Владимир Нарбут - Стихотворения

Ты что же камешком бросаешься,
Чужая похвала?
Иль только сиплого прозаика
Находишь спрохвала?
От вылезших и я отнекиваюсь,
От гусеничных морд.
Но и Евгения Онегина боюсь:
А вдруг он — Nature morte?[118]
Я под луною глицериновою,
Как ртуть, продолговат.
Лечебницей, ресничной киноварью
Кивает киловатт.
Здесь все — абстрактно и естественно:
Табак и трактор, и
Орфей веснушчатый за песнею
(«Орфей», — ты повтори!).
Естественно и то, что ночи он
В соломе страшной мнет,
Пока не наградит пощечиной
Ее (ту ночь) восход.
Орфей мой, Тимофей!
Вязаться Тебе ли с сорняком,
Когда и коллективизация
Грохочет решетом?
Зерно продергивает сеялка,
Под лупу — паспорта!
Трава Орфея — тимофеевка
Всей пригоршней — в борта!
О если бы Евгений выскочил
Из градусника (где Гноится он!)
Сапог-то с кисточкой,
Рука-то без ногтей…
О, если бы прошел он поздними —
Вареная крупа —
Под зябь взметенными колхозами
(Ступай себе, ступай!)!..
…Орфей кудлатый на собрании
Про торбу говорит,
Лучистое соревнование
Сечет углы орбит.
При всех высиживает курица,
Став лампою, яйцо…
…Ну как Евгению не хмуриться
На этот дрязг, дрянцо?
Над верстами, над полосатыми —
Чугунный километр.
— Доглядывай за поросятами,
Плодом слонячих недр!..—
Евгений отошел, сморкается;
Его сапог — протез.
В нем — желчь, в нем — печень парагвайца,
Термометра болезнь!
(Орфей) — Чего же ты не лечишься?
(Евгений) — Я в стекле…—
…А мир — высок, он — весок, греческий,
А то и — дебелей.
Что ж, похвала, начнем уж сызнова
(Себе) плести венки,
Другим швыряя остракизма
Глухие черепки…

Самочка галстук потеряла; ищет:
Он — у самца, он в росе намок!
(…Тут вот я и налаживаю пищик,
Маленький мой манок.)
              Сетка обвисла по бокам лощины.
              Травы гремят, навело сверчков
              Так, что небо со всей его вощиной
              Лезет само в очко.
Травы — подсолнуха конечно толще —
В руку! В оглоблю!..
Ах, нет, не то:
Тут — дубовые, клепочные рощи,
Вытоптан пяткой ток!
              Бьет, задыхаясь, от буры, от солнца,
              Извести в сердце.
              А ночь — без сна,
              А глаза в пелене у многоженца,
              И коротка плюсна.
Перья топорщатся, трещат, — их лущат,
Их оббивают крылом, ногой,
Клювом.
Сумрак от ревности веснушчат,—
Штопку ведет огонь.
              Галстук, которым петушок украшен,
              Скомкан, но желтая выше бровь,—
              Дракой, шашнями, страстью ошарашен
              В топоте он дубров.
Страусом (киви) наскочил соперник,
Новый боец, и — пошло опять,
Оттопыренный вспарывать наперник,
Жгучее тело рвать…
              Рвать, но, склероза глухотой не сдержан,
              Сам-то я в прорву лечу, дрожа,
              Слыша, как обнажает шея стержень
              Под черенком ножа.
И, сумасшедший, замечаю сверху:
Вот он валяется — мой манок;
Вот и клетка — неубранная перхоть,
Вмятое толокно;
              Рухнувший навзничь, я очнусь в постели,
              Вспомню тебя с головы до ног…
              Как мы в схватке ресницами блестели,
              Маленький мой Манок!
Как отступали пред нами рощи,
Чтоб, отступив, захватить в силки
Нежность, молодость и (чего уж проще?) —
Нитяные чулки!

Заплачу ль, умру ли,
Я знаю: на век от меня ты ушла…
Да как же мне думать — в горячем июле
Загарная бронза круглит купола!..

Забуду ль, узнаю
Опять обманувшее солнце степей?..
И где луговина хрустально-сквозная,
Лесная?.. Разлучную горечь испей…

Я — отроком тихим,
Ты — бледной Царевной, — зашли в монастырь.
Следим жизнь по книгам,
При свечке кровавой — Псалтырь.

Неведомы светлые страсти,
Неведомы нам.
— Малиновой схимой не засти
Июльский путь к гибнущим дням!

Прибой… Опять, опять прибой!..
На скал иззубренный редут,
Как кони белые, идут
Валы шумящею гурьбой.

Но медно-гулкие зубцы
Несокрушимые стоят,
И мощь владычную таят
Их лиловатые венцы.

И, не дойдя до их границы,
Поникнут волны, гомоня,
И сквозь тяжелые ресницы
Блеснет вдруг в них струя огня…

Вот, как огромные кроты,
Валы вдали уже синеют:
Там — будто шлемы зеленеют,
Там — будто звякают щиты!..

И горький запах соли, маку
Вновь вал безветренный несет…
И мнится: конница в атаку
На белых лошадях идет…

С каждым днем зори чудесней
Сходятся в вешней тиши,
И из затворов души
Просится песня за песней…

Только неясных томлений
Небо полно, как и ты.
Голые клонит кусты
Ветер ревнивый, весенний…

Выйти бы в талое поле,
Долго и странно смотреть
И от нахлынувшей боли
Вдруг умереть…

Зима уходила, рыдая
В сияньи безбурного дня,
И следом Весна молодая
Пришла, все в лесу зеленя.

Овраги гудят и бушуют,
Ломая сквозь челюсти лед,
И ивы корявые чуют
И Пасху, и с ней хоровод.

А солнце лучи, точно струны,
К земле протянуло, чтоб петь,
И гусли играют так юно,
Как звонкая, звонкая медь.

А шляхом, как барышня с бала,
Фуфыря густой кринолин,
Уходит Зима. Ей опала —
Завявший в руке георгин!

На след осторожно ступая,
Уходит от юркой Весны
Обижено даль голубая,
Лишь банты от шляпы видны.

Отцвели гиацинты и розы…
И колокол плачет: по них?..
— Ах, цветы те убили морозы,
А невесту замучил жених!..

Лепестки — эти тонкие пальцы,
Что прикалывали к груди брошь…
Увяли под утро, страдальцы…
И по ком ввечеру ты вздохнешь?..

Золотая упала прическа,
Развинтились и кудри совсем…
И лицо оплывает: из воска!..
И замок нечаянно-нем…

Печаль по твоем гиацинте
С бледной розой во мне умерла…
Вечереющих снов не покиньте:
Слитки золота в тканях стекла.

Мшистые, точно зашитые в сетку
Дымно-зеленой тафты.
Камни мозаикой тянутся редкой
У золотистой воды.

Дремлет залив. И боярышник пестрый
В красном монисте звенит.
Отблеск полудня рассыпался остро
Гладью приморских ланит.

Степного ветра легковейней
Скользит по мягкому ковру,
И флейта грустная в кофейне
Поет и плачет, как в бору.

Надежда верная в несчастьях
Рабе — как вихорь здесь нестись.
И ноги смуглые в запястьях
Сверкают одаль, как и вблизь.

Но как сменить гарема клетку
Вновь на свободу вешних птиц?
Забыть ли пальмовую ветку
С листами острыми, как шприц!..

Граненый день пред падишахом
Под тамбурин, гремя, пляши.
И жемчуг вышит по рубахам,
По шелку желтому межи.

А там — оазис и цветенья
Кровавых кактусов зимой,
Там баобаб широкой тенью
Накрыл песок, в ветрах хромой.

Тут в волнах слабого тумана
Лишь лица видишь впереди,
И в струйках сладкого кальяна —
Кружись, греми, сверкай, лети.

Поет свирель про грусть в кофейне.
Как мхи махровые, ковры.
Степного ветра тиховейней
Скользит она — раба игры.