Генрик Ибсен - Драмы. Стихотворения

Да здесь их без счета, — но кончить пора:
Когда ж наконец доберусь до нутра?

Черт подери! Внутри ни кусочка.
Что же осталось? Одна оболочка.
Природа весьма остроумна.

Разом
Всего не осмыслит бедный наш разум!
Но, раз я ни с чем, то, по крайней мере,
Мне не страшны никакие потери.

Странное дело! Как говорится,
Волка сытей бывает лисица,
Но чуть уподобиться ей решился,
Как в ту же минуту всего лишился.

Дом? В лесу?

И мне этот дом
Был, пожалуй, прежде знаком.
Над входом оленьи рога… а повыше
Сидит ундина на краешке крыши.
Враки. Нету ундины… Засовы,
Чтоб не страшны были чертовы ковы.

Ныне троицы ждем в тишине.
Где ты, друг мой далекий?
Придешь ли ко мне?
Идешь ты устало
По кручам опять, —
Я, как обещала,
Тебя буду ждать.

Один все запомнил — другой все забыл,
Один все развеял — другой все хранил.
Те годы, что прожил, назад не придут.
Как страшно! А царство мое было тут.

Пепел, тучи, клубы пыли —
Матерьял для новых стен.
В замурованной могиле
Незаметны гниль и тлен.
На мечтаньях, вздорных с виду,
Воздвигают пирамиду
И пути к ее подножью
Утрамбовывают ложью.
Вымыслы и покаянья
Образуют щит у зданья —
Кто там надпись не заметит:
«Petrus Gyntus Caesar fecit!»[15]

Что за хор я слышу детский?
Плач как пение точь-в-точь.
И клубки пошли вертеться…

Прочь! С моей дороги прочь!

О, если б были
Мы твои мысли,
Дал бы нам крылья —
Знали б нас выси.

Одному дать жизнь я смог,
Но и этот хромоног.

Люди бы с нами
Двинулись в дали,
Зря под ногами
Мы б не мешали.

Дрянь! Нарочно, может быть,
Ты решил отца свалить?

Ты нас не бросил
Смелым призывом,
Точит нас осень
Мраком тоскливым.
Черви слепые
Кормятся нами,
Не осенили
Мы ветви с плодами.

Но позволило рожденье
Вам пойти на удобренье.

Мы песни, — ты нас
Не пел во все горло,
Но тысячи раз
Глушил нас упорно.
В душе твоей права
Мы ждем на свободу.
Ты не дал нам ходу.
В тебе есть отрава.

В вас самих есть яд на дне, —
Не до песен было мне.

Кабы нас лили
Слезами сначала,
Мы б растопили
Льдистое жало.
Жало вонзилось,
Рана закрылась,
Нам изменила
Целебная сила.

Слез я в Рондах лил немало,
Только легче мне не стало.

Твои начинанья,
Мы тщетными были!
Нас колебанья
Твои погубили!
Все мы в день Судный
Встанем, губя,
Пер безрассудный,
Против тебя!

Где повинны люди были
В том, чего не сотворили?

Заснул неужели?
Худой ты возница!
А снег все тяжеле
На землю ложится.
Не вижу я света,
И где же чертоги?
Не черти ли это
Сбивают с дороги?

Надо выбраться из сети!
Коль за черта ты в ответе,
Вниз покатишься невольно, —
Мне ж своих грехов довольно.

Могильщик, могильщик! Да где вы, собаки?
Слышу я звон погребальный во мраке.
Я траур надел. Своих мертвецов, —
А тут их полно, — хоронить я готов.

Здорово, старик!

И ты будь здоров!

Куда это ты пуститься готов?

На кладбище.

Нынче глазами я худ.
Скажи, а не Пер тебя, часом, зовут?

Пер Гюнт — в самом деле.

Везет иногда!
Как раз за тобой и пришел я сюда.

За мной?

Погляди: я с плавильным ковшом!
Сейчас ты, Пер Гюнт, окажешься в нем.

Зачем?

В переплавку, значит, пойдешь.

Ты что?

Да чем тебе ковш нехорош?
Могила готова. Уляжешься там,
И сразу достанешься в пищу червям,
А мне приказали забрать твою душу,
И долг пред хозяином я не нарушу.

Но как же… Хотя бы сказали вперед…

Такой уж издревле порядок идет:
В годину ли смерти, в годину ль рожденья
Героям не делают предупрежденья.

Неслыханно! Даже в глазах потемнело.
Ты кто?

Мастер пуговичного дела.

Понятно. У дитятки прозвищ немало.
Что ж, Пер, ты, выходит, уже у причала.
Но только, любезнейший, суд ваш кривой:
Помягче могли обойтись вы со мной.
Я, право, не так уже много грешил
И много добра на земле совершил.
И может быть, я человек неумелый,
Но все же не грешник закоренелый,

Быть может. Но в том, что грешна твоя суть,
Никто и не хочет тебя упрекнуть,
Поэтому ты избегаешь ада, —
Тебе лишь пойти в переплавку надо.

В ковше ль будут плавить иль жечь в аду, —
Особой разницы я не найду.
Прочь, сатана!