Владимир Маяковский - Том 9. Стихотворения 1928
[1928]
Вперед, комсомольцы!*
Старый быт —
лют.
Водка и грязь —
быт.
Веди молодых,
МЮД,
старый —
будет разбит!
Вперед, комсомольцы,
всесоюзным походом!
В окопах вражьих —
переполох.
Вскипай
в быту
боевая охота —
На водку!
На ругань!
На грязь!
На блох!
Мы знали
юношескую
храбрость и удаль.
Мы знали
молодой
задор и пыл. —
Молодежь,
а сегодня,
с этого МЮДа
грязь стирай
и сдувай пыль!
Проверим жизнь
казарм и общежитий, —
дыры везде
и велики, и малы.
Косматый,
взъерошенный быт обчешите,
заштопайте крыши,
чините полы!
Коротка, разумеется,
смета-платьице,
но счет
советской копейки
проверьте,
правильно ль
то, что имеется, — тратится,
или
идет в карман и на ветер?
Все уголки библиотек оглазейте:
может,
лампочки
надо
подвесить ниже?
Достаточны ли
ворохи свежих газетин?
Достаточны ли
стопки
новых книжек?
Переделав того,
который руглив,
вылив
дурманную
водочную погань,
смети,
осмотрев
казарменные углы,
паутину
и портреты господина бога!
Пусть с фронта борьбы
поступают сводки,
что вышли
победителями
из боя злого.
— Не выпито
ни единого
стакана водки,
не сказано
ни единого
бранного слова!
Блести, общежитие,
цветником опоясано,
на месте
и урну, и книгу нашел, —
чтоб облегченно
сказала масса:
— Теперь
живем
культурно
и хорошо! —
Старый быт —
лют.
Водка и грязь —
быт.
Веди
молодых,
МЮД,
старый —
будет разбит!
[1928]
Секрет молодости*
Нет,
не те «молодежь»,
кто, забившись
в лужайку да в лодку,
начинает
под визг и галдеж
прополаскивать
водкой
глотку.
Нет,
не те «молодежь»,
кто весной
ночами хорошими,
раскривлявшись
модой одеж,
подметают
бульвары
клешами.
Нет,
не те «молодежь»,
кто восхода
жизни зарево,
услыхав в крови
зудеж,
на романы
разбазаривает.
Разве
это молодость?
Нет!
Мало
быть
восемнадцати лет.
Молодые —
это те,
кто бойцовым
рядам поределым
скажет
именем
всех детей:
«Мы
земную жизнь переделаем!»
Молодежь —
это имя —
дар
тем,
кто влит в боевой КИМ*,
тем,
кто бьется,
чтоб дни труда
были радостны
и легки!
[1928]
Галопщик по писателям*
Тальников
в «Красной нови»
про меня
пишет
задорно и храбро,
что лиру
я
на агит променял,
перо
променял на швабру.
Что я
по Европам
болтался зря,
в стихах
ни вздохи, ни ахи,
а только
грублю,
случайно узря
Шаляпина*
или монахинь.
Растет добродушие
с ростом бород.
Чего
обижать
маленького?!
Хочу не ругаться,
а, наоборот,
понять
и простить Тальникова.
Вы молоды, верно,
сужу по мазкам,
такой
резвун-шалунишка.
Уроки
сдаете
приятным баском
и любите
с бонной,
на радость мозгам,
гулять
в коротких штанишках.
Чему вас учат,
милый барчук, —
я
вас
расспросить хочу.
Успела ли
бонна
вам рассказать
(про это —
и песни поются) —
вы знаете,
10 лет назад
у нас
была
революция.
Лиры
крыл
пулемет-обормот,
и, взяв
лирические манатки,
сбежал Северянин*,
сбежал Бальмонт*
и прочие
фабриканты патоки.
В Европе
у них
ни агиток, ни швабр —
чиста
ажурная строчка без шва.
Одни —
хореи да ямбы,
туда бы,
к ним бы,
да вам бы.
Оставшихся
жала
белая рать
и с севера
и с юга.
Нам
требовалось переорать
и вьюги,
и пушки,
и ругань!
Их стих,
как девица,
читай на диване,
как сахар
за чаем с блюдца, —
а мы
писали
против плеваний,
ведь, сволочи —
все плюются.
Отбившись,
мы ездим
по странам по всем,
которые
в картах наляпаны,
туда,
где пасутся
долла́рным посевом
любимые вами —
Шаляпины.
Не для романсов,
не для баллад
бросаем
свои якоря мы —
лощеным ушам
наш стих грубоват
и рифмы
будут корявыми.
Не лезем
мы
по музеям,
на колизеи* глазея.
Мой лозунг —
одну разглазей-ка
к революции лазейку…
Теперь
для меня
равнодушная честь,
что чу́дные
рифмы рожу я.
Мне
как бы
только
почище уесть,
уесть покрупнее буржуя.
Поэту,
по-моему,
слабый плюс
торчать
у веков на выкате.
Прощайте, Тальников,
я тороплюсь,
а вы
без меня чирикайте.
С поэта
и на поэта
в галоп
скачите,
сшибайтесь лоб о лоб.
Но
скидывайте галоши,
скача
по стихам, как лошадь.
А так скакать —
неопрятно:
от вас
по журналам…
пятна.
[1928]
