистел:
— бис! бис!
прелестно!
дайте мне земляники! —
Сонькин муж
в животе змеи
прочавкал:
— Ага,
наш! наш!
шам попалша!
Эй, рашгони тошку-печаль,
Будешь ты помнить про крашную шаль! —
Каин сонькину бритву
сгреб,
полоснул,
— туп
дуб —
плеча не сечет,
не режет!
Остолбенел…
Сонька — пфырк:
— Имейте в виду
— отставила ножку —
моя бритва в ходу
лишь при о-с-о-б-е-н-н-о-м взмахе —
патент!
Нужна многократная практика!
А еще удается
фартовым алмазникам
и скрипачам!

Помню —
своего мил-дружка
искрошила я в щепы,
как селедку!
Его ладанка тут
повсегда на груди
жабой жжет
чешет чесоткою!
Огнем в глазах
шарики белые
кожей гусиной…
Сто Каинов отдала бы
за один его хохоток!
Такто-с,
фактос!
Я — несчастная суфлера! —

и подобрав ноздрю,
щелкнула
перед Ванькиным носом…

Без меры взревел озверевший
руки у Сонькина горла,
обнажились клыки…
Хруст…
Лицо ее побледнело…
Но
Из-за воротника
     сам
     лез
     нож
     остр…
А по темной трубе
  сорокоруким
    сороконогом
банда ползет,
Гришка Склок впереди —
сквозь восемь домов
из темного бору
проскребся
к Соньке-атаманше
    с приклоном

Угодай задрожал
сизой мзгой,
об Сонькин нож
расстегнул свои живот —
оттуда —
гофрою
проглоченный муж
верхом
на кружочке кишки,
женку зовет:
— Голубка моя, — шакарей улетим!
Желеный Иудыш — подох,
    как плевательнича!..

Гришка Склок
Соньку в бок
на Ваньку глазок:
— Хватай
малохольного! —

Каин-мстец спохватился
клещами — скок,
Соньку — в землю!
сверху — колоду
насел…
Хряк!
— Гром…

Кара небесная…
Что я наделал?
Мертвяки нашептали!..
· · · · · · · · · ·
Через минуту,
труп Соньки закинув за плечи,
Каин
с братвою
уже бежа-а-л
на Во-о-олгу!..