Н. Денисов - Стезя

Собрать рюкзак, ружьишко, сети,
Уйти в озера и леса,
Где простодушный месяц светит
И холодит ступни роса.

И жить вдали от всех читален,
В зеленом мире моховом.
Пусть буду не оригинален,
Зато созвучен с естеством.

Жить от посадки – к урожаю,
В той суверенной стороне,
Жить, никому не угрожая –
Ни Татарстану, ни Чечне.

Вдали от мафий и от НАТО
Один небесный слышать гром.
Консенсус там! И «демократы»
Сидят все на цепи кругом...

На погосте в чистом поле –
Лунный свет во все концы.
О плохой загробной доле
Митингуют мертвецы.
Громче всех – номенклатура,
Гулевая молодежь,
Ветераны Порт-Артура,
Тем и вовсе невтерпеж.
В самом деле, мрак, простуда,
Край страданий не почат,
Ветхий саван греет худо,
Белы косточки стучат.
Но из той-другой могилы
Раздаются голоса:
«Здесь не Дума – тратить силы
На пустые словеса!
Было ж все: печаль-хвороба,
Утешения Христа!
Вон у нынешних – ни гроба,
Ни приличного креста.
А иные – по Гулагам,
Просто брошены во мгле.
Каково им, бедолагам,
Там, в анадырской земле?
А в Москве? Свои, славяне,
Воровски и кое-как
Нас хоронят в целлофане
После танковых атак.
Лучше здесь, где наши грозы,
Надкладбищенская синь,
Слушать, как шумят березы,
И растет трава полынь».
Призадумались немножко,
На судьбу-печаль ворча,
По суглинистым дорожкам
Потекли, костьми бренча.
Безнадежной той порою,
Черепами дзинь да дзинь,
Разбрелись загробным строем
По местам своим. Аминь!
Успокоились в обидах,
В домовины залегли,
Подстрекатели в хламидах
Тоже челюсти свели.
Тишь над кладбищем. Светает.
Вдалеке, слыхать едва,
То ли ангел пролетает,
То ль экспресс «Пекин – Москва».

Дешевую «Приму» позобал,
Как раньше сигару,
В душе матюгнулся
На весь этот дембеспредел.
С утра без похмелки
Алкаш промышлял стеклотару,
А прочий, перронный, народ
На баулах сидел.
Весь в «фирме» пацанчик
Дебильно терзал погремушку,
Мамаша листала –
Ни в жизнь не поверю! –
Стихи.
Два дачника дюжих
Пустяшную пили «чекушку»,
Дотошно, как немцы,
Прощали друг другу грехи.
Грехов набиралось,
За них бы – на дыбу, на реи!
Но первый хитрей был,
А тот, что наивней, другой
Клепал на себя же:
Мол, лучше всех наций – евреи!
И пьют аккуратно,
И умно шурупят «мозгой».
Эх, Ваня, Ванюша!
Ты сам же при хватке и силе,
Умом не обижен
И наш мужичок, от земли!
Евреи, конечно...
Но нынче печаль о России,
О русском народе:
Проснется ль?
Все жданки прошли.
Не ангелы мы.
И злодейка с наклейкою губит.
А те, кто «шурупят»,
Нацелены гробить и брать.
Простит нас Россия
И больше того – приголубит,
Вот только б, вот если б...
Отчаялся я повторять!
Прихлынуло люду,
Столпились,
Пошла обезличка.
Два дачника, дама, пацанчик
И все западло –
Прощали друг друга.
Потом подошла электричка,
Прощеных, прожженых и прочих
С перрона смело.

Ни скота, ни урожая,
Но полным-полно вина.
Бабы пьют и не рожают,
Мужикам – лафа одна.
Оглядишь округу малость,
Как на раны бросишь соль.
Генофонда не осталось,
Кто сказал бы: Пить доколь?!
Вот у брата двор – палаты,
Загляденье за версту.
От рассвета до заката
Брат мой трудится в поту.
Что-то строит он, строгает:
Сыновьям, мол, передам!
По-хозяйски осуждает
Тех, кто халкает «Агдам».
Наагдамятся, звереют,
И пошли «баранки» гнуть...
Здесь уж точно – не евреи
Виноваты. Вот в чем суть!

В стране бардака и бедлама,
Где в пору ввести паранджу,
Я вроде Хусейна Садама
Один оборону держу.

Сорвал уже голос: ребята!
Но где там! Сидят с похмела.
Все ближе стучат автоматы
Противника: наша взяла!

Уже не прошу подкрепленья,
Есть дух и – попробуй возьми!
Придет ли когда замиренье?
Скорее уж лягу костьми?

Тщета – упованье на Бога,
Каких-нибудь там ворожей.
И нет к замиренью намека –
Ни с наших, ни с тех рубежей.

...Ну, а я слагаю книжки,
Перед Родиною чист.
Но и жалкой медалишки
Мне ни в жизнь не даст Борис.
А поскольку эти оды
Не ласкают слух Кремля,
Я пишу – «продукт свободы» –
За железной дверью, бля.
Обманул меня цековский
Этот к рынку переход.
Вот Владимир Жириновский
Тот всерьез зовет в поход.
Правит на телеэкране,
Сразу видно храбреца!
Хоть в Индийском океане
Я отмою пот с лица...

Я пахал чернозем. И старался, как мог.
Тракториные гулы всходили под небо.
Исходил от земли сладковатый парок,
Как от свежей ковриги пшеничного хлеба.

Полыхал в моих чувствах фантазий костер,
С рычагами в ночи я срастался кромешной.
А под утро халеи слетались с озер
И ходили за плугом моим трехлемешным.

А зимой подо льдом я тянул невода,
Было горько, коль выберешь невод порожним.
Но, стряхнув с полушубка кристаллинки льда,
Забывался я на ночь в избе придорожной.

Вспомню с радостью службу во флотской БЧ[13]
Хоть, конечно, та служба была – не малина
Много лет проступал еще след на плече,
Несмываемый след – от ремня карабина.

Мне еще довелось открывать «севера»,
Был и там я счастливым, идя первопутком.
Был зеленым в ту пору, и брал «на ура»
То, что нынче обдумал бы зрелым рассудком.

Поучали: пора бы остыть, отдохнуть!
Я ж еще походил в мировом океане,
Ну хотя бы затем, чтоб за чаркой блеснуть:
«Помню в Рио... А как-то на Кубе, в Гаване…»

Жизнь пошла – загонит в гроб! –
Рэкет, надувательство.
Но и в нас созрел микроб, –
Зуд предпринимательства.
Как-то трактом, в гололед,
Мчал водитель бешено,
Не вписался в поворот
И – в кювет заснеженный.
Зябко. Дует в кулаки.
И к жилью торопится:
«Трактор нужен, мужики!
А с меня... как водится!»
Следом – новый «корефан»,
С той же речью кроткою.
В суверенный Казахстан
Вел он «КрАЗ» с селедкою.
Порешили сей вопрос
Под слабосоленую.
Снова – чу! Учуял нос
Колбасу копченую.
Тут сошлись на пять кило.
Тракторист старается...
Тем и кормится село,
И опохмеляется.
Извело коров. И факт –
Фермы разбабахало.
Дел-то всех: водичкой тракт
Поливает аховый...

Стамбул! Стамбул! Какая тема,
Какая музыка веков!
Теперь он вроде Вифлеема
Для всероссийских «челноков».

И я, с сумою в два амбара,
Свалясь с небес, как саранча,
В щелях стамбульского базара
Весь день толкусь – без толмача.

К исходу дня, измятый, ватный,
Груженый, взбитый, как постель,
Бочком вхожу в трамвай бесплатный
И еду в звездночный отель.

Тут все при фарте, интересе,
Ни до восточных грез и чар,
Молчат, когда под юбку лезет
Тамбовской бабе – янычар.

Трамвай скрипит себе надсадно,
А с янычара – градом пот.
Бабенке боязно. Но – ладно,
Ни туркишлиры он крадет!

О, град Стамбул! О, страсти эти!
Аллах могуч, всесилен столь,
Он правоверных ждет в мечети,
А нас – таможенный контроль.