Тимур Шаов - Песни

Мир увечен, мир непрочен,
Все сменяют суррогаты.
Вместо кошки — тамагочи,
Вместо мужика — вибратор.
И наращивают люди
Анаболические мышцы,
Силиконовые груди
И пластические лица.
Вместо неба — планетарий,
Вместо чая — чай в пакете.
И до чего же низко пали:
Водку делают из нефти.
И живем, как в катакомбах:
Вместо пищи — концентраты,
Вместо шахмат — «Мортал-комбат».
А я мортал того комбата!

Милая моя, и ты не натуральная блондинка,
Да и у меня из кожезаменителя ботинки.
Видно, никуда не деться от искусственного хлама,
Будем целый день сидеть, смотреть поганую рекламу:
«Свежее дыханье облегчает наше пониманье,
Тухлое дыханье затрудняет наше пониманье,
Отсутствие дыханья прекращает наше пониманье».
Нет уже желанья понимать про ваше пониманье.

Суррогатное искусство
Лезет с жутким постоянством,
И глядишь в окошко грустно
На рублёвое пространство.
Ведь не музыка, а слёзы,
Но поют, поют, хоть тресни,
Инкубаторские звезды
Нам конвейерные песни.
До чего ж мы любим, чтобы
Бижутерия сияла!
Вместо девушек — секс-бомбы,
Вместо фильмов — сериалы!
А на работу — как на плаху,
От рассвета до заката.
Вместо «здрасьте» — «иди на фиг»,
Вместо денег — зарплата.

Милая моя, смотри, как звёздочки сверкают ярко!
Стану пастухом, а ты устроишься простой дояркой.
Как Жан-Жак Руссо, мы будем жить в гармонии с природой,
Бегать без трусов и пить одну колодезную воду.
Милая моя, землица нас накормит и напоит,
Милая моя, зачем прокладки, «Бленд-а-мед» и «Комет»?
Что же ты ругаешься, ведь мы еще не уезжаем.
Милая, расслабься, ну давай хотя бы помечтаем!..

Крыша едет у соседа:
Как жену зовут, не помнит.
Ему компьютер — собеседник,
Собутыльник и любовник.
Суррогатное общенье,
Суррогатное леченье,
И это, в общем, не имеет
Суррогатного значенья.
Нагло врет псевдоцелитель,
Клянчит денег псевдонищий.
Вместо спонсора — грабитель,
Вместо доктора — могильщик.
Много глупостей на свете,
Но по мне — всего отвратней,
Что водку делают из нефти,
А вместо мужика — вибратор.

Ты чиста, словно ангел, ты умна, словно бес,
Красивее, чем новый крутой «Мерседес».
Даже Клаудия Шиффер, в сравненьи с тобой — «Запорожец».
Ты, наверно, особа дворянских кровей,
Ты плывёшь королевской походкой своей,
Сквозь густую толпу под восторженный шёпот прохожих.
Твоя кожа — как бархат, глаза — бирюза,
Твои губы — как спелые вишни.
Всё в тебе хорошо, это факт,
Но твой муж — гаишник!

Я влюблён как мальчишка, как сопливый пацан,
Я балдею, свидетель — Всевышний!
Ты достойна любви — это факт,
Но твой муж — гаишник!

У него есть фуражка, у него галифе,
Его жезл производит тормозящий эффект,
Он — звезда автострады, он — злой повелитель мигалки.
Он, как хитрый волшебник, своей палкой взмахнёт,
И несёт ему деньги проезжий народ.
Неужели ты любишь его за полосатую палку?
Я отбил бы тебя, я пришёл бы в твой дом,
Показал бы, кто здесь третий лишний.
Я увёз бы тебя, я увёз бы,
Но твой муж — гаишник!

Я продал бы квартиру, гараж и жену,
И махнули б с тобою в Париж мы.
До Парижа не так далеко,
Но твой муж — гаишник!

Я по правилам езжу, я пристёгнут ремнём,
Не иду на обгон и не пью за рулём,
Но он штрафует меня, он находит придирки любые.
Он штрафует меня день за днём, там и тут,
И, поди, докажи то, что ты не верблюд,
Он штрафует меня лишь за то, что тебя полюбил я.
Я простил бы тебе все былые грехи,
Злой характер и то, что храпишь ты.
Всё простил бы тебе, но не то,
Что твой муж — гаишник.

И твой отец — гаишник,
И твой дед — гаишник,
И твой брат — гаишник,
И твой кум — гаишник,
Деверь твой — гаишник,
И будет сын — гаишник,
Да я и сам — гаишник,
Я давно гаишник.
Я в душе гаишник.

Ты чиста, словно ангел, ты умна, словно бес,
Красивее, чем новый крутой «Мерседес».
Даже Клаудия Шиффер, в сравненьи с тобой — «Запорожец».
Ты, наверно, особа дворянских кровей,
Ты плывёшь королевской походкой своей,
Сквозь густую толпу под восторженный шёпот прохожих.
Твоя кожа, как бархат, глаза — бирюза,
Твои губы вкуснее черешни.
Всё в тебе хорошо, это факт,
Но твой муж — ГИБэДэДэшник!

И гордился б тобой пресловутый «Playboy»,
Ты блестишь красотою нездешней.
Ты достойна любви — это факт,
Но твой муж — ГИБэДэДэшник!

У него есть фуражка, у него галифе,
Его жезл производит тормозящий эффект,
Он — звезда автострады, он — злой повелитель мигалки.
Он, как хитрый волшебник, своей палкой взмахнёт,
И несёт ему деньги проезжий народ,
Неужели ты любишь его за полосатую палку?
Я пришёл бы к вам в дом, отобрал его жезл,
И влупил этой палкой в лобешник,
Но боюсь, он меня не поймёт
Он же, гад, ГИБэДэДэшник!

Был бы он эМЧээСник, пожарник, лесник,
ЦээРУшник или ФээСБэшник —
Мы нашли бы с ним общий язык.
Но он, блин, ГИБэДэДэшник!

Я по правилам езжу, я пристёгнут ремнём,
Не иду на обгон и не пью за рулём,
Но он штрафует меня, он находит придирки любые.
Он штрафует меня день за днём там и тут,
И, поди, докажи то, что ты не верблюд,
Он штрафует меня лишь за то, что тебя полюбил я.
Я простил бы тебе все былые грехи,
То, что на ночь чеснок вечно ешь ты.
Всё простил бы тебе, но не то,
Что твой муж — ГИБэДэДэшник.

Твой отец — ГИБэДэДэшник,
И твой дед — ГИБэДэДэшник,
И твой кум — ГИБэДэДэшник,
И деверь твой — ГИБэДэДэшник,
И будет сын — ГИБэДэДэшник,
И будет внук — ГИБэДэДэшник,
Да я и сам — ГИБэДэДэшник.

Я читаю «Нойес Дойчланд» десять раз на дню.
Всяко-разные германцы-иностранцы
Задурили, басурмане, голову мою.
Решено: иду на крайность,
Поменять пора ментальность,
Заодно национальность заменю.

Всенародно заявляю, что я немец.
«Хенде хох! Цурюк! Нихт шиссен! Ауфштейн!»
Я совковой жизни скидываю бремя,
Сердце рвется в милый край — Шлезвиг-Гольштейн!

Нужно что нам, злым тевтонам? Утречком пивка,
В магазин иду, как Зигфрид за Граалем.
Да, стране необходима твердая рука.
Продавщице крикнул: «Матка! Бистро курка, млеко, яйка!»
Тут какой-то ветеран мне дал пинка.

Ну-ка, милая, мне шнапсу наливай-ка,
Да бегом давай, доспехи мне зашей!
Мне жена кричит: «Я — чайка, мол, я — чайка!»
«А я Зигфрид!» — отвечаю, — «Нихт ферштейн!»

Вдоль по штрассе вместе с фройляйн выйду погулять.
«Гутен морген, чуваки! Иду вот в кирху.
Нет же, в кирхе не киряют, ловят благодать.
Нам, арийцам важно крайне не вести себя, как швайне —
Это должен каждый бюргер понимать!»

Говорят, что немцы спят, когда напьются,
На фига тогда мне ваша Пруссия!
Если Пруссия — то место, где все прутся,
Так это здесь, где вместе с вами прусь и я!

Вир зинд геборн дас мерхен сделать былью,
Преодолеть ди шпере унд ди вайт.
Вернунфт нам дал стальные флюгельхенде,
А вместо херца — аузенбордмотор!

В голове моей заноза, я сказал бы даже — шиза,
И печаль неясной тенью на чело моё легла.
Лишь один вопрос волнует — кто придумал телевизор?!
А точней — какая сволочь нам его изобрела?

И вот сижу я, чистый зомби, у проклятого экрана.
Если я лишусь хоть на день фильмов или новостей,
У меня начнутся ломки хуже, чем у наркомана.
Дайте дозу! Хоть рекламу, хоть погоду, хоть хоккей!

Я сижу, смотрю и плачу. Вижу лица дорогие —
Бэтмен, Дракула, Киркоров, Штирлиц, Путин, Мимино.
Нам, гагарам, не по кайфу развлечения другие.
Нам и эти не по кайфу — но иного не дано.

Телевизор ежедневно объясняет мне как лоху,
Что всему дана оценка, что вопрос уже решён,
Что, к примеру, экстремизм — это однозначно плохо,
А к примеру, Пугачёва — однозначно хорошо!

А на дворе мороз, а на дворе жара,
А я сижу как пень у телевизора.
Смотрю такую дрянь, люблю такую шваль,
А я-то думал, я умней — очень жаль!

А мне бы жизнью наслаждаться, побродить по лесу мне бы —
Человек рождён для счастья, для гармонии рождён.
Верю, милый дядя Ваня, мы узрим в алмазах небо —
Чёрта с два! Взамен алмазов плоский «Сони тринитрон».

Прав был пьяный Заратустра: умер Бог от инфлюэнцы.
Новый пастырь — телевизор, он пасёт электорат,
Чтобы, блин, не забывали, кто вас кормит, иждивенцы!
Чтобы, блин, не расслаблялись по дороге в райский сад.

Мне плеснут каких-то фильмов, словно отрубей в корыто —
Комбикорм из сериалов, поп-кумиров и ток-шоу.
Я сожру, блаженно хрюкну, а мне напомнят деловито,
Что экстремизм — это плохо, Пугачёва — хорошо.

Ой, ратуйте, люди добры! Ой, спасайте! Ой, на помощь!
Ну, вот эти новости зачем мне?! Не обманут, так соврут!
Если на одном канале скажут: «Тыква — это овощ»,
То другой канал ответит: «Врёте, тыква — это фрукт!»

А у людей — июль, а у людей — февраль,
У них чего-то нет и им чего-то жаль,
Они увлечены прекрасною игрой,
Ну, а моя судьба — диван и геморрой.

Я боюсь из дома выйти — в новостях опять сказали:
Там аварии и взрывы, там кругом война идёт,
Бродят киллеры шальные с сумасшедшими глазами,
Злой чечен ползёт на берег, добрый мент добычу ждёт.

И не производит мыслей замутнённое сознанье,
По экрану кровь струится, тётки ходят голышом.
Я сижу в углу дивана и твержу как заклинанье:
«Экстремизм — это плохо, Пугачёва — хорошо!»

Дни идут, экран мерцает, потихоньку крыша едет,
В кинескоп ему кричу я: «Чтоб ты треснул! Чтоб ты сдох!»
Он в ответ мне спел глумливо: «Хочешь, я убью соседей?»
А потом сказал: «В Поволжье от нуля до минус трёх».

А когда на той неделе эти фидеры сгорели
Я очнулся, оглянулся — вижу комнату свою,
Вижу — новые обои, вижу — дети повзрослели,
И супруга мне сказала: «С возвращением в семью!»