Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

В гневе —
              небо.
В постоянном гневе…
Нервы,
         нервы,
каждый час —
на нерве!
Дни угарны…
И от дома к дому
Ниагарой
хлещут
          валидолы…
«Что слова?!
Слова теперь —
                     как в бочку!
Однова
живем на этой почве!»
Все
    неважно,
если век изломан…

Где серьезность ваша,
старый Лондон?
Где, Париж,
твоя былая нега?
Жесткость крыш
и снова —
              нервы,
                      нервы!
Над городами —
от Ржева
            и до Рима —
клокотанье
бешеного
             ритма!..
Ты над дочкой
застываешь немо?
Брось, чудачка!
Нервы,
         нервы,
                 нервы!..

Руки вверх,
медлительность провинций!
Нервный век.
Нельзя
         остановиться.
Столб, не столб —
спеши осатанело…
Братцы,
          стоп!

Куда там…
Нервы…
Нервы…

А здесь вовсю воюют надписи!
Разборчивые.
Ключевые.
Категоричные до наглости.
Короткие,
             как очевидность…
С плаката сытого,
                       лощеного,
нахмуренная личность
глянула.
В нее листовка,
                    как пощечина
(аж брызги разлетелись!),
вляпана!..
А эту надпись
                   нынче ночью
сдирали, будто кожу —
                               заживо!
Сдирали так,
что даже ноготь
остался —
              в штукатурку всаженный!
А этот лозунг взяли подкупом,
и он сползает со стены…
Война идет!
Я пахну порохом
неслышной буквенной войны.

И когда, казалось бы,
                            уже придумать нечего —
все видано-перевидано,
думано-передумано,
даже как-то слишком…
И – на тебе! —
                      Венеция.
Будто ветром брызнуло.
Будто светом дунуло…

На тебе!
           Прохаживайся,
                               учи досконально.
На тебе!
           Глуши ее восторгами увесистыми!..
А она помалкивает
в улочки-каналы.
Очень театральная
Очень человеческая…
Можешь притворяться
                              бдительным и зорким.
Требовать от гида политической ясности.
Пожимать плечами:
                          «Глупая экзотика…»
Глупая.
А все ж таки хороша дьявольски!
Глупая.
А нам ее все мало, мало!
Глупая.
Но лезут слова
                    высокопарные!
Мы теперь матросы
знаменитого мавра,
и под нами площади
                            покачиваются, как палубы…
Мы ложимся за полночь,
                                 разомлев от нежности.
Дремлем, улыбаясь красоте по-доброму.
В кубриках ворочаемся,
                                слушая Венецию.
И плывем с Венецией к дому.
К дому.

Ровный клочок земли,
слабенькая трава.
Аэродром Орли.
Мы улетаем
               в два.
Обычная толчея.
Прощай,
           страна Марианн!..
Вот ожидает семья
рейса на Монреаль.

Монашки
             гуськом идут —
качается связка книг.
Скоро и нам…
Но тут
женский голос
                   возник.
Я ощутил его
сразу и навсегда.
Плыл он
            из ничего!
Падал он
            в никуда!
Как шелестенье птах,
как долгожданный взгляд…
Дикторша?!
Разве так
дикторы
говорят?..
Вслушайся!
Рассуди —
как я это стерплю?!.
Так говорят:
прости.
Так говорят:
люблю!..
Я во французском —
                            профан,
но сердце перевело.
Я чувствую,
                что пропал!
Мне боязно и тепло!..
Голос —
           полночный гимн,
медленный,
               будто степь.
Шепотом
             жарким
                       таким
любимых зовут в постель!
Он —
        как бедра изгиб.
Он —
        как в сердце ножом…

Братцы!
А я
    погиб!
Хлопчики!
Я пошел…
Сам не знаю,
                 куда
голос меня зовет…
А друг говорит:
«Балда!
Объявлено —
наш самолет…»

Рулетка!
Вот вы не знаете о ней,
                               а это
                                     очень интересно…
Калека,
превозмогая паралич,
                             привстал
                                         с продавленного кресла!
Девица,
          чтоб не закричать,
                                  платочком
                                                рот закрыла плотно…
Крупье
надменен,
будто он
потомок
целой стаи лордов…
А с краю
интернациональный хлыщ
                                    и нарумяненная дама
играют!..
Рулеточное колесо
                         как будто
                                     спелый взгляд удава…
Рулетка!
Она летит, летит!
                       Да так,
                                что в горле пересохло.

Налей-ка,
хитрюга-бармен,
                      рюмку чертового сока!..
Собратья!
Нечего грустить,
                      о бренном житии трепаться!
Сыграем!
Во что хотите.
                   Можно в карты.
                   Можно даже так —
                                             на пальцах.
Заботитесь?
Ну что ж,
             давайте сыгранем в заботу,
                                                о дальнейшем
                                                                   не кручинясь.
Не бойтесь!
Мы не обманем.
                     Не обманем.
                                     Мы еще не научились.
Поэтому
плевать,
           что кто-то одинок,
                                    ждет помощи,
                                                       а кто-то плачет!
Поехали?!
Четыре сбоку.
                  Наших нет.
                                 Не пляшут наши.
                                                        Ваши пляшут…
Поправим!
Пусть будет ставкой —
                               совесть!
                                         Чтоб глаза осоловели…
Сыграем!
Давайте кинем кости.
                             Лучше сразу —
                                                  человечьи!
Пусть по степям они покатятся
                                          и там белеют
                                                            зряшно…
Крупье спокоен,
                      будто кладбище.
Он стар.

И это страшно.
Крупье орудует лопаточкой.
                                     Плывут орлы и решки.

И шар земной
                   летит сквозь ночь,
как будто шарик
                      от рулетки.

Где-то оторопь зноя
                           с ног человека валит.
Где-то метель по насту
                              щупальцами тарахтит…
А твоего солнца
хватит
на десять Африк.
А твоего холода —
на несколько Антарктид…
Снова,
        крича от ярости,
                              вулканы стучатся в землю!
Гулким,
          дымящимся клекотом
                                       планета потрясена…
А ты —
беспощадней пожаров.
Сильнее землетрясений.
И в тысячу раз беспомощней
двухмесячного пацана…
Оглядываться не стоит.
Оправдываться не надо.
Я только все чаще спрашиваю
с улыбкой и тоской:
– За что мне
                  такая мука?
За что мне
              такая награда?
Ежеминутная сутолока.
Ежесекундный покой.

Сейчас весна
                 в походе.
Сейчас дожди
                  горазды…
Но вопреки
                погоде
мы все-таки
сгораем!
Горение,
           горение! —
закон
земного шара.
И чем Земля быстрее,
тем яростней пожары…

Вот инвалид
                 притихше
и скорбно говорит:
«Нутро горит,
                  братишка…
С войны еще
                 горит…»
А рядом —
веком избраны
для помыслов саженных —
кричат истошно
искорки
в руках у акушеров!..
Напористо,
               усердно
в горячке
            бьется мысль.
Кипит вода в бассейнах
от раскаленных мышц…
Погаснуть
              не пытаемся
(напрасные старания).
По улицам
              шатаемся
веселыми кострами!
И каждый день,
                     как опыт, —
неведом
          и горяч…
Горит
на сыне обувь.
Не уследишь —
                     хоть плачь…

Горение,
           горение…
Преследуют и дразнятся
горячие
          колени
серьезной одноклассницы…
От логик
            до туманностей
миры
       в себя вбираем.
До крохотки,
                 до малости
сгораем.
Сгораем.
Раздумываем
                 трудно,
рассвету поклянясь…
Костер
Джордано Бруно
еще пылает
               в нас!..

Завяли чьи-то жалобы, —
сейчас они смешны…
Сердечными пожарами
дома
      освещены!

За сорок дней до лета,
до всех его красот,
раскалена
             планета.
Аж подошвы жжет!