Генрик Ибсен - Драмы. Стихотворения
Человек в сером
Не скажет никто, что ты привереда!
Человек в трауре
Да ей по плечу и над смертью победа!
Человек в сером
Брось! Лучше выпьем в знак кумовства!
Человек в трауре
Где тебе пить! Протрезвей сперва!
Человек в сером
Эх, как бы кровь ни была жидка,
Всем нам Пер Гюнт за свояка.
Оба уходят.
Пер Гюнт
(тихо)
Много знакомых.
Парень
(вслед человеку в трауре)
Покойница мать
Задаст тебе, Аслак, посмей налакаться!
Пер Гюнт
(вставая)
Вослед агроному нельзя тут сказать:
Рой глубже, и запах начнет улучшаться.
Парень
(с медвежьей шкурой)
Доврская кошка! Она, бывало,
Рождественской ночью троллей пугала!
Другой
(с черепом оленя)
А вот и олень, тот самый, на ком
Пер Гюнт через Гендин летел верхом.
Третий
(с молотом в руке, человеку в трауре)
Аслак, а ты узнаешь свой молот,
Которым черт не был расколот?
Четвертый
(с пустыми руками)
Мас Мон, на куртку глянь, невидимку!
Пер Гюнт в ней летел с Ингрид в обнимку.
Пер Гюнт
Водки, ребята! Спустить барахлишко
У старика явилась мыслишка.
Парень
Что продаешь?
Пер Гюнт
Средь Рондских скал
Замок, славнее свет не видал!
Парень
Пуговку дам!
Пер Гюнт
Дай водки глоток!
Не то от продажи какой же прок?
Второй
А ты весельчак!
Люди окружают Пера Гюнта.
Пер Гюнт
(кричит)
Коня продаю!
Кому?
Голос из толпы
А где он?
Пер Гюнт
В дальнем краю,
В западных землях. Быстрей он мчится,
Чем сам Пер Гюнт плел небылицы.
Голоса
Еще что есть?
Пер Гюнт
Да всякий хлам,
В убыток брал, по дешевке продам.
Парень
Валяй!
Пер Гюнт
Мечту о лучшей из книг
Дешевле застежек отдам жестяных.
Парень
К черту мечту!
Пер Гюнт
Мой царский венец!
Лови! Схватил, значит, дал творец!
Парень
Корону?
Пер Гюнт
Из лучшей соломы притом.
Каждому впору. Надел — стал царем.
Седины безумца продать буду рад,
Пустое яйцо, вина аромат,
Словом, добра достанется много
Тому, кто укажет мне: вот дорога!
Пристав
(только что появившись)
Ты, вижу я, парень, в таком тут раже,
Что лучше тебя содержать под стражей.
Пер Гюнт
(снимая шляпу)
Быть может. Скажите, Пер Гюнт — кто такой?
Пристав
Да, глупость…
Пер Гюнт
Прошу вас, мой дорогой.
Пристав
По слухам, какой-то поэт паскудный.
Пер Гюнт
Поэт?
Пристав
Говорят, все, чем славен свет,
Счел он плодом своих побед.
Простите, любезный… но долг мой трудный…
(Уходит.)
Пер Гюнт
Где ж этот недюжинный человек?
Пожилой мужчина
В заморские страны ушел навек.
Там худо пришлось ему, говорят,
И был он повешен лет сорок назад.
Пер Гюнт
Повешен? Ну да. Давно мне сдается:
Пер Гюнт до конца собой остается.
(Кланяясь.)
Прощайте. Век не забуду вас.
(Сделав несколько шагов, останавливается.)
Прекрасные девушки, славные парни,
Хотите за ласку послушать рассказ?
Многие
А он интересный?
Пер Гюнт
Куда уж шикарней!
(Подходит ближе, лицо обретает несвойственное ему выражение.)
Я в Сан-Франциско давным-давно
Золото рыл. Штукарей там полно.
Играть зубами на скрипке пытались,
Плясать на коленях испанский танец,
Еще мастаки были складывать стих,
Покуда буравили череп у них.
Вот и пошел там черт в скоморохи,
Считая, что шутки его неплохи,
Выступить он собирался с одной:
Лихо умел он визжать свиньей.
Старый театр битком был набит,
Черт был весьма симпатичен на вид,
В плащ он широкий вздумал одеться.
«Man muss sich drapieren»[14], — считают немцы.
А под плащом — и в этом все дело —
Живая свинья у него сидела.
Вот настает представленью начало:
Черт ущипнул, свинья завизжала.
Черт стал разыгрывать сценки свои,
Изображая жизнь свиньи,
Она под ножом завершилась визгом,
И скрылся артист в поклоне низком.
Профессионалы затеяли спор
О том, хорош или плох актер,
Кому-то фальшивым казался тон.
Смущала других нарочитость финала.
А хрюканье? Все сходились на том,
Что чувства меры ему не хватало.
Видите, как поплатился черт,
Публику сдуру не взявший в расчет.
(Кланяется и уходит.)
Толпа в недоумении молчит.
_____Канун троицы. Лес. В глубине, на расчищенном месте, видна избушка с оленьими рогами над дверью. Пер Гюнт, ползая по земле, собирает дикий лук.
Пер Гюнт
Ну, чем не занятье? А что же потом?
Все пути перебрав, мы вернейшим пойдем!
Прежде я Цезарем был на чужбине —
Навуходоносором сделался ныне.
Библейским путем я пройти исхитрился,
Вернувшись под старость к груди материнской.
«Ты вышел из праха» — в Писанье стояло,
Что значило: брюхо набей до отвала.
Набить разве луком? Да что с него толку?
Я лучше расставлю силки втихомолку,
В лесном ручейке зачерпну водицы,
И хищных зверей могу не страшиться.
А коль помирать бы время пришло,
Залезу под дерево или в дупло,
Укроюсь листвой, медведю подобно,
И вырежу сам на коре подробно:
«Лежит здесь Пер Гюнт. Нет парня славней,
Он был в этом мире царем зверей».
Царем?
(Усмехаясь.)
Пошутить ты не прочь, как встарь.
Да ты же ведь луковица, а не царь.
Очищу тебя и взгляну, что внутри.
Уж ты, дорогой мой Пер, не ори.
(Берет луковицу и начинает снимать с нее оболочки.)
Итак, перед нами верхний слой:
Потерпевший крушенье в воде под скалой.
А вот пассажир на судне плывет —
Еще Пером Гюнтом слегка отдает.
Еще один слой, в нем вовсе нет сока —
Пер в поисках злата бьется жестоко.
А этот хоть груб, но сам еле жив:
Охотник идет на Гудсонов залив,
Дальше как будто корона… Прочь!
Об этом мне вспоминать невмочь.
Вот археолог, тонкий, но прочный,
А вот и пророк, мясистый и сочный,
Так от него разит враньем,
Что у честных людей катят слезы ручьем.
А дальше — совсем легкая кожица,
Как жизнь того, чье богатство множится,
И вялая, в пятнах темного цвета, —
Бог знает, негры иль пасторы это.
(Срывая несколько слоев сразу.)
