Лев Мей - Стихотворения

У молодки Наны
Муж, как лунь, седой…
Старый муж не верит
Женке молодой:

Разом домекнулся,
Что не будет прок,—
Глаз с нее не спустит;
Двери на замок.

«Отвори каморку —
Я чуть-чуть жива:
Что-то разболелась
Сильно голова —

Сильно разболелась,
Словно жар горит…
На дворе погодно:
Может, освежит».

— «Что ж? открой окошко,
Прохладись, мой свет!»
Хороша прохлада,
Коли друга нет!

Нана замолчала,
А в глухой ночи
Унесла у мужа
Старого ключи.

«Спи, голубчик, с богом,
Спи да почивай!»
И ушла тихонько
В дровяной сарай.

«Ты куда ходила,
Нана, со двора?
Волосы — хоть выжми,
Шубка вся мокра…»

— «А телята наши
Со двора ушли,
Да куда ж? — к соседке
В просо забрели.

Загнала насилу:
Разбежались все…
Я и перемокла,
Ходя по росе!»

Видно, лучше с милым
Хоть дрова щепать,
Чем со старым мужем
Золото считать.

Видно, лучше с милым
Голая доска,
Чем со старым мужем
Два пуховика…

«Тятенька-голубчик, где моя родная?»
— «Померла, мой светик, дочка дорогая!»

Дочка побежала прямо на могилу.
Рухнулася наземь, молвит через силу:

«Матушка родная, вымолви словечко!»
— «Не могу: землею давит мне сердечко…»

«Я разрою землю, отвалю каменье…
Вымолви словечко, дай благословенье!»

«У тебя есть дома матушка другая».
— «Ох, она не мать мне — мачеха лихая!

Только зубы точит на чужую дочку:
Щиплет, коли станет надевать сорочку;

Чешет — так под гребнем кровь ручьем сочится;
Режет ломоть хлеба — ножиком грозится!»

Моя баловница, отдавшись веселью,
Зальется, как птичка, серебряной трелью,
Как птичка, начнет щебетать-лепетать,
Так мило начнет лепетать-щебетать,
Что даже дыханьем боюсь я нарушить
Гармонию сладкую девственных слов,
И целые дни, и всю жизнь я готов
Красавицу слушать, и слушать, и слушать!

Когда ж живость речи ей глазки зажжет
И щеки сильнее румянить начнет,
Когда при улыбке, сквозь алые губы,
Как перлы в кораллах, блеснут ее зубы —
О, в эти минуты я смело опять
Гляжуся ей в очи — и жду поцелуя,
И более слушать ее не хочу я,
А всё — целовать, целовать, целовать!

Не говорите больше мне
О северной красе британки:
Вы не изведали вполне
Всё обаянье кадиксанки.
Лазури нет у ней в очах
И волоса не золотятся,
Но очи искрятся в лучах
И с томным оком не сравнятся.

Испанка, словно Прометей,
Огонь похитила у неба,
И он летит из глаз у ней
Стрелами черными Эреба.
А кудри — ворона крыла!
Вы б поклялись, что их извивы,
Волною падая с чела,
Целуют шею, дышат, живы…

Британки зимне-холодны,
И если лица их прекрасны.
Зато уста их ледяны
И на привет любви безгласны.
Но юга пламенная дочь,
Испанка рождена для страсти,
И чар ее не превозмочь,
И не любить ее нет власти.

В ней нет кокетства: ни себя,
Ни друга лаской не обманет,
И, ненавидя и любя,
Она притворствовать не станет.
Ей сердце гордое дано:
Купить нельзя его за злато,
Но — неподкупное — оно
Полюбит надолго и свято.

Ей чужд насмешливый отказ;
Ее мечты, ее желанья:
Всю страсть, всю преданность на вас
Излить в годину испытанья.
Когда в Испании война,
Испанка трепета не знает,
А друг ее убит — она
Врагам за смерть копьем отмщает.

Когда же вечером порхнет
Она в кружок веселый танца,
Или с гитарой запоет
Про битву мавра и испанца,
Иль четки нежною рукой
Начнет считать, с огнем во взорах,
Иль у вечерни голос свой
Сольет с подругами на хорах —

Во всяком сердце задрожит,
Кто на красавицу ни взглянет,
И всех она обворожит
И сердце взорами приманит…
Осталось много мне пути,
И много ждет меня приманки —
Но лучше в мире не найти
Мне черноокой кадиксанки.

Нет, только тот, кто знал
        Свиданья жажду,
Поймет, как я страдал
        И как я стражду.

Гляжу я вдаль… нет сил,
        Тускнеет око…
Ах, кто меня любил
        И знал — далеко!

Вся грудь горит… Кто знал
        Свиданья жажду,
Поймет, как я страдал
        И как я стражду.

Внутренней связью
Сил четырех
Держится стройно
Мира чертог.

Звезды лимона
В чашу на дно!—
Горько и жгуче
Жизни зерно.

Но растопите
Сахар в огне:
Где эта жгучесть
В горьком зерне?

Воду струями
Лейте сюда:
Всё обтекает
Мирно вода.

Каплю по капле
Лейте вино:
Жизнь оживляет
Только оно!

Выпьем, покамест
Кубок наш жгуч!
Только кипучий
Сладостен ключ!

Мне ночь сковала очи,
Уста свинец сковал;
С разбитым лбом и сердцем
В могиле я лежал.

И долго ли — не знаю —
Лежал я в тяжком сне,
И вдруг проснулся — слышу:
Стучатся в гроб ко мне.

«Пора проснуться, Гейнрих!
Вставай и посмотри:
Все мертвые восстали
На свет иной зари».

— «О милая, не встать мне.
Я слеп — в очах темно —
Навек они потухли
От горьких слез давно».

— «Я поцелуем, Гейнрих,
Сниму туман с очей:
Ты ангелов увидишь
В сиянии лучей».

— «О милая, не встать мне:
Еще не зажила
Та рана, что мне в сердце
Ты словом нанесла».

— «Тихонько рану, Гейнрих,
Рукою я зажму,
И заживлю я рану,
И в сердце боль уйму».

— «О милая, не встать мне:
Мой лоб еще в крови —
Пустил в него я пулю,
Сказав „прости“ любви».

— «Тебе кудрями, Гейнрих,
Я рану обвяжу,
Поток горячей крови
Кудрями удержу».

И так меня просила,
И так звала она,
Что я хотел подняться
На милый зов от сна.

Но вдруг раскрылись раны,
И хлынула струя
Кровавая из сердца,
И… пробудился я.